– Продажа строительных товаров, верно? – прокричал Джон сквозь какофонию молотков.
– Да – и производство.
– И что вы здесь производите?
Бондини № 1 сунул руку за пазуху своей спецовки и достал оттуда сделанную под мрамор шариковую ручку.
– Традиционные ремесла, дружище. Взгляните на колпачок. Видите металлическое кольцо на нем? Это мы делаем.
– Кованые подставки для чайников, – проревел Бондини № 2.
– Рамы для витражей. Ящики для цветов. Трубы для ванных. Садовую мебель. Кучу всего. Зайдем внутрь.
В магазине царила опасная активность. Молодые подмастерья – трое или четверо, трудно было сказать, сколько на самом деле, потому что носились они как угорелые, – в облаках опилок выскакивали из кладовок и выныривали из люков в потолке, груженные лотками с остывающим металлом, острыми как бритва кусками стали, огромными листами стекла, занозистыми сосновыми брусками, сверкающими сверлами и лезвиями. Мэй осторожно продвигался между электропилами и оборудованием для чеканки жести, стараясь не напороться на острие. Мимо проковылял юноша, почти мальчик, – из кое-как перевязанной руки сочилась кровь.
– У нас полно срочных заказов, – объяснил Бондини № 2. – Крупные супермаркеты – размеры прибыли скромные, но мы берем количеством. Эй, Даррен, смотри, что делаешь! – Последнее замечание было адресовано юнцу с выбеленными и заплетенными в косички волосами, склонившемуся над токарным станком. – Вечно у него волосы попадают в станок. Говоришь ему, говоришь…
Станок расщепил древесину, и щепки полетели во все стороны, грозя поранить окружающих. Никто не носил защитных очков и не соблюдал никаких других мер безопасности.
– Почему вы приплачивали Эллиоту Коупленду, чтобы он быстрее закончил? – сквозь грохот прокричал Мэй.
– Вы видели, что там творится? Все перекопано. В четверг нам привезут бетонные сваи, а в субботу – новое оборудование для высекания штампом. Куда мне все это девать? Я и сказал, что заплачу ему за полторы смены.
– Вы расширяете свои владения, – сказал Мэй. – А разрешение у муниципалитета вы получили?
– Не будьте занудой, дедушка, ксивы у меня в порядке. Гребаный муниципалитет – шайка жуликов, а эта территория и так наша, верно? Мы всего лишь превращаем часть пустыря в парковку и расширяем гараж, но почему-то должны платить за это муниципалам. Гребаная кэмденская мафия, «Объединенный банк взяточников». Не смешите. С меня бы в Палермо столько не содрали. Они же все мошенники, верно?
– А с мистером Коуплендом у вас были проблемы? Вы с ним часто разговаривали?
– Не-а, отличный работник. Жена от него ушла – он попивал, но такие парни всегда киряют, верно? Брат считает, что он и тогда набрался.
Только Бондини № 1 открыл рот, как кто-то с грохотом швырнул кусок стекла в мусорное ведро.
– А то! Это как же надо набраться, чтобы вывалить на себя кучу щебня, которую сам же и нарыл, а?
Детектив решил не тратить времени на объяснения, почему Коупленд не мог сам обрушить на себя груз.
– А друзья у него были? Кто-нибудь приходил с ним поболтать?
– Не-а, он был настоящий одиночка. Все по своей бабе тосковал. Никогда его ни с кем не видели.
Оба брата покачали головами.
– Что ж, спасибо, что нашли для меня время, – сказал Мэй. – Я позвоню, если потребуется ваша помощь. – Он остановился у выхода. – А еще кто-нибудь из местных у вас бывает?
Сквозь клубы пара было видно, что братья совещаются.
– Карибский парень в дорогих костюмах, – произнес наконец Бондини № 1. – Он довольно часто сюда заходит.
– Зачем?
– Покупает дерево для полок. И стекло ему нужно было разрезать.
– Не припоминаете, когда он в последний раз приходил?
– Позавчера, что ли? – Братья еще посовещались. – Точно, во вторник.
– Кто-нибудь еще?
Вдыхая запах свежераспиленного дерева, детектив вспомнил о сарае в саду, где его отец работал до войны.
Братья обменялись взглядами – каждый из них ждал, чтобы первым заговорил другой.
– Есть тут один парень, Аарон, еврейчик, – выдал наконец Бондини № 2. – Он живет дальше по улице.
«Партнер Джейка Эйвери», – вспомнил Мэй.
– Он тоже покупал древесину?
– Не-а.
– Тогда зачем он приходил?
Здесь крылось что-то, чего Джон не улавливал. Он бросил взгляд на магазин и вдруг все понял:
– У него тут друг?
– Да, бывает, он заходит к Маршаллу. Эй, Маршалл! – Бондини № 2 явно не одобрял своего подчиненного.
Мэй посмотрел на мускулистого юношу, который поднял голову при упоминании своего имени. «Так, – подумал он, – вода становится еще мутнее». Тут у него зазвонил мобильник.
– Джон, полагаю, тебе надо вернуться как можно скорее, – сказал Брайант. – Твой друг мистер Гринвуд снова начал действовать.
– Ненавижу ездить с тобой на этом драндулете, – заявил Мэй, встревоженно глядя на ржавый желтый «мини-купер». – Не понимаю, чем тебя не устраивал твой старый «ровер»?
– Он начал сам собой управлять, – загадочно произнес Брайант. – В один прекрасный день механик сказал, что впервые видит машину, провалившую техосмотр по всем пунктам. Он говорил, что просто глазам своим не верит. Тогда-то мне и пришлось пересесть на «Виктора».
«Мини-купер» был приобретен в самый разгар хипповой эпохи: его крышу по-прежнему венчал узор из алых маргариток. Благодаря ядовитой расцветке автомобиль заметно выделялся среди своих товарищей в автопарке на Морнингтон-Кресент. Брайант поддел переднюю дверь зубчатым лезвием сырного ножа, который носил с собой именно для этой цели.
– Ты знаешь, что это холодное оружие?
– И как я могу пустить его в ход? – поинтересовался Брайант. – Угрожая кому-нибудь с помощью кусочка «Дольчелатте»?[28] – Он держал дверцу машины открытой. – Давай, это вполне безопасно.
– Нет уж, спасибо. Ты нас чуть не угробил на днях, когда пытался перехитрить одностороннее движение в Воксхолле.
– Но они все там поменяли и никому не сообщили.
– Помнится, ты выехал на тротуар.
– В наше время поди разбери, где он начинается.
– Обычно это та часть дороги, где идут пешеходы. Нет уж, Артур, сегодня поедем на моей машине.
Мэй вынул ключи, и его блестящий «БМВ» цвета графита призывно пискнул.
– Отлично, мы будем похожи на кэмденских наркодилеров. Я и не думал, что ты пользуешься этой машиной.
– Сегодня – да. А ты не кури вот это в моем автомобиле. – Джон вынул трубку у Артура изо рта и засунул ее к нему в карман. – Так куда мы едем на этот раз?
– Беверли-Брук.
Брайант стал с нарочитой театральностью располагаться в кресле пассажира.
– Речь идет о певице сороковых годов? – поинтересовался Мэй.
– Еще об одной подземной реке. Она протекает от Чима и Ричмонда в Барнз, потом через Рейнз-Парк и огибает Уимблдон-Коммон.
– Путь неблизкий.
– Говоришь как настоящий горожанин.
Детективы почти никогда не покидали Лондон. В пустоватой современной квартире Джона в Сент-Джонс-Вуд царила меланхоличная атмосфера ночного аэропорта. Только в комнате, где стоял компьютер, были следы обитания. В этом плане Мэй жил, как тинейджер.
После городской суматохи Рейнз-Парк выглядел не столько безлюдным, сколько заброшенным. Район казался тихим и заторможенным, словно человек, которого ударили пыльным мешком. Здесь были только ряды кирпичных домов, исписанные граффити магазины и скудные зеленые изгороди.
Они не собирались заезжать так далеко, но Брайант напутал с дорожными указателями.
– Кто-то здорово повозился с газонокосилками, – заметил он. – Ты только посмотри на эти сады. Рядом с моим домом таких аккуратных квадратных кустов сроду не бывало. Все, что у нас есть, – это облезлые старые платаны с полиэтиленовыми мешками на верхних ветках и дворы, забитые коробками из «Макдональдса».
– Но у тебя никогда не было сада.
– Был – у моей матери в Бетнал-Грин. Мы держали кур в бомбоубежище Андерсона,[29] выращивали настурции, у нас была черепаха. Настоящий сад, где папа мог спокойно разбирать мотоцикл. А здесь все по-другому.
Брайант не ошибся. Здесь даже воздух был чище, – по крайней мере, в нем не клокотали фторуглероды. В Уимблдоне детективы попали в окружение джипов и машин размером с грузовик, на которых колесили зажиточные многодетные семьи, никогда не заезжавшие дальше «Теско» или своих девонширских гнездышек. Значки программы «Сторож соседского дома» на окнах фасадов, никакой уличной активности, кроме как в супермаркете, ни единой души, кроме собачницы – неизменной старушки в шляпке «лакричное ассорти» и перчатках в тон.
– По мнению Лонгбрайт, люди, всю жизнь прожившие на окраине, не знают правил общения, потому что никогда не заговаривают с чужаками, – заметил Брайант.
