– Чувствуешь, значит? – весело спросил Денисов, развернулся и снова ударил кулаком в лицо Ткаченко. Денисову стало жарко, захотелось снять пиджак.
После второго удара Ткаченко отбросило от машины, он повалился на бок в невысокую мокрую траву, перевернулся, ощутив животом холод земли, и застонал. Нужно ползти к этому черному лесу, в спасительную темноту. Он уперся ладонями во влажную землю, приподнялся на коленях.
– Вот и молодец, – сказал Денисов, приблизившись вплотную. – Не притворяйся, не так уж тебе больно, – он поднял голову Ткаченко, вцепившись ему в волосы правой рукой, ударил кулаком слева.
Ткаченко снова повалился на бок, перевернулся на живот, хватаясь пальцами за скользкую траву и вырывая её с корнем. Он уже перестал ориентироваться в пространстве и лишь стонал, пытаясь встать на ноги. Ткаченко даже поднялся на колени и простоял так несколько секунд. Денисов стоял перед ним. В полумраке он не видел отчетливо лицо Ткаченко, не видел его глаз, лишь светлое пятно со смазанными чертами. Ткаченко продолжал, постанывая, стоять на коленях и размазывать ладонями по этому белому лицу черную кровь.
– Значит, чувствуешь воздух-то? – Денисов с силой ударил носком ботинка в незащищенный худой живот.
Ткаченко охнул, упал на землю и поджал колени к самому подбородку. Он лежал молча, не издавая ни звука. Стало слышно пение незнакомой птицы, засевшей где-то в ближних деревьях.
* * *Денисов подошел к машине и раскрыл заднюю дверцу. Вытащив с сиденья поношенный плащ защитного цвета и темную сумку, он отнес вещи подальше от машины, положил их на землю. Он провел рукой по волосам, влажным от дождя. Постояв минуту, вернулся к скорчившемуся на траве Ткаченко, наклонился над ним и дернул за волосы.
– Ну, чего ты там, в темноте ищешь? – он снова дернул Ткаченко за волосы. – Зубы что ли собираешь? Собирать-то нечего. Ну, вставай, вставай. Не трону.
Ткаченко заворочался, перевернулся на спину и закрыл лицо руками. Денисов наклонился над ним, крепко ухватив лацканы пиджака, приподнял Ткаченко, помогая тому встать на ноги. Наконец, Ткаченко поднялся, шатаясь из стороны в сторону, сделал неверный шаг назад, будто собирался снова упасть.
– Садись за руль, сука, – заорал Денисов не своим голосом.
Сделав несколько шагов вперед, Ткаченко, взявший в толк, чего от него хотят, обошел машину спереди, опираясь рукой на крылья и капот, и без конца охая. Денисов следовал за ним шаг в шаг, держа Ткаченко за шиворот двумя руками, помог сесть на водительское место, закинуть ноги в машину.
– Так и сиди, гад, – сказал Денисов.
Он вернулся к багажнику, вынул обрез, обтерев с него дождевую влагу мешковиной. Неизвестная птица перестала петь, лес замер, только в листве едва слышно шуршал дождь. Ткаченко сидел, свесив голову на грудь, опустив руки. Денисов вставил ключи в замок зажигания, захлопнул дверцу, через раскрытое окно приставил ствол обреза к верхней челюсти Ткаченко. Неожиданно тот поднял голову и посмотрел на Денисова.
– Хороший тут воздух, – сказал Ткаченко. – Воздух тут хороший, будь ты проклят.
Ткаченко засмеялся диким сатанинским смехом.
Денисов нажал на спусковой крючок. Ему на мгновение показалось, что вместо головы на плечах Ткаченко торчала банка с краской. И эта банка вдруг взорвалась, забрызгав своим содержимым весь салон «Жигулей». Денисов разрядил второй ствол в грудь Ткаченко. Несколько картечин срикошетили, разлетелись по сторонам. Лобовое стекло треснуло, покрылось мелкими узловатыми трещинками, стало похожим на полированный кусок льда.
Подойдя к багажнику и положив обрез на землю, Денисов вытащил канистру с бензином, раскрыл её, потянув вверх металлическую скобу. Затем он полил бензином салон «Жигулей», бросил пустую канистру обратно в багажник. Он присел над лужицей, образовавшейся в автомобильной колее, смыл с рук пороховую копоть. Завернув обрез в мешковину, он сунул оружие в спортивную сумку. Передохнув минуту, достал из багажника длинную промасленную тряпку, один конец которой опустил в бензобак.
– В огне горит даже человеческое прошлое, – сказал Денисов самому себе.
Он надел плащ, захлопнул багажник и, чиркнув зажигалкой, зажег конец промасленной тряпки. Огонек быстро набирал силу. Денисов перебросил через плечо ремень спортивной сумки и зашагал к станции, стараясь не поскользнуться на мокрой траве. Машина рванула через пару минут. Денисов оглянулся. Издали похоже, стог сена горит. Внимательно осмотрев тыльные и внешние стороны ладоней в этом ярком огненном свете, он пошел дальше.
* * *Ожидая электричку, он несколько раз прошелся взад-вперед по платформе, пустой, освещенной лишь парой тусклых фонарей. Пронесся мимо, призывно мелькнув желтыми огнями спальных международных вагонов, унося далеко от Москвы своих пассажиров, скорый поезд. Сигнальные огни хвостового вагона пропали за поворотом. Проводив их взглядом, Денисов вздохнул. Сегодняшний, уже прошедший день, показался ему бесконечно длинным. Сойдя с платформы, он сорвал пучок травы, вытер с ботинок налипшую на них глину, снова занял место у перил под фонарем.
Когда подошла электричка, опоздавшая почти на десять минут, Денисов выбрал последний полупустой вагон, заняв место у окна в его середине. Женщина, сидевшая напротив, опустила раскрытую книгу, бросила на него короткий взгляд и снова взялась за чтение. Видимо, книга попалась неинтересная, женщина то и дело зевала, прикрывая рот ладонью. Глядя на женщину, Денисову захотелось спать ещё сильнее.
Он стал разглядывать через окно, покрытое ещё невысохшими дождевыми каплями, огни безымянных деревень, полосу отчуждения у железнодорожной насыпи. Вошли контролеры в черных форменных кителях с блестящими пуговицами, совсем юный безусый парнишка и пожилой полноватый дядька с уставшим серым лицом. Даже не взглянув на Денисова, контролеры продырявили его билет, и пошли дальше, не произнеся ни слова.
Наверняка у сгоревшей машины сейчас топчется милицейский наряд, решил он. К утру менты слетятся, как мухи на дерьмо. Что ж, пусть устанавливают личность, копают, вынюхивают. Ему были нужны не просто новые документы, новая жизнь нужна. Он получил эту новую жизнь, отобрал у другого человека. Любая жизнь рано или поздно обрывается. Зачем было жить Ткаченко? Чтобы выпить ещё цистерну водки? Пусть другие выпьют, не он.
Итак, Сергей Сергеевич Денисов больше не значится в списках живущих на этой прекрасной земле. Он умер. Погиб. Какие-то нелюди отстрелили ему голову, а потом сожгли его прекрасное молодое тело, как полено. Прах Денисова теперь покоится в черном остове сгоревшей машины. Очень прискорбный факт. «Трагически оборвалась жизнь молодого мужчины», – так скажут сослуживцы и выпьют за помин его души. Погиб, пал жертвой бандитов, прекрасный человек, любящий племянник, такой чуткий и трогательный в своей заботе о судьбе престарелой тетки.
Одним хорошим человеком меньше. А один хороший человек – это так много. Он любил жизнь, и вот его нет. Мир оказался слишком жесток и несправедлив к Сергею Денисову. Примерено в таком стиле, высокопарном, но искреннем, выдержит свою речь на его похоронах тот же Волковский. А он непременно явится, не пропустит такое дело. Скажет от сердца, снимет очки и прослезится. И Модестова тоже прослезится. Мол, я отговаривала его ехать за город в такую погоду, в дождь, а он все-таки поехал. Оказалось, навстречу своей смерти.
Вагон трясло на стыках рельсов и покачивало из стороны в сторону. Денисов смотрел в слепое темное окно. Женщина, сидящая напротив, отложила книгу и задремала. Денисову вдруг стало так тоскливо, будто он действительно присутствовал при собственной кончине или возвращался со своих похорон. Он вышел из вагона за две остановки до Москвы, взял такси и добрался до квартиры. Едва стащив с себя плащ и костюм, он рухнул на софу и забылся тяжелым сном.
Директор завода «Стройпластмассы» Вячеслав Игоревич Дюков уже второй час вел муторный, какой-то вязкий разговор со следователем МУРа Мельниковым, сломавшим все сегодняшние планы, весь деловой календарь, расписанный плотно, по минутам. Этот Мельников старался придать их беседе непринужденный характер, ни протокола, ни вопросов с подковырочкой, даже рассказал пару забавных историй из своей жизни и анекдот с длинной бородой, давным-давно слышанный Дюковым. Чтобы сделать собеседнику приятное, директор с усилием расхохотался, хотя чувствовал себя внутренне скованным и напряженным.
С раздался телефонный звонок и некто Шатров, представившийся сотрудником МУРа, предупредил Дюкова о визите следователя, который уже якобы выехал на встречу с директором. Дюков попытался перенести встречу со следователем на следующий день, сославшись на неотложные дела в Москве, но сделал только хуже. Этот Шатров на другом конце провода как-то сразу изменил интонацию голоса, заговорив холодно и надменно. «Знаете, – сказал Шатров, – когда к вам в гости едет муровец, неудобно от него бегать и придумывать себе всякие там дела. В ваших интересах находиться на рабочем месте». Шатров повесил трубку.
