Суббота выдалась сухой и если не теплой, то и не особенно холодной для января. До обеда Стивен успел выкопать две ямы, потом поел хлеба с клубничным вареньем. В субботу он сам делал себе бутерброды и потому был избавлен от унизительного тунца. Он специально забрал сухие корки — их отсутствия никто не заметит. На одной уже белело пятнышко плесени, и он соскреб его перепачканным в земле пальцем. И вспомнил дядю Джуда.
Это был его любимый дядя. Высокий — по-настоящему высокий, без дураков, — с тонкими нахмуренными бровями и глубоким голосом, как в ужастиках студии «Хаммер».
Дядя Джуд работал садовником, у него был разменявший четвертый десяток грузовик и трое помощников и всегда грязь под ногтями, чего бабушка терпеть не могла. Мама, наоборот, говорила, что это не та грязь, которой стоит бояться. Это все было, конечно, до того, как они окончательно разругались. После этого все бабушкины нападки на дядю Джуда мать сносила молча, слегка поджав губы, и срывалась потом на Стивене и Дэйви.
Это дядя Джуд подарил Стивену лопату. Стивен сказал ему, что хочет разбить на заднем дворе грядку и посадить там овощи. Ни о какой грядке Стивен, конечно, не думал, но дядя Джуд был человек с пониманием. Бывало, он заходил в кухню и смотрел сквозь капли дождя на перемежающиеся ежевикой заросли, приговаривая: «Ну как там помидоры, Стивен?» или «Я гляжу, бобы нынче пошли в рост». И они обменивались косыми усмешками, и Стивену становилось чуть-чуть тесно в груди.
Иногда после чая дядя Джуд играл во Франкенштейна — гонялся за Дэйви и Стивеном по всему дому, растопыривал руки, пытаясь поймать то одного, то другого, вваливался во все комнаты, завывая зловеще: «Хо-хо-хо! Бойтесь и трепещите, Франкенштейн уже здесь!»
Стивену было тогда почти десять — вполне солидный возраст для того, чтобы не бояться, но огромный рост дяди Джуда и истерический визг трехлетнего Дэйви наводили на него неподдельный страх. Он притворялся, будто играет для Дэйви, но, прячась за диваном или заворачиваясь в зеленые шторы в гостиной так плотно, что материя натягивала волосы на макушке, знал, что его собственное прерывистое дыхание и громко бьющееся сердце не лгут.
Всякий раз Дэйви, не вынеся напряжения, выскакивал из укрытия в ноги дяде Джуду с криком: «Я дружу с Франкенштейном!» Стивен, пользуясь возможностью, вылезал тоже, делая вид, будто сердит на Дэйви за испорченную игру, на самом же деле тайно радуясь ее окончанию.
Когда он думал о дяде Джуде, блеклое зимнее солнце пригревало спину. Это было два дяди назад. После был дядя Нейл, но тот продержался всего пару недель, а потом исчез, прихватив с собой сумочку матери и половину цыпленка, оставшегося от обеда. Последним был дядя Бретт, с религиозным пылом утыкавшийся в телевизор и сидевший так, пока как-то раз бабушка с матерью не затеяли через его голову яростный спор как раз во время «Каунтдауна».[1] Дядя Бретт велел им заткнуться, потому что он не слышит шарады, обе переключились на него, и больше его в доме не видели.
Сейчас у матери был период междудядицы. Нельзя сказать, что все они Стивену нравились, но он всегда сожалел об их уходе. В такой маленькой и одинокой семье, как их, любое пополнение приветствовалось — пусть даже и временное.
Лопата ткнулась во что-то твердое. Стивен нагнулся и стал выбирать землю руками. Обычно лопата натыкалась на камни или корни, но тут звук был иной.
В желудке у Стивена ухнуло: в мягкой черной земле гладко белела кость. Он опустился на колени, разгребая руками жирную, пронизанную корнями торфяную почву. У него не было никаких инструментов, кроме лопаты, и земля больно впивалась в кожу под ногтями.
Он смог подсунуть под кость пальцы и приподнять ее. Кость сдвинулась на четверть дюйма, не больше, но этого было достаточно, чтобы показался зуб.
Зуб.
Чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, Стивен наклонился поближе и тронул его.
Зуб слегка качнулся.
Стивен отшатнулся и сел на корточки. Небо и вереск закружились перед глазами. Он отвернулся, и его стошнило на кусты можжевельника. На мгновение Стивену показалось, что длинные нити слюны, стекающие изо рта, накрепко привязали его к этой земле и тянут вниз, вглубь, так что нос и рот уже забиты торфом, грязью, корнями и мелкими кусачими насекомыми.
Он дернул головой и вскочил на ноги.
Вытер рукой нос и рот, откашлялся и отплевался. Во рту все равно остался кисловатый привкус.
Отойдя футов на десять, он осторожно взглянул на неглубокую яму. Приблизился на пару шагов, чтобы видеть череп, и застыл.
Он сделал это.
Он сделал то, чего полиция не смогла сделать со всеми своими собаками-ищейками, системами теплового самонаведения и отпечатками пальцев.
Он нашел Билли Питерса.
И только что трогал его зуб.
При этой мысли желудок снова подскочил к горлу. Стивен сглотнул и, ощутив неожиданную слабость, осел на подушку из вереска и пушицы.
С чувством освобождения.
Он победил.
Теперь, когда бабушка увидит это, все изменится. Она перестанет стоять у окна и ждать мальчика, который никогда не придет. Она начнет замечать его и Дэйви — не так, как сейчас, изводя придирками, а как и положено бабушке: будет любить, выслушивать секреты и давать пятьдесят пенни на сладости.
А если бабушка полюбит их с Дэйви, может, и с матерью они станут помягче друг к другу. А если мать и бабушка станут поменьше ссориться, все они будут счастливее, станут нормальной семьей, и… и… Да просто все станет как надо.
И все это зависело сейчас от гладкой, кремового цвета кости с мальчишеским зубом. Стивен представил щетку дяди Билли, чистящую по утрам этот желтоватый коренной зуб, — и поскорее заставил себя подумать о другом.
Медленно, но решительно Стивен встал, чувствуя, как закипает внутри волнение.
Новые возможности открывались перед ним, вспыхивая в мозгу фейерверками, освещая дорогу к будущему, о котором он едва мог мечтать. Он станет героем! О нем напишут в газетах. Миссис Канчески выступит с официальным сообщением в Ассамблее, и все будут удивляться, что такой обычный мальчик справился с таким невероятным делом. Может, ему даже дадут награду, медаль или что. И мама с бабушкой будут гордиться и благодарить. И предложат ему целый мир, но он попросит только скейтборд, чтобы тренироваться на эстакаде и стать нормальным подростком в мешковатых джинсах с цепочками от ключей и с боевыми шрамами. Или даже облепленным пластырем — это все равно не помешает ему кататься. Поначалу он, конечно, будет падать, но потом научится летать и станет лучше всех в деревне. И Дэйви научит тоже, он будет терпеливым учителем, будет всегда протягивать ему руку, если тот упадет. А девчонки будут хихикать и провожать его взглядами, когда он станет возвращаться домой со своим скейтом под мышкой и бутылкой кока-колы. Может быть, в бейсболке. Может, на голой груди будут болтаться белые проводки от наушников, а над ним будет сиять сине-зеленое вечернее небо. И все захотят с ним дружить, но лучшим другом останется Льюис; Льюис — настоящий друг, хоть и не соглашается менять «Марс» на две палочки «Кит Кат».
Эти мысли напугали Стивена. Чем выше он взлетает в мечтах, тем больнее будет падать. «Лучше ничего не ждать, да чуток получить», — повторяла обычно бабушка. Поэтому Стивен затушил фейерверки, и они погасли, оставив легкий дымок, как бенгальские огни в ведре с водой. Он почти физически ощутил этот запах влажной гари в сухой ноябрьской ночи. И впервые за последние несколько минут вновь осознал, что дышит.
И вот он снова на плато.
Поднялся сильный ветер, за плечами начали собираться тучи, и Стивен понимал, что для достижения славы надо поторопиться.
Руки у него дрожали, как у дяди Роджера, когда тот готовился опрокинуть стакан.
Стараясь не вспоминать о школьной фотографии Билли, где тот широко улыбался, показывая мелкие белые зубы, Стивен начал окапывать челюсть, пока та не подалась и не оказалась в руках.
Несколько долгих минут он тупо смотрел на нее.
Что-то было не так.
Все не так.
Стивен потрогал собственную челюсть, чтобы понять, как она соединяется с головой в районе уха. Найденная челюсть выглядела как и положено обычной челюсти — везде, кроме этого места. Она была слишком длинной. И зубы неправильные. Не аккуратные мальчишеские зубы, а длинные, плоские и желтые. Стивен провел пальцем по собственным нижним зубам. Коренные были только в глубине, а спереди — одни резцы. А у откопанной челюсти почти все зубы были массивными коренными, лишь в самой середке торчала пара острых резцов. Неправильные зубы.
Стивена снова затошнило, но на сей раз не вырвало. Навалилась усталость, а с ней и слабость, и он вдруг почувствовал, что эта жизнь, состоящая из ожиданий и разочарований, никогда не закончится, глупо было даже надеяться.
