Примерно в пятидесяти-шестидесяти метрах от мельниковского «Мерседеса» встречная «девятка» начала снижать скорость. Кирилл, шокированный известием о гибели Бармина и тем впечатлением, какое произвела эта новость на Анатолия, широко раскрыл глаза и выговорил:
— Ты глянь, что вытворяет! Толя… ты… гля…
«Девятка» не доехала до «мерса» метров тридцати; она повернула в сторону, противоположную арке, в которую собирался въехать Кирилл, и роллер, отпустив дверцу машины, вылетел на полосу движения, как камень, выпущенный из пращи.
Сидящие в салоне «Мерседеса» Мельников и Кирилл и глазом моргнуть не успели, как человек на роликовой доске поравнялся с ними, и в его руках сверкнуло что-то металлическое. И в следующую секунду длинная очередь прошила навылет салон мельниковской машины. Анатолий гортанно вскрикнул, когда несколько пуль угодили ему в плечо и шею; потом сразу две пули попали в голову, и Мельникова отшвырнуло к левой дверце. Он ударился затылком о прошитое пулями стекло и сполз вниз.
Завизжали тормоза: это Кирилл, раненный в руку и в бок, пытался остановить машину. Ему это почти удалось, но как раз в этот момент роллер-убийца, быстро описав круг радиусом никак не менее полусотни метров, оказался со стороны водителя и дал еще одну плотную очередь.
Одна из пуль угодила в горло Кирилла: брызги из пробитой сонной артерии вспороли салон и косо легли на белоснежные кожаные чехлы кресел… «Мерседес» заскрежетал лакированным боком по бордюру и плавно въехал в стену дома, отклонившись от арки на какие-то полтора метра.
Оба находившихся в салоне мужчины были убиты наповал.
— Нельзя сказать, тетушка, что это удачная идея, — заметила я. — Все-таки нужно было спросить меня. Наверно, это в некоторой степени и меня касается, как вы думаете?
— Я-то думаю, — сердито сказала тетушка Мила, гремя кастрюлями, — а вот ты, Женечка, нисколько не думаешь. То, что я попросила свою подругу познакомить тебя с ее сыном — это моя инициатива, да! Хочу тебя наставить на путь истинный. Ты в последнее время завела себе массу вредных знакомств.
— Почему только в последнее время? — спросила я. — Если говорить откровенно, то у меня всегда были очень плохие знакомства, причинявшие массу неприятностей и мне, и моим близким.
— По крайней мере, раньше твои знакомые были хотя бы более молчаливы и не звонили по телефону в два часа ночи с идиотскими вопросами.
— А что за вопросы?
— Как — что? — гневно переспросила тетушка. — Вот тут недавно один спрашивал голосом Ельцина: «И-игде, панимаешь, Евгения Максимовна? Срррочно, панимаешь, доставить ее в Барррвиху!!»
Я едва сдержала смех и откликнулась:
— Это еще ничего. Я знаю одну историю, так там еще и почище было. В Москве она произошла. Там в одном крупном фонде культуры работала секретарша, глупая как пробка, но красивая. За ней ухаживал студент театрального вуза, тоже ничего, но вот только бедный. А для нашей секретарши Верочки этот момент перечеркивает все остальные достоинства. Студент обиделся и решил над ней подшутить. Парень он артистичный, зовут его Вова. Так вот, этот Вова звонит Верочке в офис, на том конце провода мелодичный голос его корыстной пассии отвечает: «Реставрационный фонд „Александрия“, секретарь Вера». Вова в ответ говорит этаким невнятным баском Леонида Ильича, как полагается, причмокивая и бормоча: «Вы… м-м, м-м… сехретарь, а я — Хенеральный сехретарь! Предлахаю… м-м, м-м… вас нахрадить, дорогой товарищч!..» Естественно, в гневе Верочка бросает трубку. Вову это ничуть не смущает, он перезванивает, и когда Верочка, уже успокоившаяся, мелодично повторяет затверженную попугайскую фразу о реставрационном фонде и секретаре Вере, Вова выдает голосом товарища Сталина:
«Это в корнэ нэправилно, што вы бросаете трубку, когда с вамы говорыт таварыщ Брэжнев. Это уклонэние от аткровенного разговора, а за уклонызм я предлагаю вас расстрэлят!» — Я невольно хихикнула. — Верочка снова бросает трубку, и тут в ее тупых мозгах начинает что-то проворачиваться. Но Вова не дает раскочегариться этому завидному и, что особенно характерно, редкому процессу. Он тут же перезванивает в третий раз и крикливым голоском Владимира Ильича выдает: «Это в когне агхинепгавильный подход к коммуникативному вопгосу! Вы, батенька, тяготеете к этой политической пгоститутке Тгоцкому! Безобгазие! Агхибезобгазие! Вы — оппогтунистка!..» Верочка вновь бросает в трубку. Но тут то ли Вове меньше удалась роль Ильича, чем две предыдущие, то ли она наконец доперла и узнала Вову. Взбеленилась! И тут телефон звонит в четвертый раз, она срывает трубку и слышит там характерный голос Жириновского: «Побыстрее мне… девушка… шефа вашего… давайте, давайте его, быстро!» И тут Вера выдает на полную: «Ты думаешь, я тебя не узнала, Вова? Ах ты, сволочь, работать мешаешь! Сам ты оппортунист и политическая проститутка! Это тебя нужно расстрелять! А еще раз позвонишь, скотина, я тебе… я тебя… не знаю, что я тебе сделаю!» И уже по налаженной технологии брякает многострадальной трубкой.
А через день Верочку увольняют, и когда она узнает, в чем дело, то просто столбенеет. Оказывается, голосом Жириновского действительно говорил Вова, но только не бедный студент-театрал, а самый что ни на есть натуральный Владимир Вольфович Жириновский, который позвонил по какому-то срочному вопросу главе фонда. Тот входил в ЛДПР, что ли. Представляешь, тетушка, каково было Жириновскому услышать, что он политическая проститутка, оппортунист и что его следует расстрелять?! Он, наверно, таких тирад в свой адрес и в Госдуме не слышал!
Тетушка сказала совершенно серьезно:
— Ну, так то студент, молодой совсем, а твои все знакомые, верно, уже великовозрастные балбесы!
— Ну почему же, — уклончиво ответила я, — вот, например, Володе, вот этому самому Вове, который и Ленин, и Сталин, и Брежнев, ему двадцать три. Молодой совсем, так что не такой уж и великовозрастный балбес.
— Погоди, — остановила меня тетушка, — но ведь ты говорила, что он в Москве! И что он эту, как ее, Верочку разыгрывал тоже в Москве!
— Ну, все так, тетушка! Он только учится в Москве, а так-то он местный. Вот, приехал на каникулы в родной город. Он же из Тарасова.
— Двадцать три года, — вздохнула тетушка, которая всех лиц мужеского полу рассматривала сквозь призму того, годится ли очередной кандидат мне в мужья или же нет. — Зеленый совсем. Надо бы посолиднее… а то — студент.
— Что? Так я ж с ним только два дня знакома, — рассмеялась я. — Вы, тетя Мила, напоминаете мне одну девушку, которая в ответ на фразу молодого человека: «Девушка, можно с вами познакомиться?» — чопорно ответила: «Я замужем». На что молодой человек, не растерявшись, тут же уточнил: «Девушка, вы меня не поняли. Я предложил только познакомиться, я ведь не зову вас замуж!»
— Не удивлюсь нисколько, если этим молодым человеком тоже окажется этот твой… Вова.
— Во-первых, он нисколько не мой, а во-вторых, глупых историй, которые он выпаливает с удивительной скоростью, хватит еще на полгода.
Зазвонил телефон. Тетушка проворчала что-то нелестное, а потом, погрозив мне пальцем, добродушно произнесла:
— Ну, смотри, Женька! Если сейчас сниму трубку, а там скажут что-нибудь наподобие: «Товагищ! Агхиважно выпить чайку! И с липовым медком! И непгеменно гогячего!!»… то я тебе… ух! — она махнула рукой, я улыбнулась.
Тетя Мила наконец сняла трубку:
— Да. Да! Простите… да, дома. Тебя, Женя.
— Товарищ Ленин? Или товарищ Сталин? — озорно спросила я.
— Ни тот, ни другой. О фамилии товарища спрашивай у него самого. Солидный такой баритон, — тихо добавила она, понизив голос и весело сверкая глазами, — как у этого… премьер-министра Касьянова.
— Понятно, — сказала я. — Премьер-министр, значит… Слушаю, Охотникова.
— Евгения? — пророкотал в трубке в самом деле весьма приятный мужской голос. — Мне рекомендовали вас как прекрасного специалиста в предоставлении охранных услуг. Правда, это для меня несколько необычно, чтобы женщина охраняла мужчину, а не наоборот… но, во-первых, о вас я слышал только самые превосходные отзывы, во-вторых, ситуация, с которой я хотел бы вас познакомить, тоже достаточно необычная.
— Простите, — мягко прервала его я, — я очень рада, что вам говорили обо мне такие лестные для моего самолюбия вещи, однако же я прежде хотела бы знать, с кем имею честь?..
— Меня зовут Гамлет Бабкенович Маркарян, — сказал он. — Можно просто Гамлет.
— Очень приятно, — проговорила я, с трудом удержавшись от неуместного смеха, — кстати, господин Маркарян, не вы ли владелец гипермаркета «Король Лир»?
— Я. А вы меня знаете?
— Если честно, то нет. Я просто предположила. Довольно логично, если Гамлет будет владеть «Королем Лиром», не так ли?
