Не хочу тебя пугать, но не спецназ же их охраняет.
– Я ж говорю – лагерь не простой. К тому же все это на острове где-то в Адриатике. И так запросто туда не попадешь. Надежнее спецназа выходит.
– Ни фига себе! – восхитился Мишкин. – Дорого, небось? Или ей как особо одаренной какие-то квоты или гранты полагаются?
– Да какие квоты, Стас! Все сами. Не дороже денег. Федька не нищий, и отец решительно так сказал, что половина – с него.
– Как он?
– Папа-то? – Арина моментально помрачнела. – Да никак. Когда Дениса… Когда Денис в больнице оказался, мамуля решила, что дочери, мне то есть, нужна моральная поддержка, поэтому новая мамулина жизнь откладывается. Ну или вовсе отменяется, я в ее резоны стараюсь не вникать, мне хватило. В общем, из сияющих объятий новой любви вернулась к семейному очагу.
– Это мы в курсе.
– Вот все так же и тянется. Отец живет в кабинете, она в бывшей спальне. Федька по уши в работе, я, в общем, тоже. Майка… но Майка сейчас далеко. Короче, не дом, а пансионат. К черту, Стас!
– К черту так к черту. Давай к нашим делам, а то приехали уже. Чем тебя так не устраивает версия ревнивой бабы? Или, еще лучше, ревнивого мужика?
– Денис еще тогда, до нападения на него самого, сказал, что с последней своей подругой он расстался месяца за три до знакомства со мной, причем по взаимному согласию. Так что обижаться на него и ревновать вроде некому. Про мужиков я, извини, не спрашивала.
– А если это случайная баба? Три месяца, говоришь? Здоровый молодой парень сам себе режиссер? Не, ну может быть. Или, к примеру, с этой бабой, которая сейчас тебе мстит, у него вовсе ничего не было. С мужиком тем более. Ну типа: «Я любила молча. Только одинокие дети могут затаить в себе страсть…» Чего ты вытаращилась, как будто у меня из ушей брильянты посыпались?
– Мишкин! Ты что, Цвейга читаешь? Да еще и цитируешь!
– А ничего, что у меня жена – учитель литературы? – обиженно буркнул тот. – Да и вообще. Думаешь, Мишкин – тупой валенок? Опер, что с него взять, да?
– Стас, миленький, да я же… Удивилась, да. Ты так убедительно играешь этого самого валенка. Я понимаю, что это профессиональное, но правда, очень убедительно выходит. Ну прости!
– Ладно уж. Так чего я говорил-то? Может, кто-то по Денису со стороны вздыхает? Или вздыхал. Мечтал. А после – бемц.
– Может, – согласилась Арина. – Только как-то очень уж… литературно.
– Точно-точно. Ты ту шумилинскую поклонницу вспомни, которая тебя чуть не убила.
– Ну… такие все ж не на каждом шагу попадаются.
– В жизни, а тем более в нашей с тобой жизни, чего только не бывает.
– И что теперь? Шерстить всех его знакомых?
– У тебя есть другие предложения? Пустить все на самотек? Пока этот псих вправду кого-нибудь не убил.
– Что?! – опешила Арина и поспешила объяснить. – Пахомов сегодня знаешь, что сказал? Кроме осторожнее и так далее. Нет, не просил прекратить частное расследование. Наоборот. Одобряет, хотя и не показывает. Сказал «пока он кого-нибудь в самом деле не убил». По-моему, он все знает. И про нападения, и даже про смски с угрозами.
– Конечно, знает, – хмыкнул Стас.
– Откуда?
– Без понятия. Это же Пахомов, думаешь, его ППШ только за инициалы прозвали? В общем, как ни крути, Денису надо вдумчиво в собственной памяти покопаться. Все перерыть, и что было, и чего не было. И на платформе мог мельком знакомого увидеть, и вообще пусть всех знакомых вспоминает – взгляды там исподтишка и всякое такое.
* * *
– Если я не замечал, что ж я теперь могу вспомнить? – Денис потянулся, поморщился, потер виски, поднялся – медленно, сосредоточенно, как будто прислушиваясь к чему-то. Еще раз потянулся, подвигал плечами, словно непривычную одежду примерял. И опять опустился в задвинутое между окном и аппаратной тумбой кресло.
Кресел в палатах, даже в индивидуальных боксах, разумеется, не полагалось. Но Илья Зиновьевич был так счастлив, что неведомый злодей не успел причинить никому никакого вреда, наоборот, безнадежный, казалось бы, пациент пошел вдруг на поправку! Да он бы не только кресло, он бы персональное озеро с лебедями в палате обустроил. Впрочем, о поправке говорить было еще очень и очень рано, но – как минимум – пациент пришел в себя. Да еще и не полувменяемым овощем, а вполне разумным человеком. Относительно, конечно, разумным. С учетом его, пациента профессиональной привычке к риску. Увидев, как Денис пытается усесться на подоконнике, врач пришел в ужас:
– Сделал лечебную гимнастику – и лежи отдыхай, восстанавливайся. Ну или хоть сиди.
– Я эту кровать видеть уже не могу! – замотал головой упрямый пациент, едва не вписавшись виском в оконный косяк. – А на стуле неудобно.
– Неудобно! – фыркнул нейрохирург, но кресло откуда-то добыл. Может, даже из собственного кабинета. Возражать никто не пытался. Его, хоть и звали за глаза Зямой, но считали примерно за наместника всех богов и трепетали соответственно. Все, включая завотделением. Да что там – даже главврач всея клиники глядел на «наместника» почти заискивающе. Подумаешь – кресло! К тому же вся больничная администрация была изрядно напугана тем злосчастным нападением – попыткой покушения, шутка ли! – и страшно опасалась каких-нибудь последствий. Так что слушались не только Зяму, но и Арину, и подменявших ее оперов. Индивидуальный бокс в самом дальнем углу? Извольте. Камеры лишние над дверью и в иных стратегических точках повесить? Сейчас-сейчас. Тревожную кнопку отладить? Уже готово.
– А это что? – Мишкин с интересом тасовал сложенную на тумбочке пачку исчерканных бумажных листов.
– А! – Денис махнул рукой. – Разрабатываю мелкую моторику. Зяма говорит, очень полезно для восстановления нейронных связей или чего-то в этом роде. В юности-то я недурственно рисовал, после забросил, так что пока не очень выходит.
– Ничего себе не выходит! – присвистнул Стас. – Погоди-погоди, это же…
Арина потянула к себе один из рисунков: в мешанине линий узнавалась больничная палата, утыканная оборудованием – изображенная явно с позиции кого-то, лежащего на кровати, возле которой возвышалась намеченная несколькими штрихами фигура. Слегка размытая, словно она двигалась.
– Вспомнить пытаюсь, – пояснил Денис. – Я ж ее запомнил, а описать не могу.
Арина и Стас взглянули друг на друга синхронно и в унисон же выдохнули:
– Это не она.
– Как – не она? – удивился Денис. – Я, может, и не бог весть какой художник, руки как чужие, да и забыл все, что умел, но, по-моему, сходство передать получилось. Правда, за маской, шапочкой и халатом не много разберешь,
