— Ольга Юрьевна!.. — воскликнул Ромка и заткнулся, напоровшись на мой мрачный взгляд.
Я поморщилась и посмотрела на Маринку, уже копошащуюся вокруг кофеварки.
— Во сколько это примерно началось? — задал мне вопрос Сергей Иванович, самый старый и опытный сотрудник нашей редакции.
Он сидел за компьютером и, судя по характеру вопроса, уже шлепал статью на тему покушения на главного редактора «Свидетеля». На меня то есть.
— Ой, не помню точно, Сергей Иванович! — отмахнулась я и тут же добавила: — Приблизительно в десять.
— Понятно, — Сергей Иванович опять защелкал кнопками клавиатуры.
Несмотря на некоторую взвинченность, я не смогла не удивиться профессионализму этого человека и тут же укусила свою секретаршу — ее, между прочим, всегда есть за что!
— Вот видишь, Марина! Вместо того чтобы здесь рассуждать про взрывы и пожары, — нудным тоном сказала я, — взяла бы и написала статью про это происшествие. Бери пример с Сергея Ивановича, видишь, он уже пишет.
— А кто будет брать пример с меня? — моментально взъелась на правду Маринка. — Я пришла и, несмотря на нервное, можно сказать, потрясение, вынуждена сочинять не статью, а кофе, причем на всех! Тружусь, как…
— Как пчелка, — с тяжелым вздохом закончила я ее мысль, потому что слышала все это даже не в десятый раз, и отворила дверь своего кабинета.
— Даже хуже, чем пчелка! — прокричала мне Маринка вслед, но я уже закрыла дверь и начала снимать плащ.
Раздевшись и сев в кресло, я первым же делом позвонила своему старинному приятелю Фиме Резовскому. Фима был адвокатом, все рабочее время посвящавшим добыче денежных знаков, а свободное — хобби.
Его хобби была некончавшаяся охота за моей благосклонностью — я просто из приличия не хочу употребить именно тот термин, который здесь был бы более подходящ, потому что как раз благосклонность Фима имел, но все, что следовало за нею, — шиш. Причем, как мне кажется, Фима не отчаивался, его увлекал сам процесс. Мне иногда не без оснований казалось, что, если бы Фима добился своей цели, ему было бы просто грустно жить на свете, потерялся бы и смысл, и стимул для этой жизни. А так — все отработано и привычно: в рабочее время — работа, во внерабочее — хобби. Счастливый человек!
Я дозвонилась до Фимы без сложностей. Секретарша в офисе папы-Резовского, где Фимочка тоже имеет свой стульчик, а может быть, и столик — не знаю, не была, не видела, — уже начала меня узнавать по голосу и соединила с Фимой сразу же, как только я об этом заикнулась. Я почему-то подумала о Маринке, которая даже меня не всегда узнает, когда я звоню на работу, но развить эту мысль не успела, поскольку трубку взял Фима. Я быстро изложила ему все, что со мною и с Маринкой сегодня произошло, и он так же быстро ответил, что окажет мне все услуги в самом полном объеме.
— Ты поняла, Оля? — Фима со значением в голосе повторил: — В самом наиполнейшем!
— Я давно уже поняла, Фимочка, но пока у меня возникла необходимость только в адвокате. То есть, как только меня приглашают в РОВД или куда-то там еще, я звоню тебе?
— Конечно! Конечно! — быстро отреагировал Фима и спросил: — А ты, кстати, знаешь, что в последнее время наши органы начали практиковать приглашения на допросы под вечер и нарочно затягивают их допоздна? Это обусловлено двумя причинами. Во-первых, чрезмерной перегруженностью оперативных работников, а во-вторых…
— Фима! — взмолилась я. — Я уже все поняла, но мне очень неудобно просить тебя приезжать ко мне домой и с вечера до утра ждать, когда же меня вызовут. Да и места у меня маловато.
— Какие могут быть неудобства между своими людьми? — вкрадчиво спросил Фима. — А много места мне не нужно…
Кое-как закончив разговор с Фимой, я положила телефонную трубку, но тут дверь моего кабинета отворилась и в полном составе ко мне зашла вся редакция. Занятой вид был только у Сергея Ивановича, у остальных — занятный. Маринка — со страдальческим лицом. Ромка, по-моему, так и не сумел закрыть рот, открытый при моем приезде на работу. А Сергей Иванович держал в руках блокнот и шариковую ручку.
— Кофе пить будем? — сурово спросила меня Маринка и, не дожидаясь ответа, то есть действуя, как всегда, начала расставлять на кофейном столике чашки и блюдца.
Мне оставалось только кивнуть, что я и сделала, заметив, что на мою реакцию никто и внимания не обратил, опять же, наверное, кроме Сергея Ивановича.
— Ольга Юрьевна, — обратился он ко мне на полном официозе, как всегда поступал в пиковые по времени ситуации, — пожалуйста, дайте мне для статьи уточнение, сколько было взрывов, три или все-таки пять, впрочем, я могу написать «несколько», что допустимо… И еще: чеченские боевики-ваххабиты участвовали в этой бойне, так сказать, с вашей стороны или они защищали президентский кортеж, стоящий перед вами?
— Что? — переспросила я, ничего не понимая. — Это вы о чем?
— О господи! — простонала Маринка. — Да все о том же! О чем же еще! О том, как нас с тобой чуть на тот свет не отправили Хаттаб Басаевич или — как его там? — Басай Милошевич, ну, короче, с бородой который!
— Ах, с бородой, — покачала я головой. — Ну да, ну да, с бородой, с одной деревянной ногой, на плече у него сидел попугай, который кричал: «Пиастры! Пиастры!» — а из цирка в это время на парашютах спускалась банда клоунов, и два из них вместо нас с тобой приехали в редакцию и сейчас притворяются один Олей, а другой Мариной…
Ромка хихикнул, Кряжимский опустил очки на кончик носа, а Маринка покраснела, но промолчала.
— Сергей Иванович, сбросьте, пожалуйста, вашу статью мне на дискету, я сама ее подправлю, — попросила я Кряжимского, который почти сразу понял, в чем дело.
Он мне кивнул и вышел из кабинета. Маринка разлила кофе, села на стул и с неудовольствием обозвала меня занудой. Я промолчала и взяла дискету из рук подошедшего Сергея Ивановича.
— Что мы знаем про наш цирк? — задала я вопрос для затравки.
Ромка честно пожал плечами, Маринка сделала вид, что задумалась над моим вопросом, хотя сама наверняка думала о том, какой я скверный товарищ, а Сергей Иванович тихо заметил:
— Во-первых, совершенно не очевидно, что эта история связана с цирком. Во-вторых… — тут Сергей Иванович замолчал, а Маринка решилась развозмущаться:
— Ну как же неясно! Пришла машина, и люди из нее что-то выгружали. Причем несли в цирк. Я сама… Мы сами видели! А тут эти киллеры! А помните, что вчерашний придурок говорил?
— Откуда он может помнить? — прервала я Маринку. — Мы же только что встретились!
В двух словах я пересказала Сергею Ивановичу вчерашнее событие. Рот у Ромки раскрылся еще шире, Сергей Иванович, наоборот, нахмурился. Он обдумал услышанную информацию и негромко заговорил:
— Цирк — это большое предприятие, целое хозяйство, мастерские, клетки, загоны, сфера питания как людей, так и зверей, а кроме того — выступления популярных эстрадных артистов, а это деньги! И немалые! Кроме того, множество помещений, сдаваемых в аренду, и прочее, и прочее… Пока не получим хотя бы примерной информации о том, кто в кого стрелял…
— Да в кого стреляли, уже сегодня по телевизору скажут! — проявил свои умственные способности Ромка, а Сергей Иванович кивнул:
— Скорее всего так и будет… Так вот, пока мы не получим дополнительной информации, говорить о чем-либо преждевременно.
В тот день мы на работе уже в третий раз начинали пить кофе, и не знаю, как Маринка, а я считала, что жизнь почему-то перестала проходить стороной. Не только где-то по ту сторону голубого экрана происходили взрывы и пожары, какие-то скандалы и неприятности, но уже и у нас, причем на приличном среднем мировом уровне.
Ромка — наш курьер и самый младший член редакции — во время третьего кофепития для разнообразия сбегал в кондитерскую за печеньем и сочниками и теперь сам их и грыз. Маринка берегла фигуру, у меня не было настроения, а Сергей Иванович — наш Брокгауз-Ефрон и Даль в одном лице — отказался от сладкого без комментариев. Одним словом, компания в редакции подобралась крепко сбитая и дружная, потому что, когда было печально на душе у меня, скучали все, однако веселее от такой сплоченности не становилось.
— О чем еще интересненьком тиснем в завтрашнем номере? — задала я конкретный вопрос, понимая, впрочем, что одного только участия двух наших сотрудников, или, правильнее сказать, «специальных корреспондентов», в сегодняшних перестрелках хватит как минимум на неделю репортажей.
Но форму терять нельзя. Хорошо, конечно, что так произошло: здоровый журналистский цинизм давал о себе знать — не убили, и слава богу, — но после того, как нервозность спала, можно было и подумать о том, что же еще можно было прописать в газете, кроме такого многообещающего происшествия.
