— Не-а. Не на того напали!
— Как это благородно с твоей стороны! Никогда бы не подумала, что ты из тех, кто готов положить жизнь «за други своя».
— Ничего я не готов! — возмутился Стасик. — Просто он… Ну, одним словом… Короче, так надо.
— Предельно ясно. — Я кивнула. — Так почему же тебя все же отпустили?
— Потому что, кроме визитки, у них улик никаких… Алиби у меня опять-таки. Ну, папа настоял, чтобы Наталья Ивановна заявила, что я в тот вечер из дому вообще не выходил. Ну, ей конечно же заплатили… Менты взяли с меня подписку о невыезде и сказали: гуляй пока.
— А на самом деле где же ты был в тот вечер?
— Да так, в одном месте. — Стасик старательно отводил от меня глаза. — У одного знакомого… то есть знакомой… Нет, у одного приятеля. Впрочем, это никого не касается!
— Я ведь только так, из любопытства…
Стасик, вставая, произнес:
— Ладно, побазарили, и хватит… Пойду я… Надо, наконец, отмыться от этого мерзкого ментовского духа.
— Погоди! — Я достала из книжки заветную фотографию. — Я тут один интересный снимок нашла… Может, объяснишь мне кое-что?
— Что еще? — поморщился мой собеседник.
И я вновь поразилась перемене, произошедшей в нем. Шутка ли, на протяжении всего разговора он ни разу даже не попытался обнять меня! Его было трудно узнать.
Я протянула фотографию Стасику:
— Что это за люди?
— Эти? — Стасик бухнулся на диван, пружины жалобно запищали.
От его одежды действительно пахло не то дохлыми мышами, не то гнилым сеном — провинциальная кутузка явно не могла похвастаться дезодорантами. По привычке я слегка отодвинулась на пионерское расстояние — сказывался выработанный за последние дни стереотип поведения. Но кажется, меры предосторожности были чрезмерны, на мою близость он никак не реагировал.
— Это Машкины друзья, — произнес он и равнодушно отложил фотографию. — Наташка, Толя, Макс… Да я почти никого и не знаю. Ты лучше сама у нее спроси!
— Она… — Я замялась. — Знаешь, она не очень-то со мной в последнее время… Обиделась на что-то…
— Да? — Вопрос прозвучал абсолютно незаинтересованно. — Ладно, слушай… Вот это подружка Машкина, Наталья, это Толик, сын дипломата. Сейчас уехал в Анголу вторым секретарем посольства, это еще кто-то из этих же… Это сынок председателя торгпредства во Франции, Макс. У этой телки папаша какая-то шишка в правительстве…
Его палец обогнул почти все лица, не задерживаясь лишь на лоснящейся фотографическим глянцем шоколадной физиономии с искривленным носом.
— А это кто? — не выдержала я, показав на единственного типа, интересовавшего меня в этой рафинированной дипломатической тусовке.
— Это? — Стасик наморщил лоб. — Это какой-то чувак из «лумумбария», ну института Патриса Лумумбы. Ума не приложу, как он сюда затесался… Не иначе дружок чей-то… Или любовник.
— Скажи, Стас, а Маша могла с ним…
Я даже не договорила, Стасик уже взвился над диваном, как будто в него снизу вонзился известной величины гвоздь.
— Ты что, обалдела?!
— Да ты успокойся… — Моя ладонь мягко легла на его руку. — Ну прости. Ну ляпнула не подумав…
Ладонь моя неожиданно оказала почти магическое действие. Стасик затих, и его рука даже уже сделала первую робкую попытку переползти на мое светившееся из-под короткой юбки колено. Это свидетельствовало о скором выздоровлении, но только пока руки, не хозяина.
— Послушай. Но все-таки как-то странно… Согласись, этот дядя не выглядит сыном африканского дипломата! И что он делает в компании золотой молодежи?
— Да ничего не делает… — легкомысленно хмыкнул Стасик. — Может, просто так приперся, а может, «марафет» на продажу притаранил. Кто его знает… Нигерийцы из «лумумбария» — первые торговцы отравой по Москве. Я, кажись, его однажды видел, когда за Машкой в институт заезжал. Тогда еще подумал, чего здесь эта образина вертится…
Меня как будто кто-то толкнул локтем в бок. Естественно, как я раньше не подумала! Да все газеты пестрят сообщениями о том, что африканские студенты института имени Патриса Лумумбы вовсю занимаются продажей наркотиков! У нигерийской мафии в каждом московском вузе есть свои агенты-распространители, которые торгуют зельем среди студентов. Стоит выяснить, нигериец ли этот тип. Но Стасик этого не знал.
Между тем ожившая рука медленно двинулась в путь вверх по моей коленке. На середине ее странствия она была резко остановлена и мгновенно выдворена за пределы неподвластной ей территории.
— Ладно, спокойной ночи, — торопливо произнесла я, выпроваживая позднего гостя из своей комнаты. — Тебе надо отдохнуть…
— Вместе и отдохнем… — Стасик застыл, не желая сдавать с таким трудом завоеванных позиций. — Ну послушай… Ты мне так нравишься… Это очень серьезно с моей стороны…
— Очень рада это слышать! — произнесла я как можно более металлическим голосом. — Но не могу того же сказать о себе. Поэтому спокойной ночи!
Проговорив это, я неожиданно заметила, что в моем голосе, несмотря на металлический тон, не было былой металлической твердости. Ну не было!..
Дневник Маши Чипановой:
«7.07.1996. Не могу больше ходить в институт — все достали. Вчера был день рождения. Отец подарил золотую цепочку и застольную речь о надеждах, которые он на меня возлагает. Стасик презентовал маечку «Наф-Наф» и флакон таких духов, которые можно употреблять только внутрь, но никак не наружно. Это самый атасный день рождения! Все так ужасно, Дэн не звонит из своей гребаной Америки. Чего бы такого употребить, чтобы забыться… Не водки же — отвратная штука!
22.07.1996. Поехали компанией в Питер. Купили травку. Укурились вникакую. Классно — темно, но все видно. Звуки проезжающих по трассе машин в одном ухе, а потом — в другом. Небо бордовое. Рельсы, как две освещенные дороги в ад, упираются прямо в небо. Вот бы пройтись по ним! До конца. Идиотская улыбка не сходит с лица: начинают болеть скулы, но улыбку не убрать. В голове пусто. Не помню, с кем была. Сначала вроде бы был Сашка на мне, а потом он превратился в гипсовую статую пионера с горном. Очнулась в Приморском парке под деревом. Было холодно.
02.08.1996. Курили гашиш — так накрыло!!! К концу фразы забываешь, что говоришь вначале. И любишь всех. Поймала себя на том, что Дэна больше не вспоминаю. Поняла почему — его больше нет. Это хорошо или плохо? Надеюсь, он умер.
30.08.1996. Классно заниматься этим под кайфом! Такое впечатление, что кончаешь от каждого прикосновения. И приход кайфа похож на оргазм: сначала ничего, потом толчок — и тебя затопляет теплая волна удовольствия. Можно заниматься этим часами, пока волна не уйдет. По сравнению с этим то, что было раньше, — фигня. Иногда, когда очень скучно, мы организуем групешник. Трахаемся как кролики. Кайф — запредельный! Просто полет на Луну!
07.09.1996. Предки достали. Мать зудит над ухом как комар. Звонит в институт, контролирует пропуски занятий. Стасик рылся в моих вещах, я видела. Мать приказала?
08.09.1996. Мне говорят, что я тупею. Между прочим, еще неизвестно, кто тупеет из нас. Кажется, я сейчас знаю то, что до многих допрет еще не скоро.
Хватаю мысль за хвостик, но головы ее не вижу — она просачивается сквозь пальцы. Чтобы не потерять ее, тороплюсь высказаться. При этом стараюсь не упустить другую мысль, приходит третья. Они не кончаются — странно так. Никогда не думала, что у меня столько мыслей. Пока не засну, они все идут и идут стройными рядами, как солдаты на кремлевском параде. Непрестанно болтаю — иначе совсем съедет крыша. Боюсь замолчать. Это как в мифе про нимф, которые наполняли бочку, а вода в ней исчезала. Данаиды, что ли? Или данайцы? За что-то их наказали — за дело. А меня за что? А еще там был Сизиф, который камни волок на ropy, а они скатывались. Это теперь не для моей башки, я такое не могу охватить мозгами.
14.09.1996. Звонила в Сочи, разговаривала с Алкой. Сначала голова была совсем светлая, а потом «пришло» во время разговора. Алка вышла замуж за сына того богатого грека, владельца ресторана, который тогда еще хотел на ней жениться. Старикан рассердился и выгнал их из дома. Они снимают квартиру. Денег нет. Я спросила, как Дэн. А ты не знаешь? Она удивилась. Женился. Жена — чемпионка штата Калифорния по серфингу. Американка. После этого я так долго смеялась в трубку, что Алка обиделась, и разговор прервался.
Американка! Чемпионка!
15.09.1996. Крячин в психушке. У него «передоз». Неужели и у меня так будет? Странно, с этого же дозняка у Валерки было все «хоккей».
16.09.1996. Я боюсь потому, что, взяв бритву и сделав два пореза на пальцах (просто для проверки, чувствую ли я еще что-то?), захотела еще и еще. Вид кровушки, моей кровушки, родной, приносит такой кайф! Она такая красивая! Солнечно-красного цвета, прозрачная, чистая. Трудно себя удержать. Пытаюсь выстроить цепочку в мозгу: «Зачем?» — «Кровь красивая». — «На фиг надо?» — «Не знаю». Будто два голоса поют внутри, какой переспорит. В общем, выбросила бритву. Может, и ручку в окно выбросить, чтобы больше не писать? Или нацедить стаканчик из вены, и как тот поэт, который кровью стихи писал. Кудрявый такой, не помню, как его звали.
