– Тошнит?
– Чуть-чуть, – соврал Алеша.
В комнате бабы Клавы опять было полно народу. Дулин сидел за столом и тихо переговаривался с Софьей Тихоновной, старлей Дима возился у большой дыры в стене под подоконником, за его работой надзирала Надежда Прохоровна Губкина.
Врач скорой помощи склонился над человеком в черном спортивном костюме, лежащем на кровати.
– Что с ним? – Алеша поморщился, сел в кресле прямо.
– Вот, – усмехнулся шеф убойщиков, – твоя баба Надя постаралась. Огрела супостата бутылкой мадеры по маковке.
– А-а-а…
Бубенцов переполз из кресла на единственный оставшийся свободным стул за столом.
– А кто он?
– Родственник бывшей хозяйки комнаты, – перебирая какие-то бумажки, деловито информировал Владимир Николаевич. – Муж двоюродной сестры, деверь, кажется…
– Деверь – это брат мужа, – деликатно поправила Софья Тихоновна. – Михей – зять. Зять Клавдии, мой и… дедушка Анастасии…
– Это какой же? – устраивая больную голову на ладонь согнутой в локте руки, спросил лейтенант.
– А тот, что первого мужа Клавдии в НКВД сдал, – от подоконника добавила Надежда Прохоровна.
– И что ему здесь понадобилось?
– А вот это мы сейчас узнаем, – сказал Дулин и всем телом развернулся к копошащемуся под окном старлею. – Ну что там, Дима?
– Дак! – пыхтел тот. – Так законопатили – не отодрать!
– Ремонт делали, – весомо пробасила бабушка Губкина. – Все щели цементом залили, чтоб не дуло.
– Залили они, – проворчал Дима и потянулся за острым железным шпателем. – Ковыряйся тут теперь…
– Клад, что ли?! – догадался вдруг ударенный киянкой участковый.
– Да, Алеша, – кивнула Софья Тихоновна. – Вы с самого начала были правы.
– Это с какого это начала? – прищурился кэп Дулин.
Алеша ерзнул взглядом, и слово за него взяла добрейшая тетушка ангела:
– Алеша ни в чем до конца уверен не был. Это я его с толку сбила, когда сказала, что никаких ценностей в этой квартире быть не может…
Очень толково и убедительно Софья Тихоновна отмазала лейтенанта от получившего недавно нагоняй капитана. По ее словам, все выходило так, что участковый Бубенцов насквозь герой и смелый парень. Пришел на выручку потерявшей покой и разум немолодой уже даме, подставил, так сказать, плечо. А потерявшая покой и разум дама вконец его запутала. Не хотела видеть очевидного и тем сбила геройского лейтенанта с правильной мысли.
– Увы, товарищ капитан, во всем моя вина.
Алеша же только выполнял свой долг, спасибо ему от всей души.
Дулин зыркнул красноречиво на «раненого бойца» и повернулся к врачу:
– Ну что там?
– Притворяться изволит господин хороший, – хмыкнул тот. – Вставайте, вставайте, вон, молодому человеку не меньше вашего досталось, а он обморока не изображает.
От подоконника раздался противный железный скрежет, старлей Дима посильней нажал на ручку шпателя, и из стены на пол вывалилась небольшая металлическая шкатулка.
– Готово, командир! – довольно выкрикнул старший лейтенант и, отряхивая измазанные штукатуркой брюки, поднялся с колен.
– А ну, – заулыбался Дулин, – неси ее сюда.
С кровати медленно поднимался большой, кряжистый человек. Глаза его безостановочно следили за коробкой, нижняя губа была закушена…
– Сидеть! – прикрикнул капитан, и зять двух Тихоновен опустился на кровать.
Ключа к запертой шкатулке, разумеется, не было. Насобачившийся работать шпателем старлей подцепил крышку острым уголком, нажал…
В обитой изнутри синим бархатом коробочке лежали сокровища: горсть вынутых из оправ разноцветных камушков, большая сапфировая брошь, изумрудные серьги тонкой работы и прочая сверкающая чепуха.
Кэп Дулин тихонько присвистнул.
Врач, загипнотизированный бриллиантовым блеском, облизнул губы и спросил:
– И чье же это?!
– Теперь – государственное, – строго вынес капитан, отлично знающий, как быстро по Москве разносятся слухи, а потом в разграбленных квартирах появляются трупы невинно убиенных старушек.
Лови потом «Раскольниковых»…
Что удивительно, ни Софья Тихоновна, ни вездесущая Надежда Прохоровна на это замечание никак не отреагировали. Стояли завороженные наравне со всеми, смотрели на сверкающие под лампами драгоценности и жадности не проявляли.
Надежде Прохоровне и так всех денег из сестриного наследства не успеть истратить. А истинная наследница сокровищ Софья Тихоновна никогда о подобном и не мечтала…
– А кто все это припрятал?! – поскреб в затылке старший, измазанный известкой, лейтенант.
Дулин посмотрел на кумушек-соседок.
– Дак Клавиного первого мужа, думаю, – сказала бабушка Губкина, – Эммануила Сигизмундовича. Он золотые коронки людям делал, камешки, вишь, из побрякушек выковыривал, золото плавил. – А на такую брошь рука не поднялась, – задумчиво добавил капитан, держа на ладони горя щее синими огнями украшение.
Положил брошь на скатерть, высыпал все из шкатулки, и все – врачи, милиционеры, хозяйки квартиры – не удержались, ахнули.
– Это из-за этих камушков ты, паразит, Эмку в НКВД отправил?! – разозлилась внезапно мало поддающаяся бриллиантовому гипнозу бабушка Губкина. – Из-за этих побрякушек чертовых?! У, лихоимец, душегуб! Ты ж не только Эмку сгубил, ты Клавке всю жизнь испоганил! Она одного его только и любила, – всхлипнула. – После ареста как сумасшедшая стала… Злая, неуступчивая…
Но лихоимец только щекой дернул и отвернулся.
Старлей Дима подходил к нему с наручниками.
Наручники мешали курить. Головная боль мешала думать. Вспоминать о том, чего не рассказать словами. О том, как молодой, голодный, злой деревенский парень впервые попал в московскую квартиру в каменном доме с паровым отоплением, как приняли его женины родственники…
Шикарно жили родственники, на широкую ногу – макароны, сволочи, на сливочном масле жарили…
Клавка в фильдеперсовых чулках, Эмка в костюме из английского джерси…
Фасон.
А он – оборванный, голодный, со смышлеными глазами.
Эммануил плавил что-то в крошечных тигельках, дамочки к нему форсистые ходили, спекулянты с рынка…
Напился как-то Эмка и похвастался. Брошку показал, сказал – в наследство досталась.
Но врал. Подглядел Михей, откуда эта брошка с синими камушками взялась: из железной шкатулки с шуршащим, искрометным богатством.
И помечтал – отнять шкатулку.
Сперва обшарил всю каморку, где Эмка золото плавил, – пропадет шкатулка, в милицию небось не побежит родственничек, – обе комнаты повсюду обстучал…
Да вот вошел не вовремя хозяин, поймал на месте.
И тут уж получилось – кто кого: либо он, либо я. Михей уже устроился охранником в следственный изолятор НКВД (тогда уже непривычно переименованный в МВД СССР) тюремным надзирателем, связи и понимание момента имел. Настрочил доносец – о бриллиантах ни гугу! – повязали Эмку.
Обыск проводили при всей семье. (Клавдия пожалела тогда родственников, оставила, пока те угол не подыщут.) Изъяли инструмент и тигли, какую-то золотую лепешечку в коробке с двойным дном нашли.
Шкатулку зубодер не выдал.
Помнил Михей, как чуть не задохнулся от страха – от жадности! – когда молоденький, утянутый форменными ремнями парнишечка вытряхнул из коробки ту лепешку. Ну, подумал, амба – сейчас и до шкатулки доберутся.
Но не добрались. Увели Эммануила из развороченной квартиры.
И казалось бы, вот оно счастье! Вот – удача! Остался он с женой в квартире каменного дома с центральным отоплением; Клавдию только подтолкни – и полетит голубица вслед за соколом-зубодером! Расколют ее на соучастие, не могла жена не видеть, как муж золото плавит! Оставайся в квартире и разбирай по кирпичику, обустраивайся…
Да вот не вышло.
И как только Эмка умудрился письмецо из тюремной больнички переправить?! Как изловчился, фраер плешивый!
Но вот – прислал. О драгоценностях жене ни словом не намекнул, боялся, что бумажка не к тем рукам прилипнет, но написал о главном – догадался жид, кто тот донос настрочил, кто в каземат отправил. Михея, фраер, точно высчитал.
И получилось все ой как плохо! Пока малява по рукам ходила, умер Эмка в больничке. Сгорел от лихоманки, но о камушках разноцветных никому не сказал!
А Клавдия, как письмо получила, родственничков выставила. В одночасье повышвыривала пожитки за порог, пригрозила, что, ежели что, ежели еще раз на глаза попадутся, ославит на всю Москву.
И время-то какое выбрала, зараза! Усатый кормчий «кони двинул», все замерли, затихарились, каждый за собственную шкуру дрожал. Не до вдовы какого-то еврея всем стало…
