— Н-да… Хреново, — покачала головой Завьялова.
Актриса имела богатый опыт общения с сильным полом, но никогда не оказывалась проигравшей стороной. Многочисленные романы приносили ей пользу очень конкретную и ощутимую. Не родился еще тот мужчина, кому удалось бы выскользнуть из цепких Лидиных лапок, не оставив в них чего-нибудь существенного! Кто-кто, а она умела обставить неизбежное расставание. Экс-любовник непременно делал прощальный подарок: колечко с бриллиантиком либо роль в спектакле или телесериале. В последнее время Лида часто снималась в рекламных роликах, это приносило ей приличный доход, а коллегам давало повод для зависти.
Вера совсем другая, никогда не заводит коротких интрижек или романов скуки ради. Вот втюрилась без памяти в своего ветеринара, теперь пожинает плоды. Говорить о какой-то выгоде или меркантильности с ее стороны просто смешно. Поэтому Лида сочувствовала подруге с некоторой иронической жалостью. Уж она бы выжала из этого ветеринаришки все соки! Эх, Верка, дурочка…
Три подруги были действительно совсем разными. И внутренне, и внешне. Да и дружба их продержалась столько лет именно благодаря этой разности, из-за которой люди «примагничиваются» к противоположным себе. В тишине кабинета для акватерма задумчиво сидели две женщины, обмазанные водорослями и целебными грязями Мертвого моря и очень похожие на две глиняные статуэтки: одна пошире в бедрах, с большой грудью, другая тоненькая и высокая. Разнеженные и умиротворенные, будь они запечатлены каким-нибудь живописцем, могли бы украсить собой музей. При этом каждая из них была хороша по-своему.
Создавая Лидию Завьялову, Господь не поскупился на роскошные формы. Была она хрестоматийной блондинкой, сквозь тонкую белую кожу кое-где проглядывали голубые жилки — словом, перламутровая Венера. Живи она в семнадцатом веке, Рубенс изобразил бы ее в образе богини плодородия и любви. Вот только по нынешним представлениям о женской красоте Лиды было многовато: чуть ниже Даши ростом и полнее, она щеголяла крутыми бедрами и маленьким округлым животиком, тонкой талией и большой грудью — предметом ее особенной гордости. Зато ноги у Лиды были стройные, с красивой линией икроножных мышц. Склонная к полноте, она постоянно боролась со своей плотью в тренажерных залах, фитнес-клубах и бассейнах. Порой она не могла удержаться, съедала что-то вкусненькое, и оно тут же откладывалось на бедрах и талии. Затем следовали новая серия изнурительных физических упражнений, диета — и Лида снова была в прежней форме.
Полной противоположностью статной белокожей актрисе была Даша, от природы смуглая, кареглазая, черноволосая и тонкая в кости. С длинными стройными ногами, узкими бедрами и небольшой грудью, Дарья напоминала скорее девочку-подростка, чем рожавшую и зрелую женщину. Разрумянившееся от приятных процедур лицо ее сейчас тоже казалось совсем юным.
У актрисы Завьяловой была своя теория насчет комфортной жизни на этой планете. Весь многообразный женский пол она разделяла на две категории: «стервы» и «кошелки». Себя и своих подруг она относила, конечно же, к стервам, которые умели за себя постоять, знали, как приручить удачу, и оказывались в нужный момент в месте раздачи жизненных благ. С точки зрения актрисы, стервозность была такой же необходимой составляющей характера нормальной женщины, как соль в борще. Больше всего Лиду в Вериной истории возмущало то обстоятельство, что ее подругу, умницу и красавицу, оскорбили так цинично. Хочешь изменить — ради Бога, но сделай это по-тихому, не унижая женщину, которая тебя, козла, любит!
— Что делать будем? — спросила Дарья.
— Есть один универсальный рецепт, — заявила Лида, переходя в душевую кабинку и становясь под морскую воду.
— Какой? — поинтересовалась Даша, последовав примеру подруги.
— Ей нужно срочно куда-нибудь уехать. Понимаешь, необходимо сменить картинку! — Лида переключила тумблер с морской воды на пресную и, подняв руки, нежилась под теплым душем.
Даша задумчиво терла жесткой мочалкой локотки и пятки. Ей такая идея показалась очень разумной, и теперь она думала над ее осуществлением.
— Ну, что молчишь? — окликнула ее опытная укротительница мужчин.
— Я не молчу, я думаю, как это сделать, — ответила Сотникова. Перед ней уже забрезжил один план. — Кажется подруга, я знаю, как нам помочь Веруне сменить картинку.
* * *Значит, «отпуск без содержания»? Сказали бы уж сразу, Илья Ильич: «Вы уволены, доктор Лученко»…
Вера шла по длинному коридору от кабинета главврача, и ей казалось, что этот коридор никогда не закончится. Бесконечность унылого больничного пространства, еще час назад такого знакомого и почти родного, давила и угнетала, не давала собраться с мыслями. Раздражали обычная больничная суета, мелькание санитарок и медсестер, плакатики с надписью «Санбюллетень» и словами «Подготовка к УЗИ органов брюшной полости». Прошла с обходом группа хирургов в белых, голубых и зеленых халатах и таких же шапочках. «Как цветы на альпийском лугу», — мелькнуло в голове.
Из громкого говора санитарок ухо выхватило одну фразу:
— У меня перерасход перчаток!
Эхом дробились звуки. Снабженные тугими пружинами двери в больнице хлопали с лязгом. С каждым ударом Вера все больше погружалась в состояние душевной боли. Психалгия — так она обычно называла это состояние у своих пациентов.
«У них перерасход перчаток. А у меня чего перерасход?» — подумала она, входя в свой кабинет и садясь на диванчик.
Перерасход душевных сил. Избыток человеческих проблем. Хотя…
Вера бесконечно устала не только от людей, но и от себя самой, от своих мыслей, от своего предзнания, от нахлынувшей предопределенности. Ведь и сегодня, едва войдя к главврачу Дружнову, Вера поняла: к ней имеют претензии. По излому бровей шефа увидела, что жалоба поступила из министерства. По блеску глаз, по складке на левой щеке ясно поняла: Илья Ильич не хочет или не может ее «прикрыть». А когда заговорил, услышала в голосе: пожаловался на нее некто очень крутой.
Отчетливо, как на экране телевизора, Вера видела борющиеся в душе главврача чувства. Ему было: а) от всей души жаль хорошего специалиста и коллегу, доктора Лученко и бэ) он был возмущен тем, что она втравила его, а вместе с ним и всю клинику, в жуткую склоку. Он молча положил перед Верой жалобу на психотерапевта Лученко В. А., адресованную самому министру здравоохранения.
Вера прочла текст жалобы бегло, почти равнодушно. Дескать, «по вине и в связи с отсутствием наличия профессиональных навыков у психотерапевта Лученко вынужден был покончить с собой замечательный человек, восемнадцатилетний юноша-инвалид, по сути, еще ребенок», а «вина за его смерть всецело лежит на некомпетентном и жестоком, безграмотном и профнепригодном враче-убийце, работающем без должного контроля со стороны руководства клиники». И министерская резолюция: «Создать комиссию. Разобраться по существу вопроса».
— Не понимаю, — сказала Вера, откладывая страшную бумажку.
— Чего вы не понимаете? — спросил Дружнов с крайним недовольством. Не только ею, доктором Лученко, но и самим собой.
— Здесь написано, что я довела мальчика-инвалида до суицида. Этого просто не может быть. — Стараясь обрести опору в собственной уверенности, Лученко прямо посмотрела в глаза своему начальнику.
— Вера Алексеевна, — смягчился Дружнов, — фамилия пострадавшего вам ни о чем не говорит?
«Цымбал Евгений», — прочла Вера. Она медленно отложила листок с жалобой. Словно из далекого далека, в ее ушах зазвучал недавний звонок бывшего сокурсника Пашки Винницкого.
— Вы можете объясниться? — Илья Ильич снова начал медленно закипать. — Ну? Может, мальчик был ненормален… Диагноз? Склонность к суициду? Что там еще? Главный врач Илья Ильич Дружнов руководил этой клиникой уже восьмой год и по опыту знал, что лечения без жалоб не бывает. Заразительно энергичный, деятельный, он успевал оперировать, администрировать, лечить и проводить конференции, закупать новую технику и переманивать в свою клинику лучших специалистов. И на все это ему хватало от десяти до шестнадцати часов в сутки. Он не просто знал в лицо каждого доктора, медсестру и санитарку своей клиники, но знал, кто из них чего стоит. Вот психотерапевт Лученко — специалист экстракласса. Ведь он и сам пользовался услугами Веры Алексеевны, от него к ней приходили знакомые и нужные люди. И никогда не уходили недовольными. А еще отзывы коллег, пачки письменных благодарностей пациентов… И потому жалоба на нее злила Дружнова сильнее, чем если бы поступила на менее грамотного врача или оплошавшую медсестру.
Обычно все заканчивалось «разбором полетов» в его кабинете. Иногда провинившийся получал выговор в приказе по клинике. За эти годы не было ни одного строгача с занесением в трудовую книжку, об увольнении и говорить нечего. А вот теперь впервые пришла не просто рядовая «телега» из министерства, но вопиющий… В памяти главврача всплыло древнее полузабытое слово «циркуляр».
