— Кое-что попало, — заговорил Григориев. — Правда, насчет маленькой и некрасивой — это совсем уж в «молоко». Симпатичная тетка, между прочим. Хотя и не это… Никто не скажет ничего такого. — Подполковник сопроводил последние слова кручением пальцев. Этот жест, надо было понимать, означает, что дамочка не пользуется своими прелестями для продвижения по служебной лестнице. — Не скажу, что ее хорошо знаю.
Скорее — о ней, — подполковник лукаво прищурился, скрестил руки на груди, напомнив рекламного персонажа («Ну а где же розы?»). — Небось ты думал — молодой, здоровый, дохну на тетку обаянием, а то и пересплю разок-другой, и будет для меня по Марьеву рыть, помогать мне прославиться. Не надо отнекиваться, вижу, думал. Лучшее, что могло у тебя получиться, сынок, ты бы на нее шестерил за ласковый взгляд. Только не нужны ей такие подарки, вроде твоего Марьева.
«Давай-давай, — мысленно подстегивал начальника Беляков. — Ударяйся в воспоминания. Ты же любишь припоминать боевое прошлое, передавать опыт». Правда, Василий Данилович давал волю своей слабости главным образом тогда, когда бывал навеселе.
— Ладно, уж если разговор зашел, — подполковник Григориев взглянул на часы. — Чтоб ты понял, какого удовольствия ты лишился… Я с Гюрзой знаком, здороваемся при встрече, иногда поболтаем недолго. Рассказов о ней наслышан от людей немало. Но вот по делу работал с ней всего однажды. И надо сказать…
Зазвонил телефон.
— Да, — поднял трубку Григорцев. — Я, Петр Михайлович.
Беляков принялся обводить взглядом досконально изученный за полтора года кабинет: два стола, составленные буквой Т, портрет Петра Первого за спиной начальника (и чего это начальство так возлюбило Петра в последнее время?), сейф, который Виктор собственноручно красил два месяца назад (его отрядили на эту работу, опять же как самого молодого и в тот момент ненужного), кактусы на подоконнике…
— Да, да, хорошо. Буду через час. — Григорцев повесил трубку. Значит, рассказываю коротко, но в лицах. Дело было так, товарищ лейтенант. Проводилась году этак в девяносто каком-то очередная масштабная операция. Вроде нынешней «Вихрь-Антитеррор», только потише; и длилась та всего с неделю. Чистили притоны. Группы составляли по одному от каждого подразделения. Попал я с ней.
Она была назначена старшим группы. Отрядили нас за каким-то дьяволом в Сестрорецк. Приехали, как требовалось, в одно из местных отделений. Заходим. Разгар рабочего дня. Убаюкивающая тишина. Ни посетителей, ни задержанных, ни потерпевших. Местные блюстители перекладывают бумажки, анекдоты травят, дремлют. Гюрза с минуту наблюдает эту благодать, ментовский рай, так сказать.
А потом ка-ак жахнула. Как рванула! Песня просто. Я таких качественных разносов от генералов не видел. В два счета она разгоняет матюгами ту малину, строит всех по струнке — включая тамошнего начальника. Представляешь? Какая-то баба шерстит полковника! При подчиненных! Что, кричит, преступность в Сестрорецке уже побеждена, делать, что ли, не хрен? То есть сказала не «хрен», а покруче словечко ввернула. «Макаров» выхватила… Ты, знаешь, я уверен, что и шмальнуть могла бы, если бы не по ее пошло. Но местные напугались, забегали. Те, кто ее не знал, решили, что целевая проверка из Питера завалилась, а баба — точняк — шишка с Литейного. Ну, пошумела-пошумела Гюрза, а потом мы по делам своим поехали. Это я про то, что со старшими по званию она ласковая…
Виктор неопределенно хмыкнул.
— Но это еще не все. Дня через три посылают нас в том же составе в Зеленогорск. Заходим в зеленогорское отделение. А там все наоборот задержанных невпроворот, все выворачивают карманы и дают показания. Менты туда-сюда бегают, кого-то из «аквариума» в кабинет волокут, кого-то из кабинета в «аквариум»… Понимаешь? Узнав, что Гюрза к ним едет, зеленогорцы показательно натащили полное отделение народу, кто под руку подвернулся. Сгребли всю привокзальную шушеру, ларечников-кавказцев, алкашей от магазина.
То-то нам в первый момент, как вошли, показалось, что рожи у всех ошарашенные… А ведь она не генерал, не проверяющий. Никто. Просто опер. Григорцев сделал паузу, а потом вздохнул. — Вас бы так надо воспитывать. Повезло вам со мной.
Виктор почел за лучшее промолчать. Подполковник надел очки.
— А теперь иди, работать надо и тебе, и мне.
Рабочий-то день не кончился. Астахова быстрее закрывай. Все, свободен.
«Молодо-зелено, — подумал подполковник Григорцев, когда за лейтенантом закрылась дверь. — Что с ним будет дальше?»
От шефа Беляков прошел в свой кабинет. Свой, конечно, громко сказано, в кабинете сидело еще два опера — Ермолаев и Орлов. Каждый сидел за своим столом. Ермолаев курил, Орлов лениво листал какое-то дело.
— Старик пистон вставил? — злорадно поинтересовался Орлов, оторвавшись от своего занятия.
— Нет, представь себе. — Виктор опустился на свой стул. С тоской посмотрел на небольшой монблан из разноцветных папок с делами на столе. Наоборот, пообещал представить к очередному званию и ордену Пуаро.
— Ясно. По душам поговорили. — Ермолаев поправил наплечную кобуру. Он любил расхаживать в одной рубашке с надетой поверх кобурой и вообще подражал какому-то идеалу мужественности, заимствованному, похоже, из штатовских полицейских фильмов. И даже курил тонкие вонючие сигары. Шериф, бляха-муха. — Старик это любит. Не иначе передавал богатый опыт. Да, перевелись настоящие сыщики.
Виктор включил кипятильник, потянулся за сумкой, где в полиэтиленовом пакете, завернутые в бумагу, лежали бутерброды, приготовленные мамой.
— Не. Сказал, что Юмашева со мной по Марьеву работать не будет. Отказалась, стерва, — он невесело хмыкнул. — Впервые мне женщина отказала!
— Юмашева? Гюзель? Гюрза? — Ермолаев позавчера вышел с больничного и о посланном Беляковым запросе не знал.
— Она, — подтвердил Виктор.
— Ха, ну ты даешь, приятель! Меня сперва спросили бы.
— А ты-то при чем? — Беляков опустил в кружку пакетик чая.
— Ты что, забыл, что я-то в Главке чуток пошустрил. Как я могу ее не знать! — Ермолаев чуть больше года проработал на Литейном, потом его вернули на «землю», по слухам — за пьянку. Сам же старший лейтенант излагал версии исключительно героические. — Ее все управление знает — стерва еще та. Тебе повезло с отказом.
«Это я уже сегодня слышал», — отметил Беляков.
Орлов в это время захлопнул папку и снял с вешалки пальто.
— Ладно, если что, я по адресам поехал. Бывайте!
На одного опера в комнате стало меньше. Ермолаев придвинул к столу Виктора свой стул, оседлал его, положил руки на спинку.
— Она из худшей разновидности баб, из воинствующих феминисток. Из тех, что трахаются только в позе «наездницы», чтобы обязательно быть сверху мужика, потому что это для них цель жизни.
— Ты что, трахался с ней? — Виктор отхлебнул из кружки, он любил обжигающе горячий чай.
— Упаси бог! — Ермолаев вновь поправил кобуру. — Я к таким и не подхожу. Просто, взглянув на женщину, сразу могу сказать, какая она в постели.
А эта… Погоняла зря не дают. Змея. С ней никто без нужды не связывается. Если не будешь плясать (под ее дудку, изведет. Кинет на это все свои силы.
Будет обвиваться вокруг тебя кольцами и не угомонится, пока не зажалит насмерть.
— То есть помесь гадюки и удава?
— Правильно. Вот так она себе карьеру и сварганила. Добилась, что с ней боятся связываться.
Чуть что — за пистолет хватается.
Ермолаев достал из брючного кармана крутой (как он считал) мельхиоровый портсигар с какими-то лихими вензелями на крышке. Виктор посмотрел на форточку — открыта. Жаль, не лето, окно не распахнешь, чтобы выпустить дым от тонких ермолаевских вонючих сигар.
— М-м, кстати, ты завтра не мотанешься со мной по одному адресу, так, для подстраховки?
— Да, наверное, смогу.
— Ты сегодня вроде собирался за экспертизой?
Когда поедешь?
— А как доем, — Виктор покрутил в руке бутерброд, — так и поеду.
Разговор сворачивал не в ту сторону, и Беляков решил вернуть его на прежние рельсы:
— Тебе-то с Гюрзой пришлось работать?
— Пронесло. Но Большой дом только с виду большой. Там все про всех знают. Особенно про тех, кто на виду. А зайди к женщинам — их там полно сидит, — за двадцать минут поимеешь досье на любого, — и Ермолаев выпустил первую ядовитую струю.
— А женщины как к Гюрзе относились?
— Не трудно догадаться — как, они…
В дверь постучали и сразу же вслед за тем приоткрыли, В образовавшуюся щель протиснулась нечесаная мужская голова.
— Можно к вам, Евгений Витальевич?
Дверь раскрылась полностью, посетитель шагнул за порог.
— Я принес, что вы просили. — Из кулака мужичка, одетого в пальто, считавшееся модным в семидесятые годы, торчали свернутые трубочкой листы. В другой руке вошедший по-ленински сжимал кепку из кожзаменителя. Более всего визитер походил на потерпевшего.
