Ознакомительная версия.
– Без перемен, – сказал озабоченно доктор Добрянский. – Как ты? Вид неважнецкий. Все одно к одному, закон парных случаев.
Доктор Добрянский был записным пессимистом. Я пожал плечами. Хорошо.
– Выйдем, – предложил старик. – Мне, пожалуй, пора. Отвезешь меня?
Он расцеловал маму и Лену, пожал вялую безжизненную руку Казимира, и мы вышли.
– Не хочу тебя пугать, – пробормотал он в коридоре.
Я молча смотрел на него. Он мучительно сопел, подбирая слова.
– Плохо? – спросил я.
– Плохо. Нелепая история. Алкоголь и барбитураты – опасная смесь. Он же из медицинской семьи, должен знать. Он что, пьет? Печень ни к черту. Уму непостижимо, как молодые дураки переводят жизнь!
– Пьет.
Я боялся, что он скажет что-нибудь вроде того, что хорошо, мол, отец не дожил, или что он помнит Казимира совсем маленьким, но старик промолчал. Пока он одевался, я пошел в палату и сказал, что буду через час – отвезу Добрянского и вернусь. Мама кивнула. Лена, казалось, меня не услышала вовсе.
Когда я вернулся через полтора часа, там была Рената. Она шепотом разговаривала с мамой. Лена сидела с закрытыми глазами, глазницы казались темными ямами. Жалость трепыхнулась во мне. Рената вспыхнула мне навстречу, свежая, красивая. Я был искренне рад ее видеть. Она чмокнула меня в щеку, я ответил. Мы напоминали старых добрых знакомых. Глядя на нас, никто бы не догадался, что мы были любовниками. В глубине души я почувствовал сожаление, что все кончилось. Легкую, щемящую грусть…
– Уведи Лену, – шепнула Рената. – Она совсем плохая. Пусть хоть выспится. А я потом и маму отправлю. Бедная Нина Сергеевна! Как она сдала!
Лена ушла со мной. Всю дорогу она молчала и только дома спросила:
– Он умрет?
– Не знаю.
– Что сказал доктор Добрянский?
– Он тоже не знает.
– Значит, умрет. Я вчера слышала, как сестра говорила кому-то, что этот не выкарабкается, у него практически отказали печень и сердце.
Я промолчал. Она послушно выпила очень сладкий чай, приготовленный мною, и съела бутерброд. Позволила уложить себя. Я натянул на нее одеяло, она откинулась на подушку и закрыла глаза. В доме стояла нежилая тишина. Когда я уже уходил, Лена вдруг окликнула:
– Подожди!
Я остановился.
– Я хочу, чтобы ты знал. Это не случайность! – Она смотрела на меня исподлобья отчаянным взглядом.
– Что не случайность? – не понял я.
– Снотворное! Он знал, что делает. Он не хотел…
– О чем ты? Что он знал?
– Казимир не хотел жить!
– Что ты несешь? – Я вернулся с порога, присел на край кровати. – Почему он не хотел жить?
– Это ты виноват! – выкрикнула она, ударяя меня кулачком в грудь. – Не нужно было вытаскивать ту историю!
– Для меня это не та история! – рявкнул я. Я ненавидел ее в эту минуту. Вся моя жалость к ней испарилась. Для них это «та история»! – При чем здесь та история? Какого черта! Говори! – Я тряс ее, я собирался вытрясти из нее все.
– Пусти! – закричала она пронзительно, отдирая от себя мои руки. – Не смей меня трогать! Ты приносишь несчастье! И мне, и Алисе. Если бы не ты… с самого начала! Ненавижу! Лучше бы ты умер! – Она зарыдала.
Она определенно сошла с ума. Я убрал руки, размахнулся и залепил ей пощечину. Говорят, это помогает при истерике. Она замолчала, уставилась на меня безумными глазами.
– Говори! Ну!
– Я была с Алисой, – сказала она. Изо рта у нее стекала нитка слюны. Щека стала красной, на ней отпечаталась моя ладонь. Мне стало стыдно за то, что я ее ударил. Не знал я за собой такой способности – бить женщин. – Тогда, двадцать седьмого августа. Там была я! Я! Доволен? Добился своего? Это я позвонила ей, попросила прийти. Казимир сказал мне утром, что уходит от меня. Из-за нее! Он совсем сошел с ума! Как же я ее ненавидела! Чем она лучше? С вечными хвостиками немытых волос, с обгрызенными ногтями, в джинсах. Ни рожи, ни кожи, ни шарма. Почему? Что вы оба в ней нашли? Она не хотела, но я упросила, сказала, что жду в вашей квартире – у меня был ключ. Ты же давал ключ Казимиру, он водил к тебе баб! – Она засмеялась мне в лицо. – Я хотела узнать правду. Он и раньше кричал про развод, а я желала узнать от нее. Я не видела ее с зимы, тогда она смеялась над ним. Я как будто сошла с ума, мне казалось, они вместе. Казимир настырный, он сломал ее. Я думала, если он собирается меня бросить, значит, они вместе!
Алиса пришла, и я набросилась на нее, она все отрицала, стала выкручиваться. И вдруг в дверь позвонили, а потом стали стучать. Казимир! Если бы он меня застал там, убил бы на месте. Он бы никогда не простил! Ты же знаешь Казимира. Я бросилась перед ней на колени, я не соображала, что делаю, затмение нашло. Она пообещала, что мы не откроем. Я боялась, что он выломает дверь. А она говорит, давай перелезем на балкон к Зине, пусть ломает сколько влезет! Это наша соседка, у нас, говорит, общий балкон, перегородка – одно название. Пошли! И побежала на балкон.
И тогда я словно опомнилась, мне стало стыдно за себя. Не стоит ни один мужчина таких унижений. Тем более Казимир. Он был плохим мужем и никудышным отцом. Пусть уходит! Я открыла дверь, Казимир влетел в прихожую, увидел меня, остолбенел. А я предлагаю: «Может, поговорим? Втроем? Заходи!» Он опомнился, вытолкал меня вон и захлопнул дверь. И я ушла. Бродила по городу, перебирала всю свою жизнь день за днем, не хотела идти домой, не хотела его видеть. Представляла, как буду жить без него. Смирилась. И только на другой день узнала, что произошло…
Я молча смотрел на нее. Мне казалось, я знал, догадывался, что без них дело не обошлось. Они оба гнали Лиску, как зверя. Судьбы наши были переплетены нелепо и путано с самого начала. Лена плакала, не всхлипывая, слезы текли по щекам, капали с подбородка на вышитую жемчугом розовую ночную сорочку. Дорогая кукла. Кукла, царапаясь и кусаясь, защищала свой кукольный мир.
– Я не знаю, что там у них произошло… – Она смотрела на меня умоляющим взглядом. – Я не верю, что он ее сбросил! Не верю! Может, как-нибудь случайно… не знаю. Он пришел поздно, пьяный, не стал говорить со мной. Повалился на кровать и захрапел. Я ни о чем не спрашивала, страшно было. Он молчал, но переживал, не находил себе места. Запил. Все время уходил к тебе. Кричал во сне.
Знаешь, мы перестали быть мужем и женой с тех пор. Алиса ушла, и все ушло. Я уже думала, лучше бы он меня бросил. Поверь, Артем, это была не жизнь. Но… сам понимаешь… Шло время, дети росли, работа, обязанности… Все проходит, понимаешь? А ты! Ты вытащил все это снова! Зачем? Тебе мало одного несчастья? Я не знаю, кто прислал компакт и письмо. Казимир считает, что ты сам все подстроил. И можно только догадываться, зачем, что ты задумал и что знаешь. Рената сказала, что ты нанял частного детектива. Казимир был сам не свой, мне казалось, он испугался. Он не мог спать, оставлял свет в спальне, похудел, осунулся…
– Ты думаешь, его мучила совесть? – спросил я угрюмо.
– Не знаю! – выкрикнула она, сжимая кулаки. – Не знаю и знать не хочу! Я не хочу больше слышать об этой истории, слышишь? Алисы нет, Казимир умирает, остановись, а то будет совсем поздно. Всему есть предел. Что бы там ни случилось, он заплатил за все. Пожалей нас! – Лена заплакала.
Она плакала, просила о жалости, а я словно окаменел. Лена могла рассказать мне все еще тогда, но она промолчала, не желая разрушать свой уютный кукольный мирок. То, что мой брат мог оказаться убийцей, не трогало ее.
– Я молчала из-за детей. – Лена словно подслушала мои мысли. – Они ни при чем. Танечка совсем маленькая была, ничего не поняла бы. А Костик уже большой, он бы не перенес, он такой слабый. Алису уже не вернешь…
Она еще что-то говорила, но я закрыл дверь и ушел.
Значит, все-таки Казимир. Солгал, что Алиса ему не открыла. То есть не солгал, открыла ему не она. Впустила его Лена. Я словно видел брата, его изумление и злость при виде жены, видел, как он выталкивает ее из квартиры. Без Казимира не обошлось. Без них обоих не обошлось. И потом… уже после всего к чувству потери у него примешивалось чувство вины – он не вылезал от меня, мы надирались по самую завязку. Я пытался заглушить боль, он – боль, страх и чувство вины.
Что же там произошло? Лиска стояла на перилах, тот больной мальчик видел ее, потом появился Казимир… Возможно, она испугалась и… Он стал кричать… Возможно, он хотел спасти ее. Но почему он ничего мне не сказал? Лгал, размазывал по лицу кровь и слезы тогда в кафе, когда я прижал его. Он боялся, он все время повторял: «Есть вещи, о которых мы никогда ничего не узнаем, смирись!» Если бы он рассказал мне, что произошло на самом деле, пришлось бы объяснять заодно, зачем он там был, а кто захочет говорить о собственной подлости? Я почувствовал, что оправдываю его, и одернул себя. Есть вещи, о которых мы никогда не узнаем. Казимир умирает, свидетелей нет. Нужно ставить точку.
Каюсь, я желал ему выздоровления хотя бы затем, чтобы узнать правду. Лена сказала, он знал, что делает… смешивая алкоголь и снотворное. Он хотел умереть. Это ли не доказательство вины?
Ознакомительная версия.
