— А это у тебя чего? — Второй «бык», пониже ростом, взглядом указал на трубочку с материалами.
— Это? — Филя с удивлением посмотрел на свернутый файл. — Это — так…
— Дай-ка глянуть? — Первый протянул к Филе руку.
— Я б не советовал. — Филя покачал головой.
— Это почему?
— Да как вам сказать, пацаны? Нехорошие материалы.
— И чем же они тебе нехорошие? — не унимался «бык».
— Для здоровья, говорю, очень вредные. Кто посмотрит, потом на глаза сильно жалуется. Болят, а то и вообще ничего не видят. Медицинский факт, это не я придумал нарочно.
— А сам-то не боишься? — ощерился меньший.
— А что я, дурак разве? Я и не смотрю. Мне без надобности.
— Ну а мы с корешем не из пугливых. — Первый протянул к Филе руку-лопату. — Давай, не жмись…
— Нате. — Филя равнодушно пожал плечами и отдал трубку с материалами. — Только я предупредил, чтоб потом у вас ко мне претензий не было, пацаны, договорились?
— Забито, — кивнул первый, разворачивая файл и читая текст, не вынимая его из пластика. — Ух ты, ё-о!.. — У него даже челюсть отвисла. — Ну ты даешь, братан! Ни себе хрена?! На-ка, Лысый, глянь! — Он протянул файл напарнику, а сам придвинул стул поближе к Филе. — Не-е, ща базар у нас будет крутой…
— А тебе это надо, пацан? — спокойно спросил Филя.
— Погоди, Батон, — остановил напарника Лысый, не менее, видимо, пораженный тем, что сразу бросилось в глаза — фамилия Бугаева и прочее. — Тут не кувалдой, а мозгой действовать надо. Давай забираем его — и поехали. — И он, свернув файл, сунул его в карман куртки.
— Слыхал? — спросил Батон. — Вставай, поехали на стрелку, базар будет в другом месте.
— А если я не хочу? — Филя продолжал сидеть.
— А кто у тебя спрашивает?
— Ну не знаю, может, хозяйке этих «Оладышек» не понравится такое обращение грубых пацанов с вежливым и щедрым посетителем? — Филя показал глазами на миловидную женщину в декоративном кокошнике, напряженно застывшую у стойки бара. Похоже, что ей такие разборки были не в новинку.
— Кончай базар, мы здесь хозяева! — рявкнул Батон, поднимаясь и дергая Филю за рукав со стула.
И Филя с блеском продемонстрировал «быкам» один из своих классических этюдов. Он вмиг расслабился и, повинуясь движению руки Батона, пушинкой отлетел в сторону, ударился о соседний столик, опрокинув его. Но при этом он каким-то непостижимым образом умудрился задеть ногой и перевернуть еще и свой собственный — со всей посудой, которая была на нем. То есть, образно говоря, своим акробатическим трюком он наделал такого шума, что бандиты на какое-то время даже остолбенели. А на грохот и звон разбитой посуды, стеклянных графинов и прочего разом обернулись все немногочисленные посетители кафе.
Батон прямо-таки изумился своей силе. Он на такое не рассчитывал. Но, немного помыслив, что, впрочем, никак не отразилось на его круглом и плоском лице, счел за норму.
Филя между тем старательно изображал, что он никак теперь не может подняться, громко охал, стонал, «играя» боль и собственную немощь, окончательно усыпляя бдительность этих «быков».
И тогда Лысый, чтобы прекратить совершенно лишнюю в настоящий момент демонстрацию собственной силы, которая была и без того убедительна, вытащил из-под куртки, сзади, пистолет, наклонился над Филей, ухватил за воротник и рывком поставил на ноги, довольно чувствительно при этом двинув ему стволом между лопатками.
— Не придуривайся, козел! Вставай и топай, пока я совсем не рассердился на тебя!
Посетители все еще находились в шоковом состоянии, предпочли не вмешиваться — наверняка им тоже подобное было не впервой. Даже звука никто не проронил. А вот хозяйка в кокошнике — та испуганно вскрикнула, но тут же и замолкла от грозного взгляда Батона и сжала обеими ладонями свои виски.
— Пацаны, я ж ведь предупреждал… — совсем уже жалобно пропищал-простонал Филя, вызвав ухмылки у бандитов, и неохотно заковылял к выходу вслед за Батоном, который пошел первым. А Лысый замыкал шествие, подбрасывая на ладони пистолет, который ему в принципе сейчас был не нужен.
Филя не упустил из виду, что тот не передернул затвор, а таскать пистолет на взводе под ремнем даже полный дебил не отважился бы: этак ведь прострелить собственную задницу — как два пальца… об асфальт.
И вот, ковыляя мимо очередного стола со стоящим посредине симпатичным таким набором специй — горчицы, уксуса, соли и перца, а также графином, полным воды, Филя сделал почти неуловимое движение к нему, и через мгновение тяжелый ребристый графин с треском раскололся на лбу Лысого. Тот даже не вскрикнул, просто мешком рухнул на пол, сломав при падении стул и опрокинув на себя стол вместе со специями для пельменей, которые, между прочим, отличались здесь отменным качеством.
Шедший впереди Батон резко обернулся, но с ходу получил сильнейший удар ногой в мошонку. Его согнуло, и он взвыл дурным голосом. Последовавшие немедленно синхронные рубящие удары по могучей шее, за ушами, словно заткнули этот рев. А новый, почти неуловимый, но очень точный удар в район кадыка швырнул его на пол и окончательно обездвижил.
И все это произошло настолько стремительно, что «зрители», вероятно, ничего не успели понять. Тем не менее игра была закончена.
— И чего, спрашивается, приставали, если сами драться не умеют? — сказал Филя, обращаясь сразу ко всем и ни к кому в отдельности. — А еще козлом обзывают! — добавил обиженно. — Сидел же, ужинал…. — это он обращался теперь к хозяйке. — Никого не трогал, не задевал, верно? Чего пристали? Вот и пускай теперь лечатся!.. А что мне-то оставалось делать? И потом, они даже правил никаких не предложили. Значит, имели в виду вообще бой без правил? А я ведь их предупреждал, — подумал и добавил, со значением подняв указательный палец: — Дважды. Все слышали? Вот то-то…
Филя нагнулся, просунул мизинец под скобу, поднял пистолет, крутанул его, будто американский ковбой, и продолжил назидательным тоном:
— Теперь квиты… А «пушки»— глупым пацанам не игрушки…
Он снова наклонился над Лысым и, подняв с пола несколько рассыпавшихся бумажных салфеток, прилепил их тому ко лбу — бумага вмиг покраснела. Затем он вынул из куртки Лысого свой файл. Достал из внутреннего кармана его бумажник и удостоверение личности, запаянное в целлофан. Точно такое же вытащил у Батона и оба сунул в свой карман. После этого раскрыл бумажник Лысого и, обнаружив в нем приличную пачку долларов, присвистнул и поглядел на побелевшую от ужаса хозяйку. Все же побоище выглядело впечатляюще, да и урону кафе нанесли немало.
— О, здесь вам вполне хватит на возмещение ущерба от действий этих драчунов! Им тоже останется — на поправку неожиданно пошатнувшегося здоровья. Держите, хозяюшка! — И Филя швырнул раскрытый бумажник на стойку бара. — Я пойду, а вы все-таки вызовите им врача. А когда и милиция приедет, передайте ей это, — Филя скинул на стойку висевший у него на мизинце пистолет. — Так и вам спокойнее, и у этих уродов, — он кивнул на лежащих, — не появится нового соблазна пугать народ. Если они скоро очнутся. Что — вряд ли.
Произнеся такую речь, Филипп Агеев, словно записной актер, поклонился оторопевшей «публике» и вышел из заведения.
«Фордовский» джип, о котором говорил Турецкий, одиноко стоял рядом с входными дверями. Хорошая машинка, мысленно похвалил автомобиль Филя. Точно такой же есть у Дениса Грязнова, «маверик» называется. Денис за ним, как за невестой, ухаживает. Близко никого не подпускает… ну, без крайней надобности, конечно. А вообще-то пользуются — при оперативной необходимости. Так, может, и не стоит?
— Нет, — сказал себе Филя, — наказывать надо до конца, а то уважать перестанут. Да и все равно в этом доме больше не бывать…
Через минуту «форд» был открыт опытными руками, облаченными в тонкие, «оперативные» перчатки. Филя забрался в машину и, покопавшись в бардачке, нашел отвертку и пассатижи. Бегло осмотревшись, он начал быстро и методично приводить в абсолютную негодность все, на что падал его взгляд. Причем вандализм его выглядел даже отчасти красиво.
— Машинка, конечно, ни в чем не виновата, — утешал он между тем сам себя. — А я сейчас больше похож на чокнутого луддита, который узрел в технике смертельную опасность для себя, чем на современного обывателя, измеряющего этой самой высокой техникой уровень собственного благосостояния… В-вот тебе! — И он с резким выдохом вырвал из-под приборной доски целую плеть разноцветных проводов. — Ничего не поделаешь, правда дороже…
И потом ведь, известно ломать — не чинить, а указанный вандализм, в психологическом отношении, все-таки необычайно заразителен. Говорят же, что бывают случаи, когда человек, находясь в состоянии крайней ярости, начинает бить посуду, так пока всю не переколотит, не может остановиться…
