нельзя!
– А как же?
– А так же! Завтра день будет. Сначала надо убедиться в том, что мы с тобой правы, а потом уж…
– Домой, стало быть, не поедем, – догадался Лопухов.
– Поедем-поедем, но сначала к этому, как его…
– Залетному фраеру? – подсказал он.
– Во! Сначала к нему, а потом уже и домой. Согласен?
– А куда деваться-то. А с этим-то что делать? – Лопухов кивнул себе за спину. – Ему-то худо сейчас.
– Знаешь, Вася, пускай он лучше тут на глазах побудет. А то натворит бед еще каких с тоски своей великой. Ну что, идем?
Вдовец не стал, как ни странно, требовать от них правды. Он сидел, ссутулившись, на скамейке, смотрел на лампочку, щурился и о чем-то напряженно размышлял. Все остальные лениво переговаривались между собой, без конца поглядывая на часы и гадая, успеет задержавшийся на работе оперативник к бою курантов домой или все же опоздает. И если опоздает, то что ему за это от жены будет.
Татьяна с Лопуховым вывернули из-за угла как раз в тот момент, когда дежурный «укладывал» носки с трусами в дорожную сумку оперативника. Прощения, по его мнению, за такое опоздание быть не могло.
– Ну! – встряхнулись все, включая медитирующего на лампочку вдовца. – Что скажете?
– А ничего. Сказать нечего, – пожал плечами Лопухов, тесня к выходу Татьяну. – Мы тут по второстепенному делу были. Начальник приказал одного задержанного до утра допросить. Вот мы и…
– Лопухов! – взревел оперативник, хватая со стойки перед окошком дежурного свою вязаную шапку. – Какого черта я тут стою, не знаешь?!
– Не-а, – невинно улыбнулся ему Лопухов, Татьяна уже вышла на улицу. – Всем пока, с наступающим вас, ребята!
– Да! – плаксиво подхватил разбитый горем муж. – С наступающим! Какой теперь тут праздник?!
Последним, что увидал Лопухов, были вздрагивающие от плача плечи мужчины. Утешать его теперь было некогда, Татьяна уже влезала в Васину служебную машину.
«Успеть бы теперь хотя бы к чужому новогоднему столу, – подумал Лопухов, взбираясь на водительское сиденье. – Главное, что женщина моя желанная рядом, а стол и дом могут быть чьими угодно».
Глава 5
– Сейчас, секунду, еще немного!!!
Он так и не научился красиво открывать шампанское. Так, чтобы пробка оставалась в руке. Чтобы, выскакивая из бутылки, издавала негромкий хлопок. А вместо вспененного вина, заливающего стены, из горлышка выплыл бы аккуратный аристократический дымок.
Не мог он так. Либо полбутылки на потолок, пол и стены, либо вообще с писком непонятным, будто не шампанское, а ситро открывает, либо, как сейчас, сидит, ждет нужного момента и с красным от натуги лицом держит из последних сил выпирающую из бутылки пробку, а потом ведь точно на потолок, пол и стены пенным шлейфом пройдется.
– Да не нужно. – Она улыбнулась с трогательной нежностью. – Не нужно ждать, давайте сейчас. Разливайте уже, а то потом колоть в нос будет прямо в двенадцать.
Он шлепнул пробкой об потолок, не удержав. Залил бабкин сундук, угол, слава богу, что не попал ей на платье. Разлил остатки шампанского по стеклянным высоким стаканам, не зря покупал, как чувствовал, и проговорил:
– Давайте, за счастье!
– Давайте, – согласилась она, кивая. – Или за несчастье, которое счастью помогло.
– Можно и так. – Миньков одним глотком выпил шампанское и сморщился. – Честно, не люблю я его.
– А зачем покупали? – удивленно вскинула она брови. – Вон у вас его сколько! Аж целых три бутылки!
– Так традиция же. Да и гостей намеревался пригласить.
– Не пригласили?
– Пытался. Не нашлось желающих. Если бы не вы… Если бы не счастливый случай, то куковал бы здесь один.
Она мелкими глотками пила шампанское, куталась в объемный воротник платья и все никак не могла согреться. Уже очень давно она была в этом доме. Сколько же прошло времени, когда этот мужчина нашел ее на опушке леса? Если сейчас полночь, а нашел он ее около двух часов дня, как он рассказывал, то почти десять часов. Да, почти десять часов он согревает ее. Сначала долго тащил ее на себе, выкопав из сугроба. Потом стянул с нее сапоги, полушубок, уложил на кровать и начал растирать ноги. И делал это так настойчиво, с таким напором, что ей сделалось больно, и она заплакала. Он перепугался и начал ее уговаривать. Говорил, что так нужно, что это правильно, что если он не будет так тереть ее ступни, то после переохлаждения могут начаться проблемы со здоровьем.
Какие проблемы со здоровьем, какие?! У нее жизнь вся под откос сегодня пошла. Милое трогательное неведение, в котором она прожила несколько лет, вдруг оборвалось, закончилось. Оно взорвалось огромным воздушным пузырем, произвело такой оглушительный грохот, что до полной немоты сдавило ей затылок.
Нет, это не обстоятельства, это ее муж сдавливал ей затылок, заставляя выпить что-то отвратительное и горькое из бутылки. Смотрел ей прямо в зрачки незнакомыми холодными глазами, держал ледяными пальцами за затылок и приказывал ей пить.
– Леня, Леня, я не хочу, – пищала она, захлебываясь от горечи. – Что это, Леня? Не надо.
– Надо, дорогая. Именно это и надо. – И снова одной рукой держал ее за затылок, а второй больно давил на щеки, чтобы она послушно открывала рот.
Было мерзко, душно и страшно. Она ничего не понимала вообще! Утро началось так благодушно, так замечательно. Звонили родители, звонили друзья, поздравляли с наступающим праздником, звали в гости. Она сегодня за утро столько получила приглашений! Но вежливо отнекивалась. Она же не могла принять решение без Лени. Нужно было сначала все с ним согласовать. А он с утра уехал куда-то, не сказав – куда, обещал вернуться к обеду. Она принялась хлопотать на кухне, хотя к празднику почти все было готово, это так уж она дополнительно решила его порадовать, принявшись стряпать пончики. Леня очень их любил с клюквенным киселем. Она и кисель сварила.
Только он не стал ничего. Влетел домой в странном каком-то возбуждении. Велел срочно одеваться, сказал, что потом по пути все объяснит. Но объяснять ничего не стал. Просто повез ее далеко за город, все время ухмыляясь каким-то своим мыслям. А на ее вопросы отвечал тем, что она должна потерпеть, что скоро он ей все расскажет, вот еще немного проедут. Что вот за этим, нет, за тем вон поворотом он ей все объяснит.
Но и потом он не стал ей ничего объяснять. Ухватил за затылок, вытащил откуда-то из-под сиденья пластиковую бутылку и начал заставлять ее пить. Сопротивляться она не стала. Это не в ее привычке было, оказывать Лене сопротивление. Если он говорит, что именно так и так надо делать, она так и делала. Хотя он всегда считал ее вздорной и возмутительно нравоучительной. Но это было неправда, нет. Она никогда не читала ему нотаций, она могла лишь советовать. Советовать и… подчиняться.
Содержимое бутылки она выпила все до
