Ознакомительная версия.
Зайцев сидел, низко склонив голову над протоколом, и, судя по всему, тяжело переживал позор своего друга. Задавать такие вопросы… Уж лучше бы про водку спросил… Через несколько минут Ксенофонтов действительно принялся выяснять, кто сколько выпивки привез на охоту. Оказалось, что Феклисов захватил с собой одну бутылку водки, Пахтусов – большую бутылку крепкого самогона – во всяком случае, все подтвердили, что самогон горел. Хуздалев приехал с двумя бутылками водки, Васысь тоже привез две, Ясин водки не достал и загрузил рюкзак десятью бутылками пива.
– Выпито все? – спросил Ксенофонтов.
Оприходовали, – кивнул Пахтусов. – Когда увидели Асташкина с дырой в спине… Тут уж хочешь не хочешь… И я не заметил, чтобы кто-то опьянел.
– Еще вопрос… Кто выпил первую рюмку после охоты? Кто начал?
– Ясин и Васысь, – ответил Феклисов. – Я пришел третьим, а они уже чокаются.
– Охота не пошла, – пояснил Васысь. – Что у него, что у меня… Вот и пришли пораньше.
– А из вас двоих? Чья была идея выпить, не дожидаясь остальных? Ведь кто-то первым предложил? Кто из вас бутылку открывал?
– Коллективный разум сработал, – ответил Ясин. – Но бутылку мы не открывали. Когда я пришел, она уже была открыта и начата… Ее могли и до охоты начать.
– Крутые вы ребята, – почти с восхищением произнес Ксенофонтов. – Еще вопрос… Постарайтесь вспомнить, кто где сидел в автобусе на обратном пути.
Охотники переглянулись, но, не почувствовав подвоха, без труда восстановили расположение в машине. Вел автобус Пахтусов. Следом за ним сидели Ясин и Хуздалев, потом Феклисов, а за ним – Васысь. На оставшихся сиденьях лежали рюкзаки и ружья.
– А с кем сидел Асташкин, когда вы ехали на охоту?
– Со мной сидел, на переднем сиденье, – сказал Хуздалев. – Это что, имеет значение?
– Очень большое, – невозмутимо ответил Ксенофонтов. – А за вами кто сидел?
– Мы с Ясиным, – ответил Феклисов.
– Я так и думал!
– Из чего, интересно, вы это заключили? – подал голос Васысь.
– О! Интуиция. И последний вопрос на засыпку… Скажите мне, ребята… Только честно… Чем вы занимаетесь в свободное время? Про охоту я знаю. Про то, что вы иногда охотитесь друг за другом, тоже. А еще? В моей таблице осталась одна свободная колонка… Записываю. Феклисов?
– Даже не знаю… В домино иногда выйдешь во двор сыграть с соседями… К родне съездишь…
– Ясно. Пахтусов?
– Дача, огород. Соленья, варенья…
– Прекрасно. Васысь?
– Трудно сказать так сразу… Книги, фотографии.
– Тоже неплохо. Ясин?
– Ничем определенным не занимаюсь… Ружье чищу, патроны заряжаю, об охоте мечтаю.
– Хуздалев?
– Дача.
– Асташкин?
В кабинете наступила тишина. Все переглянулись, с недоумением посмотрели на Ксенофонтова, повернулись к Зайцеву – объясни, мол, этому гражданину, что Асташкин ничем уже в свободное время не занимается.
– Ну что же вы? Когда жив был, занимался чем-то?
– А, когда жив был, – с облегчением проговорил Пахтусов, – тогда другое дело. Теннисом.
При нашем заводе корт есть, вот он и попросил меня устроить его туда. А раньше, знаю, в бассейн ходил.
– Больше вопросов нет, – сказал Ксенофонтов, закрыл блокнот и сунул его в карман.
– Ну что ж, – растерянно пробормотал Зайцев, не ожидавший столь резкого окончания, – раз так… Прошу всех подписать протокол очной ставки и… И можете быть свободны.
Охотники столпились у стола, по очереди, передавая ручку друг другу, подписали голубоватые бланки, исписанные мелким зайцевским почерком, и, попрощавшись вразнобой, ушли.
– У тебя есть фотография Асташкина? – спросил Ксенофонтов, когда дверь за охотниками закрылась.
– Сколько угодно, – Зайцев вынул из стола и бросил перед Ксенофонтовым черный пакет.
Вынув снимки, Ксенофонтов убедился, что Асташкин любил сниматься. Вот он на теннисном корте с ракеткой, залитый солнцем, подтянутый и веселый, скорее всего после победы, а вот он после удачной охоты – одна нога на земле, вторая на туше громадного кабана с клыкастой мордой, вот у своего гастронома – в светлом костюме, при галстуке, с плоским черным чемоданчиком… Короткая стрижка, худощавое лицо, насмешливый взгляд, чуть оттопыренные уши, что, впрочем, нисколько его не портило.
– В детстве, наверно, рыжим был, – задумчиво проговорил Ксенофонтов.
– Да, там есть один цветной снимок…
– Чем же он их допек… Чем-то он их допек… Ну, ладно, старик, мне пора, – Ксенофонтов поднялся. – Позвони как-нибудь… Через денек-второй.
– Пожалуйста, – в голосе Зайцева прозвучало разочарование, он все-таки надеялся на помощь Ксенофонтова. – Конечно, позвоню. Я могу позвонить и через недельку-вторую… Могу вообще не звонить. – Зайцев устало складывал в стол фотографии, запихивал в переполненный сейф уголовное дело с подшитыми протоколами.
– Ты все-таки позвони. Мало ли чего… Вдруг мыслишка какая посетит, вдруг пивка достанешь…
– Думаешь, стоит посуетиться? – спросил Зайцев, и мелькнула все-таки в его голосе надежда.
– А почему бы и нет? Пиво всегда в радость, независимо от того, пойман убийца или продолжает безнаказанно разгуливать на свободе. Как говорил один мой знакомый петух – не догоню, так согреюсь, – сделав прощальный жест рукой, Ксенофонтов величественно удалился.
***
На следующий день Ксенофонтов исправно пришел в редакцию и уселся за свой маленький фанерный стол в любимой позе – вытянув из-под него ноги и скрестив руки на груди. Взгляд его, то ли сонный, то ли усталый, еле пробивался из-под век. В редакции уже привыкли к тому, что их незадачливый сотрудник время от времени, злонамеренно уклоняясь от работы, помогает своему другу из прокуратуры разоблачать опасных преступников.
Вошла машинистка Ирочка. Постояла, со скорбью глядя на неподвижного Ксенофонтова.
– Главный сказал, что он тебя выгонит, если сегодня к вечеру ты не сдашь двести строк на машинку.
– Ирочка, скажи, пожалуйста… Ты смогла бы изменить своему мужу?
– С тобой? Да.
– Значит, вопрос заключается только в одном – с кем?
– Для меня – да.
– Спасибо, Ирочка. Теперь он не уйдет.
– Кто?!
– Убийца.
– Боже, Ксенофонтов! Тебе плохо?
– Передай главному, что завтра… Завтра я ему сдам на машинку четыреста строк. Может быть, это его утешит.
Ксенофонтов снова углубился в себя. И наступил наконец момент, когда что-то произошло – чуть дрогнули веки, медленно вытянулись под стол длинные ноги, локти легли на стол, и вот уже в позе Ксенофонтова проступила готовность вскочить и мчаться куда-то.
Что он и сделал.
Выйдя на улицу, Ксенофонтов посмотрел в дождливое небо, поднял воротник плаща, сунул руки в карманы и уверенно зашагал по тротуару. Через пятнадцать минут он был у пятиэтажного дома. По блокноту сверил адрес, поднялся на третий этаж и позвонил.
Дверь открыла женщина. Ксенофонтов удовлетворенно перевел дух, будто узнал ее или очень боялся разочароваться в ней.
– Здравствуйте! – сказал он, беззаботно улыбаясь.
– Здравствуйте, – ответила хозяйка, ничто не дрогнуло в ее лице. Под глазами темнели круги, она выглядела не просто усталой, а какой-то убитой. Ничуть не удивилась Ксенофонтову, не выразила желания узнать, кто он, зачем пришел, к кому. Она просто стояла и ждала.
– Моя фамилия Ксенофонтов. Вчера мы встречались в прокуратуре с вашим мужем… если не возражаете, я зайду на минутку?
– Мужа нет дома.
– Это не важно. Я хочу поговорить с вами.
– Проходите, – без выражения ответила женщина и прошла в комнату, оставив дверь открытой. – Можете раздеться, – донеслось до Ксенофонтова из глубины квартиры. Он воспользовался разрешением и повесил свой плащ в прихожей, разговор в верхней одежде мог получиться скомканным и бестолковым, как бутерброд на ходу.
Войдя в комнату, Ксенофонтов увидел, что женщина сидит на диване, напряженно распрямив спину и положив ладони на колени. И ее колени он увидел. Красивые колени. И женщина красивая – отмечал он про себя с такой настойчивостью, будто пришел специально для того, чтобы убедиться в этом.
– Ваш муж… простите, скоро придет?
– Не знаю.
– Но он придет?
– Надеюсь.
– Вы давно замужем?
– Это важно для прокуратуры?
– Да. Мне показалось, что будет удобнее, если мы поговорим здесь, а не в казенном помещении…
– Пожалуй. Мы женаты десять лет.
– Есть дети?
– Сын. Ему пять лет.
– У вас много друзей?
– Что вы имеете в виду? У кого – у вас? – Лицо женщины чуть дрогнуло. До сих пор она отвечала как бы механически, вопросы Ксенофонтова не вывели ее из печально-сосредоточенного состояния.
Ознакомительная версия.
