Спускаясь по ступеням с террасы на террасу, я подошел к воротам, за которыми оставил машину. В горах прокатился гром, небо там было иссиня-черным. Надвигался ливень. В воздухе уже чувствовалась влажность, и, прежде чем выехать, я поднял верх.
Ноги у нее были изумительные, надо отдать должное. Хорошенькая парочка — она и ее отец. Скорее всего, он меня только прощупывал; его поручение — это работа для адвоката. Разве что здесь кроется нечто, не заметное с первого взгляда.
Я поехал в городскую голливудскую библиотеку и просмотрел пухлый справочник «Редкие первоиздания». Уже через полчаса мне потребовался перерыв на обед.
А.К. Гейджер зарабатывал на жизнь в высоком доме на северной стороне бульвара Лас Пальмас. Вход располагался между выступающими витринами, сквозь которые магазин не просматривался. В витринах была выставлена куча восточной дребедени, о ценности которой не мне судить, ибо из древностей я не коллекционирую ничего, кроме неоплаченных счетов. Через входную дверь внутрь магазина тоже не заглянуть. Рядом находилось миленькое ювелирное заведение с продажей в рассрочку. В дверях, со скучающим лицом, раскачиваясь на пятках, стоял хозяин — высокий и красивый еврей-блондин в темном костюме, правую руку его украшал перстень с бриллиантом каратов в девять. Когда я завернул в заведение Гейджера, ювелир чуть насмешливо, понимающе улыбнулся.
Дверь за мной мягко затворилась, я шагнул на толстый голубой ковер. Здесь было несколько голубых кожаных кресел со стоячими пепельницами, на хрупких подставках лежали две-три книги в роскошных кожаных переплетах. Другие такие же издания красовались в витринах. Прекрасный товар для богатых снобов, которые покупают его на метры, чтобы было где поставить свой экслибрис. В глубине комнаты сооружена деревянная перегородка с дверкой посредине. В углу возле перегородки за маленьким письменным столом с резной деревянной лампой сидела женщина в черном платье.
Неторопливо поднявшись, она поплыла ко мне. Ноги голливудского стандарта, и в походке было нечто, чего не увидишь в книжных магазинах. Пышноволосая пепельная блондинка с зеленоватыми глазами, загнутыми ресницами и огромными клипсами из черного янтаря. Ногти покрыты серебряным лаком. Несмотря на эффектный фасад, впечатление знатока литературы она не производила.
Приблизившись, девица откровенно продемонстрировала свои прелести, что наверняка вызвало бы панику на банкете бизнесменов. Склонив к плечу голову, кокетливо поиграла локонами. Улыбка была искусственной, но при натяжке ее можно было счесть и милой.
— И что же? — спросила она.
Лицо мое скрывали темные очки. Изменив голос, я зачастил фальцетом:
— Нет ли у вас «Бен-Гура» 1860-го?
Ей удалось удержать рвущееся с губ: «Чего-о»? Она печально улыбнулась.
— Первое издание?
— Третье. С типографской ошибкой на 116-й странице.
— К сожалению, нет, — ответила она молниеносно.
— А «Шевалье Ожюбо» 1840-го? Весь комплект, разумеется.
— Мм… Тоже, нет, — резко ответила она, с трудом удерживая остатки улыбки.
— Но ведь вы продаете книги, не так ли? — вежливо удивился я.
Девица смерила меня взглядом. Уже без улыбки. Махнула серебряными ногтями в сторону витринок.
— А это что — грейпфруты? — спросила она ядовито.
— Ах это? Такие вещи меня совершенно не интересуют. Это же литографские дубликаты, их легко достать. Нет. Спасибо, нет.
— Понимаю. — Она снова попыталась улыбнуться, подавив раздражение. — Может, мистер Гейджер… но его сейчас нет.
Она внимательно разглядывала меня. О библиофильских изданиях девица знала столько же, сколько я об управлении блошиным цирком.
— Он, наверно, придет позже?
— Боюсь, очень поздно.
— Жаль. Очень жаль. Я, пожалуй, посижу у вас и выкурю сигаретку в одном из этих уютных кресел. После обеда я свободен. Можно подумать, подготовиться к лекции по тригонометрии.
— Да. Д-да, конечно.
Усевшись в кресло, я прикурил от круглой никелированной зажигалки, лежавшей на пепельнице. Девица еще постояла, с озабоченным видом покусывая нижнюю губу. В конце концов она кивнула и тихонько возвратилась к своему столу в углу. Однако из-за лампы поглядывала на меня. Удобно вытянув скрещенные ноги, я зевнул. Серебряные ноготки потянулись было к телефону, но, не дотронувшись, забарабанили по столу.
Минут пятнадцать было тихо. Потом открылась дверь, и осторожно вошел верзила с тросточкой и длинным носом. Тщательно прикрыв дверь, он прошествовал к столу и положил на него пакет. Достал бумажник из тюленьей кожи с золотыми уголками и что-то показал блондинке. Та нажала кнопку на столе. Верзила подошел к дверце в деревянной перегородке и скользнул внутрь.
Докурив сигарету, я взялся за вторую. Минуты тянулись одна за другой, нарушаемые воплями автомобильных клаксонов с улицы. Прогрохотал мимо большой красный трамвай. Прозвучал гонг светофора. Блондинка облокотилась на стол, закрыв лицо руками, наблюдая за мной сквозь пальцы. Дверь в перегородке отворилась, оттуда выскользнул верзила. В руках у него был сверток, похожий на книгу. Подойдя к столу, заплатил. Удалился так же осторожно, как пришел — ступая на цыпочках, дыша ртом, а проходя мимо меня, бросил косой, но острый взгляд.
Поднявшись и кивнув на прощанье блондинке, я вышел следом. Верзила пошел на запад, поигрывая тросточкой, и следить за ним не составляло сложности. Пиджак крикливой расцветки портной снабдил устрашающе широкими плечами, отчего шея казалась особенно тонкой, а голова при ходьбе подпрыгивала. Так мы прошагали с полквартала. У светофора я его нагнал и подставился. Верзила разглядел меня краем глаза и тут же отвернулся. В следующем квартале мой пижон поднапрягся и к перекрестку имел преимущество метров в двадцать, а там свернул направо. Прошагав вверх по улице так метров 30, он остановился и, повесив тросточку на руку, не спеша достал кожаный портсигар. Чиркнув спичкой, он оглянулся и увидел меня. Казалось, кто-то дал ему пинка под зад — только разве пыль не взвилась, когда он, постукивая тросточкой, помчался дальше. Опять свернул налево, и когда я подоспел на угол, он успел пробежать с полквартала. По его милости грудь моя ходила ходуном. Улица была тихая, зеленая, с одной стороны — каменная стена, с другой — несколько неизбежных бунгало.
Пижон пропал. Я минутку покрутился, глянул туда-сюда и возле центрального бунгало кое-что заметил. К домику шла дорожка с итальянскими кипарисами по бокам, остриженными в форме бочонков для масла из фильма «Али-Баба и сорок разбойников». За третьим бочонком шевельнулся рукав крикливой расцветки.
Я подождал. В горах опять загрохотало, и молния осветила сгустившийся мрак на юге. Несколько капель шлепнулось на тротуар, оставив крупные пятна с пятицентовик. В воздухе ни движения, как в оранжерее генерала Стернвуда.
Снова показался рукав, затем — большой нос, один глаз и клок белесых волос. Глаз посмотрел на меня и исчез. Его хозяин, подобно дятлу, выглянул с другой стороны кипариса-бочонка. Прошло пять минут, и пижон дрогнул. Такие люди — сплошные нервы. Я услышал чирканье спички, а потом он засвистел. Неясная тень метнулась к другому дереву. И птенчик, выйдя на тротуар, направился прямо ко мне, поигрывая тросточкой и насвистывая. Свистел он омерзительно, с явными признаками нервозности, но я с отсутствующим видом уставился в небо. Прошел он метрах в трех, игнорируя меня, с независимым видом — ясно, свертка у него уже нет.
Подождав, пока фигура исчезла, я прошел по дорожке и в гуще третьего кипариса нашарил завернутую книгу. Сунув ее за пазуху, спокойно удалился. Никому до меня не было дела.
На бульваре я завернул в первую забегаловку и в телефонной книге сразу же нашел адрес Артура Куина Гейджера: Лауерн-Террас — улица на холме, отходящая от бульвара Лауерн-Каньон. Бросив монету в автомат, на всякий случай набрал номер — никто не отозвался. В списке различных фирм я взял на заметку несколько книжных магазинов.
Первый, куда я зашел, был обширным заведением с канцелярскими принадлежностями, книги заполняли полки где-то в глубине, и, похоже, ими мало кто интересовался. Нет, это не то. Пришлось перейти улицу и прошагать еще квартала два к следующему. Этот больше отвечал моим целям — тесный магазинчик, забитый полками с книгами от пола до потолка, среди которых три-четыре книжных червя убивали время на то, чтобы оставить отпечатки пальцев на новых обложках. На них никто не обращал внимания. Я протиснулся между полок внутрь и прошел за перегородку, где за письменным столом, углубившись в справочник, сидела худенькая брюнетка.
Раскрыв бумажник, я продемонстрировал ей значок, прикрепленный к внутренней стороне крышки. Взглянув на него, она сняла очки и откинулась на спинку стула. Я спрятал бумажник. У брюнетки были тонкие интеллигентные черты лица, она смотрела на меня, не произнося ни слова.
