— Хорошо. Второе. Предположим, по третьему пункту мы договорились, и я взялась за ваши дела. В этом случае я просила бы не вмешиваться в мои действия и не пытаться их контролировать.
Я остановила ее протестующий жест.
— Прошу помнить, что даже лишний контакт со мной может, при определенных обстоятельствах, повредить ходу дела.
— Глупо вмешиваться в то, о чем не имеешь представления, — ответила Шубарова. Что ж, здравая точка зрения.
— Третье. Сумма гонорара.
— Пятьдесят тысяч долларов или триста тысяч в новых деньгах. Сумма, названная шантажистами.
Я невольно улыбнулась и присовокупила:
— И Станислав остается на свободе, в добром здравии и с чистой репутацией. Чем тогда я отличаюсь от шантажистов?
— Тем, что у нас будет абсолютная уверенность в выполнении этих условий и в отсутствии повторных «наездов».
Этот ответ меня удовлетворил, и я согласилась на пятьдесят кусков «зеленью», оговорив, правда, что эта сумма — расчетная, и накладные расходы в нее входить не будут. Мадам, видимо, не ожидала от меня такой хватки и проводила слегка удивленным взглядом поверх любезной улыбки.
Теперь еще Стас. Куй железо, Танечка.
Возле лестницы, у самой двери, зеркало во весь мой рост. Я остановилась напротив, вгляделась и, «отпустив» мысли восвояси, подняла в себе образ волчицы. Зрачки едва заметно, но сразу же замерцали оранжевым, недобрым пламенем.
Все в порядке. Есть еще порох в пороховницах.
Будь здорова, Ведьма!
Отражение улыбнулось в ответ, и я неторопливо затопала вверх по ступеням.
Станислав встретил меня в уютном холле с большим, темным сейчас, окном на потолке.
— Вот теперь я вас знаю, Татьяна Иванова! — проговорил он вместо приветствия. — Расспросил матушку.
Шатен с большими, влажно блестящими глазами. Возраст двадцать два — двадцать пять, не больше.
— Никогда не встречался с настоящим частным сыщиком. Да еще дамой.
— Детективчики почитываете? — подхватила я в тон.
— Балуюсь на досуге.
Глаза его обежали меня всю — сверху вниз и снизу вверх, и я видела, что произвожу впечатление. Не скажу, что это было мне неприятно. Высокий, правильные черты лица. Тело, правда, несколько рыхловато, но в целом — породистый, хорошо ухоженный экземпляр. Имеет смысл проверить, поддается ли он внушению. Должен, если не будет этого ожидать заранее. Со слов Шубаровой, он скрытен. Попробую внушением повысить его уровень контактности, облегчу себе существование.
Он предложил мне сигарету и после моего отказа бросил пачку на широкий, низкий подоконник. От выпивки я тоже отказалась.
— Как насчет нескольких вопросов? — осведомилась я.
— Ясно, — он медленно кивнул, — дружеская беседа вас не устраивает, и вы переходите к делу.
— Время позднее, — ответила я любезно.
— Тогда, может быть, перенесем встречу на более удобное для вас время?
Я ясно почувствовала, как во мне насторожила уши волчица.
— Вы так торопитесь расстаться?
Я произнесла это низким, грудным голосом.
— Нет! Что вы!
Ответ растерянный. Явно не ожидал от меня такого. Момент — и он восстановится.
— Вам нужна только дружеская беседа?
Я легко коснулась его руки, поймала глазами взгляд и больше не отпускала.
— Нет, — с расстановкой и невыразительно, — вовсе нет.
— Согласитесь, что и недружеские беседы могут быть очень полезными.
— Соглашаюсь.
Он начинает производить впечатление задумавшегося и отвечающего почти автоматически. Может, хватит? Не переборщить бы, наживу врага. Глаза в глаза — уже хорошо для первого раза. Взяла его ладонь в свою и тихим голосом медленно произнесла:
— Недружеские беседы могут быть еще и успокаивающими, обволакивающими покоем и тишиной. Не так ли?
Он почти прошептал:
— Да.
У него начали дрожать веки, взгляд заметно отупел. Начиналось расслабление.
Волчица, поскуливая, просилась наружу. Да, сейчас самое время перейти к шоковому воздействию. Сопротивляться он не способен. Даст ответ на любой вопрос. Но только сейчас. Этот мой «наезд» оказался для него неожиданным и потому успешным. Примени я сейчас шок, в следующий раз он будет настороже. А настоящие вопросы к нему у меня еще не созрели.
— Недружеские беседы могут приносить удовольствие, оставляя после себя желание повторить их. Правда?
Он прикрыл глаза, кивнул.
— Смотри мне в глаза, Станислав!
Он подчинился, и я осуществила волевой посыл — максимально сосредоточившись, мысленно связала его, мужчину, и себя, женщину, в единое целое и по этому единству, как по каналу, направила к нему теплую волну доброжелательности.
— В дальнейшем мы будем рады беседовать друг с другом. Мы хорошие люди. Мы рады нашему знакомству. Мы рады друг другу. Мы рады, но сегодня устали. Мы сегодня пораньше ляжем спать. Мы ляжем спать и будем видеть приятные сны. Мы будем видеть сны друг о друге. Мы друг другу приятны. Нам приятно будет увидеться вновь.
Голова его покачивалась, мышцы лица расслабились настолько, что слегка приоткрылся рот. Я осторожно отпустила его руку, едва заметно отодвинулась. Этот неожиданный сеанс — первый мой успех в деле Шубаровых.
— Станислав! — пропела я как можно музыкальнее. — Станисла-ав!
Он встрепенулся, огляделся.
— Что? Что случилось?
— Вы задумались, Станислав! — И, тихо рассмеявшись, я поднялась с места.
— Мне пора.
— Но мы же ни о чем не поговорили!
— Зато как приятно провели время.
— Приятно!
Он был заметно утомлен, но нашел силы проводить меня до лестницы.
— Вы удивительное создание, Татьяна Иванова!
Я попрощалась с ним улыбкой.
Внизу мне попалась на глаза женщина, которая впустила меня в дом. Судя по всему, она слышала последние слова Станислава и взглянула на меня с интересом.
— Вы работаете здесь?
— Да, — она тряхнула тряпкой, — прихожу четыре раза в неделю. Убираюсь, немного готовлю.
— Я — Татьяна.
— Варвара, — ответила она дружелюбно.
— Очень приятно. Скажите, Варвара, а кто тот мужчина, который вышел из калитки, перед тем как вы меня впустили?
— Это Володенька Коврин. Вообще-то он в больнице работает, электриком. А здесь подрабатывает.
— Спасибо, Варвара. Закройте за мной.
— До свидания.
Усевшись в машину, я не торопилась запускать мотор — оценивала впечатление от своих действий. Впечатление было неплохим. Единственный минус я поставила себе за излишнюю осторожность. Однако перегнуть палку с самого начала — значит усложнить дальнейшую жизнь.
Уже включив передачу, я оглянулась — в окне второго этажа Станислав, явно интересующийся моей машиной. У уха — короткая антенна сотового телефона. В сердцах надавила на педаль газа — взвизгнули покрышки, машина рванула с места.
Прошипев сквозь зубы несколько слов из тех, что неупотребимы в приличном обществе, я взяла себя в руки. Испытанного мной минуту назад удовлетворения как не бывало, Станислав Шубаров только что сообщил кому-то по телефону номер моей машины.
Это был факт. Он подлежал осмыслению. Это было хорошо. Плохо было то, что, направляясь сюда, я не догадалась поменять номера на фальшивые.
Следуя золотому правилу не грызть себя долго за промахи, я постепенно успокаивалась и мчалась на едином дыхании от светофора до светофора. Одна из основных городских транспортных магистралей, забитая днем до предела, радовала сейчас простором и скоростью.
В самом деле, мы участвуем в событиях, события участвуют в нас, все идет своим чередом. Шубаров сообщил кому-то мой номер? Посмотрим, что за этим последует.
Вот и центр. До дома — рукой подать. Повинуясь внезапному побуждению, я свернула на Дзержинскую. Знаем мы эти побуждения. Это язык, на котором общается с нами наша интуиция. А моя ничего плохого мне не посоветует.
Перекресток. За ним — серая громада «серого дома». Здание областного УВД. Интересно, подполковник Кирьянов еще здесь или уже ушел? Здесь. Вон окно его светится. Засиделся. Друг сердешный, сколько же мы с ним не виделись? А и встречались последний раз тоже по делу.
Из высоких дверей, один за другим, вышли несколько человек. Постояли, прикурили и, поправив фуражки, направились по тротуару к служебной автостоянке.
А вот, похоже, и Кирьянов пожаловал. Сейчас я его, безлошадного, как генерала…
Удивился Киря, опешил даже, когда подшелестела к нему моя «девятка» и сама собой открылась дверца: «Машина у подъезда!», шагнул от удивления назад, но, рассмотрев меня в темноте салона, расцвел широкой улыбкой:
— Ха! Танюха!
Садясь, зацепился фуражкой, еле успел подхватить.
Я была ему рада. Он мне — тоже. Это нечасто случается в наше время, чтобы люди действительно радовались друг другу.
