Ознакомительная версия.
Мое безразличие лишало его интриги. Ему нравилась борьба. Ему нравилось ходить в победителях.
– Почему же? Рената просто чудо, и маме нравится.
– Вот-вот! – обрадовался он. – А Ленка никогда с мамой не ладила. Мать ее не любит. А Ренатку любит! – Он, похоже, нашел себе оправдание. – Я, конечно, все ей оставлю… сам понимаешь. – Он был полон новых жизненных планов.
– Когда ты ей сказал?
– Что сказал?
– Когда сообщил Лене, что уходишь от нее?
Он задумался, пожал плечами. Взглянул настороженно и спросил:
– Я что, действительно траванулся таблетками?
Я кивнул.
– Не помню. Помню, как пил коньяк, а таблеток не-а, не было. Я даже не знаю, где они лежат. И от головной боли не пью. Говорят, они влияют на печень, такой побочный эффект.
Я хмыкнул. Мы смотрели друг на друга. Лицо у него сделалось ошеломленное.
– Нет! – заявил он твердо и помотал головой. – Не верю!
Мы помолчали. Сказать было нечего.
И я решился. Выглядел он уже вполне ожившим.
– Она мне рассказала, что ты был последним, кто видел Лиску живой. Двадцать седьмого августа…
Он закрыл глаза и словно погас. Даже нос заострился.
– Я знал, – произнес он наконец. – Знал, что это вылезет когда-нибудь. Хотел тебе сразу сказать, но побоялся. Я боялся, понимаешь! Ты бы убил меня!
– Ты врал, что она тебе не открыла. Ты размазывал сопли по физиономии и клялся, что она тебе не открыла!
Я ненавидел его в эту минуту. Кулаки у меня сжались.
– Я был пьян! – закричал он тонким и неприятным голосом. – Я знал, что Алиса дома, я стучал, она не открывала. А потом… дверь распахнулась и выбежала Ленка. Чуть не сбила меня с ног. Пронеслась мимо, даже лифт не вызвала. Я – туда, а квартира пуста! Понимаешь, никого! Что, думаю, за… Я же знал, что Лиска дома! Я видел, как она вернулась. А потом вижу – балконная дверь открыта и крики снизу. Я туда, а она… внизу…
– Ты хочешь сказать, что это… не ты?
– Я?! – Он с изумлением уставился на меня. – Ты что, думаешь, это я… ее? Да я готов был подохнуть за нее! Я ее пальцем… Клянусь! Чем хочешь! Детьми! Танькой!
– Почему ты ничего не сказал?
– А что было говорить? Что я мог сказать? Откуда я знал, что там у них произошло? Ленка потом объяснила, что боялась меня, боялась, что я выломаю дверь, и Лиска предложила перелезть к соседке. Она полезла и… сорвалась, а Ленка бросилась вон из квартиры. Ты хотел, чтобы я все это рассказал? Чтобы нас затаскали по допросам? Чтобы дети узнали, что мы замешаны… Ни она, ни я не виноваты… Ленка дура, но не убийца! Она… – Он осекся. Мы молча смотрели друг на друга. – Это был несчастный случай! – сказал он с силой, сжимая в кулаки бледные пальцы. – Слышишь? Несчастный случай! И точка. Дурацкий нелепый несчастный случай! Я не верю, что она ее…
– Не веришь?
– Не верю!
Я не стал напоминать ему о снотворном, которое он проглотил. Всякий борется как может. Кукла изо всех сил защищала свой кукольный домик, а он трещал по всем швам. Мы никогда не узнаем, что там у них произошло – возможно, прав Казимир и это всего лишь дурацкий несчастный случай. Возможно. Не знаю. Была ли Лена убийцей? Или тем злом, о котором говорила черная женщина Ольга? Этого я тоже не знаю…
А что мы вообще знаем друг о друге? Мой брат знал, что Лиска не самоубийца, но оставил меня заживо гореть и корчиться в сатанинском пламени, доискиваясь своей вины. Он любил Лиску безумно, но все-таки не настолько, чтобы рассказать, что она не самоубийца. Если это называется любовью… Подонок! И едва сам не поплатился за молчание. Лена, тонкая нежная Лена, решила разобраться с разрушителем семьи раз и навсегда. С помощью снотворного. А мне дала понять, что Казимир убийца, которого замучили угрызения совести. Она была уверена, что муж не выживет. Она готовила себя к роли вдовы и долгой достойной жизни в новом качестве…
Поверил ли я Казимиру? Скорее поверил, чем не поверил. У меня возникло чувство, что все кусочки пазла стали наконец на свои места и получилась картинка. Наверное, самое время поставить точку. Ничего больше мы не узнаем. Оставалось еще несколько мелких вопросов… вроде того, зачем Лиска помчалась домой, а не послала Лену ко всем чертям, и почему стояла на перилах… Чтобы попасть к соседке, достаточно было переступить за перегородку. Однажды Лиска проделала это на моих глазах, за что получила от меня на орехи. Но этого, наверное, уже не узнать. Да и не хотел я больше ничего узнавать. Я был пуст, от меня осталась одна оболочка…
– Ты простишь меня? – спросил Казимир, хватая меня за руку. – Понимаю, что я подонок, я должен был сказать. Но я не виноват! Я любил ее! Я же твой брат! Мы братья!
Самое время бить себя в грудь. Правда случайно вылезла на свет, теперь можно и покаяться.
Я освободил руку из его цепких пальцев и ушел…
…Лену нашла мертвой в постели приходящая домработница, у которой был ключ. Она позвонила маме, а та – мне. Причина смерти – то же снотворное, что едва не убило Казимира. Официальная версия гласила: бедная женщина не выдержала нервного напряжения, она была уверена в смерти мужа, которого безумно любила, и не захотела больше жить. Я благоразумно стер свое ночное послание, где сообщал, что Казимир пришел в себя и праздник продолжается. Мне было стыдно за свои слова. Ничего себе праздник…
Несколько раз я звонил черной женщине Ольге, но она бесследно исчезла. Мавр сделал свое дело и ушел. В последний раз механический голос предложил мне проверить правильность номера. Такого номера больше не существовало. Иногда я думаю, что ее уже нет в живых. И не могу отделаться от ощущения, что где-то внутри подсознания я знаю ее тайну…
Я сидел на полу, а вокруг были разложены бумажки, блокноты и папки из Лискиного стола. Время пришло. Я собирался поставить точку в конце главы. Мне казалось, я перестал бояться призраков. Я держал листки, исписанные детским нетерпеливым и неразборчивым почерком – она, как всегда, записывала на бегу, в полете, – цитаты, стихи, отдельные фразы, свои и чужие, подслушанные на улице («вумные фразеса», как я называл их), темы будущих статей. Обо всем на свете. О политике, любви, философии, Боге. Причем слова сокращались до полной нечитаемости. Бесформенная куча, из которой потом извлекалось жемчужное зерно. Некоторые из цитат я помнил, она читала их мне, требуя восторгов и восхищения. Я дразнил ее, говоря, что ничего не понял, что это заумь, что жизнь проще, прагматичнее, а все эти литературные маргиналы не от мира сего витают в эмпиреях и только тем и заняты, что позируют для потомства. Она сердилась, кричала, что я твердолобый, занудный, закомплексованный тип, но она меня перевоспитает.
Я брал листочки один за другим, читал, хмыкал и словно слышал родной голос. Я отвечал ей. Я играл в бисер.
– Послушай! – говорила она. – Послушай вот это! Как сказал, а? Это же с ума сойти как сказал!
Она смотрела на меня восторженными глазами.
– Какие слова нашел! Люди теряют язык, ты только послушай, как сейчас говорят!
Она была как утка, шустрый нырок в море слов, высматривала необычное словцо или фразу, клевала, проглатывала, спешила дальше. У нее был нюх на слова.
– Язык – это инструмент, и как всякий инструмент должен быть экономичен, функционален и соответствовать моменту, – возражал я.
– Язык – это божественное чудо, доставшееся нам даром!
– Кто сказал?
– Профессор Хиггинс.
– Не знаю такого!
– Невежда! Все знают профессора Хиггинса из «Пигмалиона».
…Я взял неровно оторванный листок.
«…самое увлекательное в жизни – политика, самое чистое – наука, самое прекрасное и бесполезное – музыка и любовь». Мрк. Алдан. То ли действительно Алдан, то ли Алданов. По-видимому, Марк.
Я хмыкнул. Так просто? Для игры словами годится, для жизни – нет. Это моя банкирская точка зрения, уважаемый Мрк. Алдан. Кстати, банковское дело – это что? Наука или политика? Куда сунуть меня, сухаря-финансиста, в вашей раскладке?..
– В тебе совсем нет романтики! – кричала Лиска. – Ты сухой, неинтересный, вредный…
– Знаю! – перебивал я. – Засушенный, застегнутый на все пуговицы банкир.
– Ага! А еще…
– Я люблю тебя, чудо мое родное!
– Не отвлекайся!
– Я люблю тебя, слышишь!
– Пусти! Ну, пусти же! Не мешай! Слушай дальше!
…Цветная фотография – Лиска в купальнике на песке, я сижу рядом в панаме. Щелкнул нас молодой человек «с той стороны». На той стороне облюбовали себе место под солнцем местные нудисты, и он приплыл к нам познакомиться – стоял по пояс в воде, вежливый молодой очкарик интеллигентского вида. Лиска фыркнула, я сделал страшные глаза и незаметно ей подмигнул. Она поняла, уставилась на парня, на лице отразилась мысль – она уже сочиняла материал. Я словно видел, как крутятся, сцепляясь, колесики в ее бедовой голове. Я поднялся, подошел к воде, и мы с парнем обменялись парой фраз. Я протянул ему фотоаппарат, он, метнув взгляд на Лиску, бочком продвинулся к берегу. Мне пришло в голову, что он принял меня за ее отца, и я рассмеялся…
Ознакомительная версия.