– В общем-то, да, Рита. Я посчитала, что вы все-таки должны это знать.
– Да. Вы правильно сделали. Спасибо вам. А мой телефон вы от Анастасии Валентиновны узнали?
– Разумеется. Это она посчитала, что вы должны об этом узнать. Запоздало, конечно. Но, учитывая ее состояние на тот момент…
– Да-да, конечно. Я понимаю, – закивала Постникова, и в этот момент Верочка, оставив в покое мою сумку, сказала «мама».
– Ну надо же! – улыбнулась я. – У вас просто чудесная дочь. Дала нам обо всем поговорить и теперь хочет выразить и свое мнение.
– Да, мы такие, – улыбнулась в ответ Рита. – Нам уже кушать пора. Может быть, вы к нам зайдете?
– Нет, спасибо большое, но я тороплюсь.
– Простите, Таня, а я так и не поняла, почему вас наняли в качестве детектива? – наконец спохватилась Постникова. А я-то уж думала, что обойдется без этого вопроса.
– Ну, дело в том, что водитель, сбивший Аркадия, пока еще не найден. Вот я и пытаюсь его найти, – пояснила я, не желая сейчас открывать всю эту грязную правду. А зачем? Что расскажет впоследствии Верочке мать про ее отца? Что он стал жертвой собственной дурости, решив заняться шантажом? Не стоит.
– Понятно. Только что это меняет? Аркадия ведь уже не вернуть.
– Ну, тут я с вами в корне не согласна. Этак все будут безнаказанно давить людей. Таких преступлений у нас достаточно, вы сами знаете. Так пусть их будет поменьше.
– В принципе, да. Наверное, – с некоторым сомнением в голосе согласилась Маргарита. – Ну ладно, мы пойдем?
– Да. Всего вам хорошего, Рита. У вас замечательный ребенок.
– Спасибо.
* * *
Перед тем как отправиться домой, я заехала в кафе, пообедала стейком форели и отварным рисом и выпила чашечку зеленого чая с жасмином. Дело свое я, в сущности, завершила. Сейчас немного отдохну, подготовлю для Костромской речь и вечером поеду к ней с отчетом о проделанной работе.
Дома, лежа на диване, я еще раз прокручивала в голове то, что должна ей сказать, а чего не должна. Я, конечно, понимала, если Анастасия Валентиновна будет присутствовать на суде над Осипенко, она и так все узнает. Но пусть лучше не от меня. В конце концов, я ей четко доложу, что дело о наезде возобновили, теперь оно расценивается не как несчастный случай, а попадает под сто пятую статью. То есть рассматривается как преднамеренное убийство. Но не разозлится ли она на меня, если узнает всю правду именно там? Вот дилемма. И как мне поступить? Ладно, война план покажет. А может быть, и сам Александр Степанович ей во всем признается? Сейчас она как раз у него. Вот тоже мне, мужчина, сотворил преступление, возложил на меня такую миссию, а сам в кусты. Я, мол, помру, а уж ты потом отдувайся. А когда это произойдет, одному богу известно. Можно, конечно, все перевалить теперь на Владсона. Ему все равно. Он – парень без этой дурацкой рефлексии, которая поселилась в моей душе. Сонин сейчас в курсе всех дел, вот пусть сам и думает, как дальше вести дело. В принципе, это самое разумное решение с моей стороны. Я все равно уже выключена из процесса.
В девять вечера я позвонила своей клиентке, но она не ответила. Скорее всего, еще не успела вернуться от своего любовника. В десять я повторила попытку, и снова тот же результат. А в половине одиннадцатого Анастасия Валентиновна позвонила сама со своего домашнего телефона на мой:
– Извините меня, Татьяна Александровна, что подвела вас, но полтора часа назад Александр Степанович умер, – скорбным и едва слышным голосом проговорила она.
Это известие хоть и было ожидаемым, но все-таки меня немного задело. Я только сейчас вспоминала о Степаныче нелицеприятно и даже мысленно торопила его смерть, и вот теперь мне даже как-то стыдно. После нашей с ним недавней и единственной встречи мне не давали покоя его слова об одиночестве: «Ни детей, ни любимого человека рядом. Это очень страшно. Особенно в твои последние часы». Я, конечно, надеюсь, что мои последние часы пробьют не скоро, но о будущем, наверное, пора задуматься. Вон один жених уже женится на моей подруге, другой уже женился. Да и верный капитан Владсон скоро тоже потеряет надежду, что я приму его предложение руки и сердца. А потом мне перевалит на четвертый десяток, и кому я буду нужна такая старая, да еще и не дева? А не выйти ли мне замуж? Родить настоящих Коленьку и Наденьку, о существовании которых я так кощунственно врала администраторше из дома отдыха. «Ой», как скажет Лидуня, и куда это меня понесло?
– Примите мои искренние соболезнования, Анастасия Валентиновна, – после некоторой паузы отозвалась я и тут же пожалела о лишнем слове «искренние». Мне ведь сейчас предстоит ей рассказать всю правду. Александр Степанович попросил это сделать за него именно меня, наверное, надеясь, что я сумею как-то смягчить его вину. Что ж, воля умирающего – закон. Даже если он этот закон переступил? Да, трудная ситуация. В таких я еще не бывала.
– Теперь нам лучше отложить встречу до утра? – безжизненным тоном поинтересовалась Костромская.
– Это как вам лучше.
– То есть если сейчас, то для вас не поздно? – немного оживилась она. – Я-то все равно не засну сегодня, наверное. Да и плохо мне сейчас одной быть. И там не смогла остаться. Вот обмыла его, одела и ушла. А завтра тяжелый день предстоит. Приготовления к похоронам. И все на мне одной. Так вы приедете?
– Договорились. Я скоро буду.
– Большое спасибо, Танечка. Жду вас. – И она первой положила трубку.
Я живо представила себе, как бедная женщина в пустом частном доме обмывает труп своего бывшего возлюбленного. И хоть у нее медицинское образование и ей, наверное, не впервой видеть мертвецов, все равно жутковато. И никого рядом. Или все-таки соседку позвала? Что-то я совсем сентиментальной стала в свете последних событий, подумала я, застегивая джинсы.
Когда я приехала к Костромской, было без четверти одиннадцать. Опустевшие к этому времени дороги не создавали проблем с пробками. Она встретила меня в черном платке, а в комнате, возле небольшой иконки горела высокая церковная свеча. Мы обе сели на диван и некоторое время молчали. Она, наверное, думала о своем ушедшем в мир иной Александре Степановиче, а я о том, с чего начать. И стоит ли вообще сейчас ей что-либо рассказывать. Да, данная обстановочка не располагала к беседе. А уж тем более к отчету о проделанной работе. Но вскоре Анастасия Валентиновна сама взяла инициативу в свои руки и, нарушив тягостное молчание, спросила:
– Ну так вы все узнали про моего Аркашу?
– Да. Я закончила расследование. Вы хотите все услышать именно теперь?
– Чего уж там. Семь бед – один ответ. Тем более что я давно искала правды. Даже хорошо, что услышу ее сейчас, когда… Господи, я думала, он проживет еще недельку. Странно. Может быть, Сашу взволновала встреча с вами? – предположила Костромская, переведя взгляд с маленького пламени свечи на меня.
Вот только этого не хватало. Теперь она найдет «стрелочника» во мне? Я знаю, что в такие моменты люди всегда находят кого-то виноватого, как бы желая оправдаться. Это уж закон. Такова наша природа. Но, чувствуя подоплеку, я решилась рассказать этой несчастной всю правду. Ведь это моя работа, она сама наняла меня, чтобы сейчас узнать то, что хотела. И я приступила к повествованию, стараясь обходить краеугольные камни, чтобы хоть как-то смягчить удары по и без того израненной душе моей клиентки.
Анастасия Валентиновна молча выслушала мой отчет о причинах гибели ее сына. Она даже бровью не повела, узнав, что он шантажист. И о том, что именно Осипенко, который был ей прекрасно знаком, нанял для устранения Аркадия человека. Тут даже не скажешь «киллера». Слишком громко звучало бы по отношению к покойному Александру Степановичу. Но когда пришло время назвать его имя, я остановилась.
– Вы разрешите, я закурю? – попросила я до сих пор молчавшую Анастасию Валентиновну. – На кухне. Или выйду в подъезд?
Она также молча встала с дивана, взяла со стола хрустальную пепельницу, или, скорее, плоскую вазочку, и подала мне:
– Курите здесь, Татьяна Александровна. Я бы не хотела прерывать разговор.
Я не стала отказываться и сделала глубокую затяжку перед самой, на мой взгляд, неприятной частью отчета. И в этот момент ждала, что Костромская сама задаст мне вопрос. Но она по-прежнему молчала.
– Ну, теперь вы почти все знаете, Анастасия Валентиновна, – выдохнула я в потолок сигаретный дым, так пока и не решившись сказать про Александра Степановича.
Единственный момент, когда я его упомянула, был связан с этими таинственными деньгами, обнаруженными ею в почтовом ящике. Но она опять же никак на то не отреагировала. У меня складывалось впечатление, что она впала в какой-то ступор. Не вызвать ли на всякий случай «Скорую помощь»?
Пропустив как будто мимо ушей слово «почти», Костромская посмотрела на меня безжизненным взглядом и едва слышно вымолвила:
