– Александровна, – поправила я.
– Да. Извините. И как, вы считаете, мне теперь надо поступить?
– Ну, это уж вам решать.
– А я вот думаю, пусть она все узнает от вас после моей смерти. И вы расскажите ей, что я очень сожалел по этому поводу. И прекрасно понимаю, что она после этого должна плюнуть на мою могилу. Другого я от нее не заслуживаю.
– И тем не менее вы пока продолжаете пользоваться ее услугами, – безжалостно подчеркнула я.
– Да, вы правы. Я – малодушный человек. Но не дай бог вам когда-нибудь оказаться в таком положении, как я. Ни детей, ни любимого человека рядом. Это очень страшно. Особенно в последние часы.
И тут я не стерпела. Он еще и угрожает мне, желая перевалить все с больной головы на здоровую. Ну уж хватит. Я не буду такой добренькой, как Анастасия Валентиновна. И я выдала правду, которую минуту назад хотела скрыть:
– К вашему сведению, Александр Степанович, сын Анастасии Валентиновны не был никаким насильником. Это вам Осипенко наврал, чтобы пробудить в вас негодование и тем самым благословить на праведную месть. На самом деле Осипенко просто задолжал денег одному своему товарищу, но пожадничал. И решил отдать долг угодным ему делом. Этому товарищу Аркадий перешел дорогу и стал его шантажировать. Тот решил его убрать. Получилось, вашими руками.
– Как? Но Осипенко сказал… – тут он снова зашелся в удушающем кашле, не успев закончить фразу. Но теперь приступ длился совсем немного. Даже не пришлось подавать кислородную маску. Придя в себя, Александр Степанович вдруг осенил себя крестным знамением, хотя, как утверждал вначале, и не верил в бога.
– Господи! Что я натворил?! – почти крикнул он. Откуда только силы взялись. – Накажите его! Посадите его, Татьяна Алексеевна. Прошу вас. Он не должен оставаться на свободе!
– Хорошо. Тогда вам необходимо дать против Осипенко письменные показания, – с удовольствием согласилась я, не поправив его относительно своего отчества.
– Да. Спасибо. Дайте мне срочно бумагу и ручку. Я все напишу.
– Дело в том, Александр Степанович, что вы должны это сделать в присутствии следователя. Я всего лишь частный детектив. Я не имею права брать с вас какие-либо письменные показания. Давайте я вызову сейчас полицию, и вы все им изложите.
– А вдруг я не успею? – жалобно взглянул он на меня. – Да и Настя скоро придет. Я бы не хотел это делать при ней. Пусть она все узнает после… После моей смерти.
– Ладно, – сжалилась я. – Где у вас бумага?
Я рассудила, что могу пойти ему навстречу, сославшись перед компетентными органами на то, что дело тут и впрямь не терпело отлагательств. Больной мог умереть с минуты на минуту.
– Вон там, в письменном столе. В ящике, – слабо проговорил Александр Степанович. – Только бы Настя сейчас не пришла.
Я подошла к полированному письменному столу, что стоял возле второго окна, вынула из ящика письменные принадлежности и подала раскаявшемуся грешнику, подложив под листы подвернувшийся под руку толстый журнал. Но сначала мне пришлось усадить Александра Степановича повыше. Это было сделать очень легко, учитывая его вес, но довольно неприятно. Одна только мысль мелькнула в голове: а будут ли считаться его показания законными, если он их писал под действием наркотика?
Александр Степанович взял шариковую ручку в безжизненные пальцы и, собрав всю свою волю, приступил к написанию чистосердечного признания. Только бы у него хватило сил!
А я, выйдя в кухню, выключила диктофон и набрала номер Анастасии Валентиновны. Только бы она еще не вышла из дома!
– Слушаю вас, – к своей радости, услышала я ее голос.
– Анастасия Валентиновна, еще раз здравствуйте. Вы уже собираетесь ехать к Александру Степановичу?
– Здравствуйте, Танечка. Да, я как раз уже одетая стою.
– Анастасия Валентиновна, я вас попрошу пока немного притормозить. Дело в том, что я вот только добралась до него. Пробки ужасные. И мне пока надо немного времени, чтобы поговорить с ним наедине. Вы не возражаете, если вам подъехать через пару часиков? Не раньше.
– Ну-у… Ну ладно. Только ведь ему надо обезболивающее колоть. Он не выдержит столько терпеть, – засомневалась она.
– Вы не волнуйтесь. Я сама уколю, если понадобится.
– А вы умеете? Внутривенно?
– Да-да, не волнуйтесь, – соврала я, поскольку больному уже вполне помогло и мое внутримышечное вливание.
– Ну, хорошо. Тогда я успею по магазинам пройтись, – согласилась Костромская, и мы распрощались до вечера.
Когда я, выиграв время, вернулась в комнату, Александр Степанович, тяжело дыша, продолжал старательно выводить закорючки на бумаге, которую уже изрядно помял. Ну, ничего, пусть хоть как напишет. Это в любом случае лучше, чем диктофонная запись.
Я снова вернулась в кухню, чтобы ему не мешать, и позвонила Владсону:
– Быстро приезжай на Волочаевскую, семьдесят восемь, – без лишних приветствий сказала я. – Клиент дает показания на Осипенко.
– С какой стати? Это заводской район. Не моя епархия.
– Зато Осипенко с Октябрьского. Слушай, не зли меня. Клиент дышит через раз, того гляди, концы отдаст! Давай скорее.
– Он что, ранен? Это ты его…
– Да, ранен! – соврала я. – Так что шевелись.
Теперь мое присутствие в этом доме было не обязательно. Я знала, что мой верный капитан Владсон, поверив, что я ранила какого-то человека, примчится сюда уже через пятнадцать минут, включив на служебной машине сирену. Но я все же решила остаться, чтобы он смог посмотреть в мои бесстыжие глаза и чтобы проконтролировать ситуацию и очистить помещение от нашего присутствия до приезда Костромской.
Владсон был тут, как я и рассчитала, через четверть часа. Он сам приехал за рулем, думая, что здесь не нужны свидетели моего должностного «преступления». Ну просто рыцарь!
Когда я, встретив этого рыцаря у калитки, провела его в комнату больного, занятого писаниной, он наконец обрел дар речи:
– Ты что, издеваешься?
– Познакомьтесь, Александр Степанович, это – следователь по уголовным делам Владислав Сонин. Сейчас он примет ваше заявление по всей форме, – приступила я к официозу, пропустив мимо ушей умозаключение Владсона в свой адрес. – Примет, запротоколирует, зарегистрирует, ну и все такое. Да, капитан Сонин? Садитесь вот сюда, пожалуйста, – и я указала ему на стул, на котором просидела сама не меньше часа.
– А я уже почти все здесь изложил, – протянул умирающий листок Владсону.
– Вот и замечательно. Почитайте, капитан.
Не стану описывать рутинную работу капитана, скажу лишь, что через сорок минут мы покинули жилище Александра Степановича. Пришлось, конечно, еще раз за это время дать ему кислородную маску, но в целом все обошлось.
– И что мне делать с таким преступником? – задал мне резонный вопрос Владсон, когда мы вышли на улицу.
– С ним уже и так все сделано. Ты теперь поспеши к Осипенко.
– Ты меня не учи, – огрызнулся он. – Это я и без тебя знаю.
– А чего тогда спрашиваешь? И чем это ты недоволен? – сделала я удивленный взгляд. – Я, как обычно, за тебя провела колоссальную работу, а ты еще и возмущен.
– За меня?! Да мне это ни разу не уперлось! Скажи лучше, что я тебе помогаю каждый раз твои гонорары отрабатывать.
– Ну хорошо. Спасибо, – театрально поклонилась я.
В финале нашей очередной перепалки мы расцеловались в щечки и, пообещав друг другу скорую встречу на приватной территории, расселись по своим машинам.
Оказавшись за рулем, я не сразу включила стартер. Мне нужно было немного времени, чтобы решить, что делать дальше. И я решила. Покопавшись в своей памяти, набрала номер телефона Маргариты Постниковой. Той самой женщины, которая, по словам Анастасии Валентиновны, родила ребенка не от Аркадия. Мне повезло, поскольку к телефону подошла именно она и, когда я ей представилась по форме и без обмана, дала согласие на немедленную встречу. Она сказала, что как раз собирается гулять с дочкой и мы можем увидеться у них во дворе. Пусть хотя бы эта встреча будет приятной, подумала я, трогаясь с места.
* * *
Заехав в нужный двор, я сразу заметила худощавую молодую женщину в сером плаще, медленно катившую перед собой ярко-красную «сидячую» коляску. Припарковавшись возле чьего-то гаража, я направилась к Маргарите.
– Добрый день, вы Маргарита Постникова? – на всякий случай уточнила я, рассматривая не столько ее, сколько внешность ребенка.
Надо заметить, что девочка была точной копией Аркадия Костромского. Те же большие голубые глаза. Светлые кудряшки, выбивающиеся из-под розовой вязаной шапочки. И, несмотря на младенческий возраст, довольно правильные черты лица. Вернее, личика. Девочке, на мой взгляд, еще не было года. Хотя я не очень разбираюсь в возрасте детей. Девочка внимательно меня рассматривала. А затем зафиксировала взгляд на крупной металлической пряжке на моей сумке и потянулась к ней ручкой. Ее она явно заинтересовала больше, чем я.
