– Если кто позвонит из начальства, я на территории, – сказал он и строго посмотрел на женщину.
* * *Вслед за Мельниковым он спустился по лестнице, вышел во внутренний дворик, тесный, отгороженный от мира низкими стенами цехов и складов. Дюков рукой показал, в какую сторону следует двигаться, и направился туда, держась на полшага впереди Мельникова. Они вышли на площадку между цехами, прошли мимо длинных, похожих на солдатские казармы складов, обошли стороной груду ржавого металлолома.
Через распахнутые настежь ворота, минуя кучи битого кирпича и строительного мусора, прошли внутрь цеха. Мельников похлопал ладонью по толстой металлической опоре.
– Ничего себе помещеньице, больше Казанского вокзала, – сказал он. Его слова отлетели эхом от стен. – Да, строили с размахом, – он задрал голову и посмотрел на переплетение несущих балок под потолком. – Хоть сегодня завози станки и начинай работать на благо родины,
– Я, знаете ли, после той истории с Ярцевым никому не доверяю, – сказал Дюков. – Пустишь какого-нибудь бандита, а он захочет все к рукам прибрать. А мне устроит похороны за казенный счет. Картонный гроб и искусственные венки от завкома. Времена сейчас, знаете какие. Законов нет, – Дюков снова вздохнул. Он подумал, что Мельников все же милиционер и откровенничать, говорить с ним по душам нечего. – Хорошо ещё с этим Ярцевым все именно так закончилось, могло быть и хуже.
– Вот тут вы ошибаетесь, ничего ещё не закончилось, – сказал Мельников. Солнечные лучи, проходящие через стеклоблоки в вышине цеха, меняли естественный цвет человеческой кожи, лицо Мельникова сейчас выглядело серым и злым. – Ничего не кончено, – повторил он жестким голосом.
– То есть как? – Дюков внезапно ощутил внутреннее напряжение. – Дело о хищении кредитов закрыто. Ведь все сроки вышли.
Дюков вдруг спросил самого себя, зачем этот Мельников затащил его сюда, в пустой цех, подальше от людей? Что, собственно, следователь хотел здесь увидеть? И не нашелся с ответом. Только сердце застучало в груди сильнее и тревожнее.
– Закрыто ведь дело, – повторил Дюков.
– Это не проблема: закрыто – открыто, – Мельников оперся одной рукой о железобетонную колонну, другой рукой расстегнул пиджак, будто ему вдруг стало жарко. – Дело возобновят. Вернее так, дело о краже кредитов и убийстве женщины объединят в одно. И тут для тебя начнутся неприятности. Хищение денег и убийство с отягчающими обстоятельствами – это разные вещи. Тебя начнут трясти и на этот раз основательно. Ты все вспомнишь, что было и чего не было.
– Я, я только…
Начал Дюков, но почему-то сразу забыл, что именно хотел сказать. А, может, этому Мельникову в лапу сунуть? Господи, какие дикие в своей глупости мысли приходят в голову. Это от жары, конечно, от жары. Нет, надо договориться с этим Мельниковым, будь он проклят.
– Год назад ты пособничал мошеннику, – говорил Мельников. Его голос звучал зловеще в пустых стенах. – Не собрали доказательств, и ты остался чистеньким. А теперь выходит, ты убийце пособничал. Вот как все повернулось. Вот куда ты прыгнул, гад.
Мельников поднял выше руку, которой опирался на бетонную колонну. Пиджак широко распахнулся на груди и животе, и Дюков отчетливо во всех мелких деталях увидел рифленую рукоятку пистолета, торчащую из-под ремня светлых брюк.
– Ты думал как: одно сошло с рук и другое сойдет?
Мельников говорил прерывистым злым голосом, широко раздувая ноздри. Он казался страшным в своем возбуждении. Дюков, стараясь больше не смотреть на ручку пистолета, торчащую из-под ремня, отвел взгляд в сторону и собрал в душе все свое мужество. Но эта ручка почему-то настойчиво притягивала взгляд.
– Вы не имеете права со мной разговаривать в таком тоне, – выпалил он, голос дрогнул, дал петуха. – Я не какой-то уголовник, а директор завода. Уважаемый человек. И не смейте мне тыкать, я буду жаловаться, – запас мужества в душе растаял без следа, Дюков пожалел о своих словах.
– Волос у тебя на жопе не хватит, чтобы жаловаться, – Мельников снял руку с колонны и сделал шаг вперед. Дюков инстинктивно попятился спиной.
– По-твоему выходит, вы вместе с Ярцевым работали полгода, и ты ничего не успел узнать о нем за это время? – Мельников сжал пальцы в кулаки. – Ни общих знакомых, ни друзей, ни подруг? О чем же вы с ним разговаривали? О погоде или об отходах этих вонючих, производственных?
– Он, он очень скрытный, он ни о чем таком…
Слова путались в голове Дюкова и никак не выстраивались в связную фразу. Главное, ни под каким видом, даже под побоями не сказать, что брал с Ярцева наличными за свои услуги, решил Дюков. Только бы этого не сказать. Он поднял глаза на бледное, искаженное злобой лицо Мельникова – и стало страшно. Этот мент, видимо, потерял над собой контроль, он просто бешеный. Сейчас возьмет и изобьет его до полусмерти, до потери сознания здесь, посередине огромного пустого цеха, зверски изобьет. И ни одна собака не услышит его криков о помощи, нет, никто не услышит. Или пристрелит. Пустит пулю в живот, а потом вложит ему в ладонь, ещё живому, истекающему кровью, какую-нибудь заточку или нож. Мол, оборонялся, и взятки гладки. Дюков даже удивился своему животному страху. Можно попробовать бежать или позвать на помощь, думал Дюков, ощущая слабость в бедрах.
– Ничего не вспомнил? – спросил Мельников хриплым шепотом.
– Да, я кое-что не упомянул. Когда давал те показания год назад.
Дюков почувствовал, как у него защекотало щеки, будто по щекам провели сухой тонкой травинкой. Он поднес к щеке руку, повернул ладонь к глазам. Он увидел слезы собственного страха перед чужой силой.
– Думал, это неважно. У Ярцева была женщина. Какая-то актриса, что ли, театральная. Когда обосновался в Москве, он снимал у неё комнату. А потом не жил там, а просто приезжал, оставался на ночь.
– Ее звали Леднева Елена Викторовна?
– Нет, не Леднева. Ее звали Агафонова Маргарита.
– Если соврал, берегись, – сказал Мельников, повернулся и быстро зашагал к выходу из цеха.
Дюков посмотрел ему в спину, силы покинули директора. Он сел там, где стоял, прямо на бетонный пол, обхватил ладонями щиколотки и уперся лбом в твердые колени. Его тошнило от страха.
* * *Девятиэтажную башню на южной окраине города, в которой жил Кирилл Лучников, Мельников разыскал с трудом, потратив на её поиски около получаса. Поднявшись на шестой этаж, в полумраке коридора он нашел нужную дверь и сделал два коротких звонка. Дверь открылась сразу, будто Лучников в длинных, достающих чуть не до коленок трусах и белой майке без рукавов, ждал звонков с другой стороны.
Его левую руку, забинтованную по локоть, поддерживала на груди переброшенная через шею перевязь. Лучников смотрел на Мельникова, внешне не выдавая своего удивления. Он только сделал шаг назад, в глубину коридора, и остановился, взявшись здоровой рукой за перекладину вешалки. Мельников вежливо поздоровался, но руки протягивать не стал, не рассчитывая на ответный добрый жест.
– Ты один? – спросил Мельников, закрыл дверь.
– К сожалению, один, – ответил Лучников, не двигаясь с места. – Вам повезло, мать пошла гулять с собакой. У меня здоровая овчарка, натасканная на людей. Если бы собака оказалась здесь, она бы вам горло выгрызла. Несчастный случай. Можно сказать, производственная травма со смертельным исходом.
– Не ври, Кирилл, нет у тебя никакой собаки. Где мы сможем поговорить?
– В кухне, – развернувшись, Лучников пошел по коридору в кухню. – Только разговаривать мне с вами не о чем.
Сейчас он жалел, что не посмотрел в глазок, а распахнул дверь не спрашивая. Мельникову бы он не открыл. В голове Лучникова вертелся десяток грязных оскорблений, которые так и просились на язык, но он не решился произнести ни одного из них. Надо бы выгнать этого мента из квартиры, пинком под зад выгнать, послать к такой-то матери, думал Лучников. Если надо, пусть вызывает повесткой, как положено. Пусть будет официальный допрос, протокол пусть будет, пусть в этот протокол занесут, что менты на рабочем месте сломали ему руку. Чем может кончиться такой демарш? Ясно, ничем не кончится. Ничем хорошим. Он опустился на табурет возле окна и вздохнул. Мельников тоже сел на табурет и предложил Лучникову сигарету. Тот отрицательно помотал головой.
– Что врач насчет руки говорит?
– Говорит, когда менты руку ломают, она долго не срастается, – Лучников выглянул на улицу. С его места была видна детская песочница, загаженная собаками, металлические качели без сиденья и пыльные кусты боярышника. – Надо завтра контрольный снимок сделать, – сказал Лучников, хотя желал произнести совсем другие слова.
– Болит рука-то? – спросил Мельников с неподдельным участием.
– Из-за вас меня с работы выгнали, вежливо попросили. Такую работу мне теперь уже не найти.
– Найдешь и получше работу. Как правило, человек сам виноват в своих бедах.
