– По мнению Лонгбрайт, люди, всю жизнь прожившие на окраине, не знают правил общения, потому что никогда не заговаривают с чужаками, – заметил Брайант.
– Это перебор.
– Не знаю, не знаю. Вот у жителей Балаклава-стрит явные сложности в общении со мной.
– Артур, сложности с тобой возникают у всех. Ты пугаешь людей.
– Чепуха. В последнее время я стал приятным во всех отношениях. Шутка сказать, я почти не злюсь на сотрудников, присланных к нам Стенли, – даже на таких неандертальцев с отвисшей челюстью и слюной изо рта, как Бимсли.
Старший офицер Стенли Марзден был связующим звеном между детективами и правительством. Предполагалось, что он действует беспристрастно, но зарплату ему платило министерство внутренних дел. Все знали, что он играет в бильярд с Раймондом Лэндом, но при этом ходит на матчи «Арсенала» с сержантом Карфаксом, на редкость неприятным офицером городской полиции. Карфаксу четырежды отказывали в повышении, и в своих неудачах он решил обвинить Брайанта. Неудовольствие в полицейских кругах по поводу особого статуса, предоставленного Отделу аномальных преступлений, сохранялось, но в большинстве случаев выручали такт и неистощимое терпение Мэя. Его любили даже враги. А вот Брайанту, напротив, достаточно было снять трубку, чтобы рассердить любого, кто находился на другом конце провода.
По дороге Брайант читал карту с большим трудом, – по его словам, у него от этого болели глаза, и Мэю приходилось то и дело останавливаться, чтобы самому проверить координаты движения.
– А я тут переписывал твои записи. – Брайант достал книжечку в оранжевом переплете из венецианской кожи и передал ее напарнику. – Я подумал, если уж мы должны предоставить Раймонду отчет, пусть он будет хотя бы увлекательным.
Мэй подождал, пока можно будет остановиться на красный свет, и нетерпеливо пролистал страницы.
– Ты не можешь это переписывать, Артур. Это свидетельские показания, а не стихи. – Он бросил на Брайанта недовольный взгляд.
– Я только добавил кое-какие впечатления.
– Будь любезен, держи свои впечатления при себе.
– Но я всего лишь думал о Балаклава-стрит. Сперва утонула старая дама, потом мужчина был погребен заживо. Здесь есть соответствие, правда?
– Артур, что нам делать с этим соответствием, если у нас нет мотива? У погибших ничего не украли. Немотивированные убийства случаются в каждом районе, но когда два из них происходят на одной улице и в один месяц, велик соблазн найти между ними связь. В этом районе распространена уличная преступность, связанная с наркотиками, но это явно другой случай. Я бы признал эти смерти случайными, если бы мог понять, как они произошли. В сущности, что у нас есть? В случае с Эллиотом Коуплендом – свидетель и подозреваемый, но из этого следует только одно: Рэндалл Эйсон, возможно, был на месте преступления. Думаю, эта дамочка, Аллен, на самом деле видела, как погиб Коупленд, но даже не попыталась ему помочь, и ей стыдно в этом признаться. Она решила – пусть тело обнаружит ее подруга, когда будет возвращаться из магазина.
– Возможно, надо снова опросить соседей. Мне все кажется, ты что-то упустил.
– Где это мы, Артур?
– В Барнз-Коммон. Почти на месте.
– Тогда за каким чертом мы проделали такой путь до Рейнз-Парка?
– Не спрашивай меня. Ты же за рулем.
– Но ты указываешь путь. Дай-ка сюда. – Мэй взял карту. – Год издания – тысяча девятьсот пятьдесят восьмой. Ты что, вообще ничего не выбрасываешь?
– А я люблю старые вещи. Это куда лучше, чем жить в квартире, похожей на автосалон.
Напарники пререкались почти машинально, но этот обычай, по крайней мере, способствовал эволюции их взглядов.
«БМВ» с рычанием остановился возле реки. Мэй провел пальцем по карте, проследив, где ручей впадает в реку. Он выглянул из окна. Вдоль реки была установлена низкая бетонная дамба.
– Что ж, кажется, мы на месте, но где же Гринвуд?
– Вон там. – Брайант указал на черный «ягуар», припаркованный возле приземистого дома с заколоченными окнами. – Машина Джексона Убеды.
Это было промышленное здание, викторианская коробка без прикрас – таких в городе великое множество.
Детективам не пришлось долго ждать. Четверть часа спустя Убеда появился на пороге дома в сопровождении Гринвуда. В дверном проеме Мэй успел разглядеть какое-то оборудование для откачки воды. На полу валялись толстые гибкие трубки.
– Да что же они, черт побери, затевают? – громко спросил Джон.
– Возможно, собрались осушить ручей, – предположил Артур.
– Но они уже на четвертой по счету подземной реке. Неужели они пытаются осушить целую систему? Как нам поступить?
– Ты пойдешь и прицепишь свою электронную штуковину, и мы будем ждать. – Брайант поглубже уселся в кресло пассажира, его шляпа съехала вниз и соприкоснулась с воротником, полностью закрыв лицо детектива.
– Знаю, что это глупо, но я представил себе такую картину: подвал Рут наполняется водой, хозяйка тонет, а потом вода исчезает так же внезапно, как появилась. Конечно, когда мы пришли туда, все было сухо, но эта мысль меня не оставляет. Образы, связанные с водой, – отражения наших мечтаний. Например, если человек грезит об озере, значит, он находится с собой в ладу. Если же ему видится бурное море или он мечтает утонуть, это свидетельствует о психологическом дисбалансе. По словам брата, Рут преследовали расистские послания, которые она неизменно уничтожала. Что если она решила лишить себя жизни таким вот странным способом?
Брайант часто поступал именно так, увязывая идеи, увлекавшие его за пределы рационального. Для него прошлое и настоящее, факт и фантазия объединялись непостижимым образом, но порой такие связи можно было обнаружить, следуя заброшенными тропами. Мэй привык иметь дело с беспорядочными мозговыми импульсами напарника, а вот другие коллеги реагировали так, словно им сообщили, что в их работе допустимо колдовство.
Мэй полагался на свои формы колдовства вроде приборов, выданных ему научно-исследовательской командой городской полиции еще до того, как они были официально рекомендованы для использования. Ничто из его арсенала не могло удержать ученого от искушения, зато крошечный приемник системы «Bluetooth», прикрепленный к машине подозреваемого, был способен уловить хотя бы часть разговора. Мэй подождал, пока Убеда с Гринвудом вернутся на фабрику, после чего пошел к их машине, оставив напарника следить за обстановкой. Полчаса спустя Артур и Джон смогли услышать разговор злоумышленников.
– По-моему, пришло время побеседовать с мистером Убедой, – отрывисто сказал Брайант.
– Думаешь, нам надо с ним встретиться?
– Нет, лучше поручить это Лонгбрайт. Привлекательной женщине проще разговорить мужчину средних лет, который водит «ягуар». Привет, Дженис, это ты? – Артур имел привычку кричать, общаясь по мобильнику. – Как насчет того, чтобы принарядиться и кое-что выведать у одного типа? Вообще-то хорошо бы сегодня, потому что мы знаем, где он собирается быть. Надо просто подпоить клиента и немного с ним пококетничать, ладно?
– Это сексизм, – возмутилась Лонгбрайт, – и к тому же провокация уголовного преступления.
– Чушь собачья! Разве ты вспоминаешь о сексизме, когда мужчина приглашает тебя на ужин, а? Ты рассуждаешь о равноправии, но, когда приносят счет, вдруг вспоминаешь о женственности.
– Мне это отвратительно. Я никогда не говорила о равных возможностях.
– Нет?
– Нет, конечно. Я всегда считала, что женщины и должны быть у руля.
– Так ты это сделаешь?
В трубке послышался глубокий вздох:
– А деньги на обмундирование?
– Ладно, но, пожалуйста, не безумствуй.
– И где он сегодня будет?
Артур заглянул в свои записи:
– В стриптиз-клубе на Тотнем-Корт-роуд.
Пришла первая открытка – с амстердамским штемпелем. Само собой разумеется, на ней был запечатлен горбатый мостик над каналом болотного цвета. На об ратной стороне значилось: «Первая остановка в Голландии, а в конце недели лечу в Стамбул. Это ради нас обоих. Надеюсь застать тебя по возвращении. Можешь писать на мой электронный адрес. С любовью, Пол». Текст казался странно обезличенным, совсем не в его стиле. Даже почерк изменился. Калли проверила, высохла ли краска на каминной полке, и поставила туда открытку, гадая, сколько еще таких открыток она получит, каким большим станет расстояние между ними и сколько времени пройдет, прежде чем он вообще перестанет писать.
Дождь в очередной раз придал улице некую бестелесность. Как сказала ведущая прогноза погоды, эта осень обещала стать самой дождливой за всю историю наблюдений. На прошлой неделе шлюзы на Темзе приходилось открывать рекордное количество раз. Что ж, по крайней мере, у Калли была работа: снимки для рекламы мобильных телефонов и средств для мытья пола. Она заметила, что ее имидж начал меняться – вместо привычного образа «соседской девчонки» ей стали предлагать роли «мамочек», – и решила сделать короткую стрижку. Хватало дел и помимо съемок. Дом требовал внимания. Она училась сама разбираться в электропроводке, сантехнике и отделке, но понимала, что со сломанным шифером на крыше ей не справиться. Первый и второй этаж были перекрашены в бодрые цвета, что сделало комнаты светлее, а вот за цокольный этаж и заднюю часть дома Калли еще не принималась. Она нашла под лестницей картонную коробку с предметами, принадлежавшими Рут Сингх, но, поскольку брат покойной уехал, передавать их было некому.
