— Хочешь меня сукой сделать?
Лыков равнодушно пожал плечами:
— Тогда отправишься загорать. А какой ты на самом деле «законник», завтра же раструбят все московские газеты и телевидение. И случится так, что отпечатки на пистолете окажутся твоими. Вот чеченам-то подарочек, представляешь, Михо? Как они обрадуются! И уж тогда достанут, можешь не сомневаться. И тебе ни адвокат, ни штопор не помогут, старик…
— А что за хмырь? — после недолгого раздумья спросил Михо.
— Какая разница? Дашь показания и отъедешь на месячишко в какой-нибудь Лимассол, у тебя же там счет в банке? Видишь, и это я знаю. Отдохнешь, проветришься, развеешься, потом, когда вернешься, мы встретимся, обсудим кое-какие общие проблемы, уточним интересы, ты мне — про свои каналы, я тебе — про надежную «крышу», разве плохо? Подумай, время у тебя еще есть. Странно, что-то ребята долго возятся, а дело яйца выеденного не стоит… В общем, думай быстрей, кого «грузить» будем? Кто тебе в данный момент меньше других нужен, но язык за зубами держать умеет? Сейчас вернусь. — Он поднялся и позвал из коридора одного из оперов, показал тому на Михо. — Присмотри за ним. А ты, Михо, приготовься, приду — протокол писать будем…
— Что? — вдруг криво ухмыльнулся он. — И понятых с собой привезли?
— А тебе чего, громкой славы среди соседей не хватает? И так уже разговоры, поди, идут, что к тебе нежеланные гости пожаловали. Нам, как и тебе, лишний «шухер» не нужен…
…Как Вадим и обещал своему шефу и любимому начальнику, во второй половине дня Грязнов сам позвонил Александру Борисовичу Турецкому на службу и довольным голосом сообщил:
— Саня, с тебя полянка! Можешь подскочить сюда, в «Петры», и лично убедиться, что мои орлы слово свое держат. Нынче утром, пока мы с тобой обсуждали один важный вопрос личного порядка, они умудрились взять «стрелка» из «Медведя». И тот уже успел дать первые показания. Ты был прав, Саня, все-таки грузины.
— Чего-то я не припоминаю, чтоб такое утверждал? — засомневался было Турецкий. — Слушай, а они нам с тобой не впаривают, часом? Ты уверен?
— Я бы усомнился, если бы нашел у них хоть мизерную долю собственного интереса. Но тут другое дело, Саня, тут, как я знаю, агентура наконец сработала. А журналюги настаивают, что, мол, никому она не нужна! Сексоты — наш позор! Саня, уж мы-то с тобой знаем, что без той же Птички Небесной — помнишь, был у меня такой музыкант? — так вот, без него мы с тобой хрен бы раскрыли столько громких дел! Особенно про этих, про олигархов с телевидения. И это правильно! — закончил он фразой, которую любил часто повторять последний советский президент.
— Подъехать, что ли? — Турецкий продолжал раздумывать.
Появилось какое-то непонятное чувство то ли тщательно замаскированной фальши, то ли чего-то другого, неопределенно несерьезного. Вроде детской игры в поддавки, которой вдруг занялись взрослые дяди. А если возникают сомнения, то лучше не торопиться. Пусть события немного улягутся, примут стройный и логичный вид, вот тогда и посмотреть, что там у них и как.
Или, может, лучше следователя этого подослать, из Мосгорпрокуратуры, Ватутина. Подъедет, посмотрит, почитает показания. В конце концов, курировать — не значит соваться самому в каждую дырку. Жирно им больно будет!
Грязнов, видно, почуял сомнения друга. Помолчал, вздохнул:
— Нет, Саня, я же не настаиваю. Если у тебя имеются другие, более срочные дела, чего торопиться? Он же теперь, этот тип, никуда отсюда не денется! Считай, твой кадр. А чтоб ты знал, ну, просто смех! Охо-тились-то мои хлопцы на одного крупного барыгу, который мог быть «завязан с тем наркодельцом, который сейчас сидит, а вышли на убивца, представляешь? Как там твой Суворов-то говорил? Везение, везение, но когда-то ж и умение, верно? Вот и я об этом подумал… Ну ладно, не стану больше отвлекать тебя отдел государственных, а на выходные все-таки, считаю, полянку для ребят мы с тобой вполне можем накрыть! Подумай. Созвонимся…
С делом Юркина не тянули, поскольку в принципе вопрос был, как говорится, ясен еще до своего возникновения. По территориальной принадлежности материалы обвинения рассматривал Истринский городской суд. Его же решением обвиняемому был представлен защитник Семен Прокопьевич Гаврилкин, трудившийся в адвокатском бюро Северного административного округа столицы. К его помощи нередко прибегал Вадим Михайлович Лыков, когда для защиты его очередного клиента требовался умный, а главное, максимально сообразительный юрист.
— Ну что, «Плевако», — говорил он в таких случаях, — поработаем на благо Отечества?
— Не знаю, как там у вас с Отечеством, Вадим Михайлович, — снисходительно ухмыляясь, обычно отвечал в том же духе адвокат, — но все-таки смею надеяться, что на этот раз у вас, уважаемый, с доказательной базой будет обеспечен хотя бы относительный порядок. А то ведь так и квалификацию можно потерять, всякий раз закрывая глаза на очевидные ваши проколы.
— Ну, не будем, не будем, — Лыков при этом покровительственно похлопывал Сему по плечу, — вор все равно должен сидеть! Разве не так? Так, Прокопьич, так, дорогой. А про все остальное ты знаешь гораздо лучше, чем я. Гонорар — как всегда. Процент достойный, можешь не сомневаться. И ты не останешься в обиде, и клиенту, по правде говоря, тоже особо терять-то нечего. Да это уже и не твои заботы…
Подобные диалоги у них стали традиционными, оба знали, что надо делать и как себя вести. Прокурор Красногорской городской прокуратуры, поддерживающий в процессе обвинение, тоже был знаком с Гаврилкиным. Как прекрасно знал их всех и судья Истринского городского суда Тимошеев. Узок же круг… революционеров.
Словом, практически все для скорого и предсказуемого приговора было обеспечено. Даже то, что дело рассматривалось не в Москве, а у черта на куличках. С глаз долой — из сердца вон! Да еще по ходу дела Тимошеев пару раз перенесет заседание, придравшись к какому-либо формальному поводу, вот и вовсе тогда потеряют интерес к судебной рутине те, кого на процессе можно назвать лишними, — всякие посторонние, друзья-приятели обвиняемого, если таковые соберутся. А у него там как раз имеется такая девка, из-за которой, собственно, и затеяла сыр-бор неугомонная, да к тому же еще и обозленная на весь мир Анька…
И дальше все было разыграно как по нотам. Факты говорили сами за себя. Обвинитель потребовал для преступника семь лет лишения свободы. Адвокат же апеллировал к мнению «общественности», до которой лично ему не было решительно никакого дела, и потрясал отличными характеристиками своего подзащитного — от школы, где тот учился, от института, который кончал, от «кадров» предприятия, на котором трудился Юркин, прежде чем обзавелся собственным делом. Короче говоря, размахивая добрым десятком бумажек с печатями и многочисленными подписями, он, не вступая в полемику с обвинением по конкретному делу, добился, чтобы срок Анатолию Сергеевичу скостили на год. Шесть лет — не семь лет! Можно считать и это в каком-то смысле победой гуманности! Если иметь в виду, что обвинения выдвигались серьезные.
Незаконное приобретение, хранение и сбыт наркотиков, а в данном случае отягчающим обстоятельством являлись и особо крупные размеры найденного вещества, тянули в принципе на всю десятку, и даже с возможной конфискацией. Могли повлиять на стол суровый приговор и признательные показания известного грузинского «законника» Михо Гуцерия, который в данный момент и сам находился под следствием, но абсолютно по другому делу. Так вот, выяснилось из его показаний, что он в свое время вел некоторые совместные дела с обвиняемым Юркиным, но позже полностью отказался от какого-либо дальнейшего с ним сотрудничества. Тому были свои причины — чисто личного свойства, о которых свидетель распространяться был не намерен. Но ведь в этой ситуации суд, глядишь, и мог бы притянуть еще и пункты третий и четвертый 228-й статьи Уголовного кодекса. Там-то учитываются не только особо крупные размеры найденных наркотиков, но и то, что преступление совершено организованной группой лиц — а это, считай, уже до пятнадцати лет! Однако слово «конфискация», прозвучавшее лишь однажды, в самом начале, больше не повторялось, словно о нем начисто забыли.
Короче говоря, повезло Юркину, что у него оказался такой дотошный и въедливый адвокат, а обвинитель не сильно настаивал, да и судья отнесся к обвиняемому почему-то снисходительно. Может, действительно многочисленные положительные характеристики «с мест» на него повлияли?..
Так или иначе, но вопросов у Кристины Борисовны Ляховой возникло великое множество. Она не пропустила ни одного из судебных заседаний, пыталась добиться свидания с Анатолием, но ей категорически отказывали, мотивируя тем, что она не имеет с ним никаких родственных отношений. Она понимала также, что творится нечто просто чудовищное, что совершается пародия на правосудие, но статьи, по которым выдвигалось обвинение, даже отца ее, человека вполне прагматичного, хотя и по-своему осторожного — иначе какой бы он был успешный банкир! — определенно смущали. «Наркотики? Господи, дочка, только этого нам с тобой сейчас не хватало!» Поэтому, когда объявили приговор и она увидела, как окончательно сник добитый «обстоятельствами» Анатолий, бессильно отмахнувшись рукой от настойчиво нашептывавшего ему что-то адвоката, Кристина поняла: они его сломали. И спасти теперь может только чудо. Или те люди, с которыми Анатолий однажды виделся, но, будучи от природы упрямым и самонадеянным, вот как теперь, в зале судебных заседаний, отмахнулся от предостережений и — забыл. И проиграл, причем по-крупному!
