заметно, но она разглядела этот кивок.
Дверь с грохотом захлопнулась. С площадки послышались короткие, отрывистые голоса и шаги. Затем все стихло. Регина без сил прислонилась к стене и увидела прямо перед собой Скрипника. Тот глядел на нее встревоженно и укоризненно.
– Ну как же так, Регина Сергеевна! Я же предупреждал вас. Вы могли дорого заплатить за свою доверчивость.
– Заплатить? – рассеянно переспросила Регина. – О чем вы? Артем не убивал Соболева. Это сделал Валерий Корзун. Ему нужна была картина из триптиха. Посмотрите, там на кухне включенный ноутбук…
– Кто такой Валерий Корзун? – Скрипник покачал головой. – Вы бредите, Регина Сергеевна? Гусев… он угрожал вам? Говорите, не бойтесь. Угрожал?
– Нет. Он не угрожал. Он… заботился обо мне. Как близкий человек. Как внук. А вы его… вы обязаны были во всем разобраться! – последние слова Регина уже кричала, прямо ему в лицо.
– Вот что. – Тон Скрипника стал суровым. – Вы должны сказать мне спасибо. Если бы не мы, он бы вас убил. Не знаю уж, что он вам наплел, как заморочил голову. Я тоже хорош, послушал вас, не поставил наблюдение за квартирой. Слава богу, нам вовремя поступил сигнал.
– Какой сигнал? – Регина смотрела на Скрипника с ненавистью.
– О том, что Гусев находится у вас в квартире. Какой хитрец, знал, где спрятаться! Знал, что его здесь никогда не найти. Кто подумает на уважаемую учительницу? Сволочь.
– Замолчите! Вы должны найти Корзуна! Я видела его в день убийства, выходящим из подъезда Соболева. Он нес полотно! Ищите настоящего убийцу!!
– Зачем? Мы уже нашли, кого искали. Мне надо идти. Вам вызвать «Скорую»?
– Оставьте меня в покое. Я могу увидеть его? Ведь есть же свидания какие-то?
– Свидания даются родственникам. И… вам не нужно с ним видеться. Это называется «Стокгольмский синдром». Когда заложник привязывается к террористу. Слышали?
– Слышала. Нашли террориста. – Регина повернулась и медленно пошла в комнату.
Она слышала, как захлопнулась дверь. Только теперь, когда квартира была пуста, она дала волю слезам. Сидела на кровати и плакала, тихо, почти беззвучно. Две недели борьбы, две недели надежды и дьявольского напряжения сил – и все напрасно. Артем знал это с самого начала. Знал, но верил ей. Верил, что произойдет чудо и она спасет его. А чуда не произошло…
Что-то надо делать. Ехать в следственный комитет, требовать, чтобы ее выслушали, идти к вышестоящему начальству. И все это долго и муторно. А Артем в это время будет сидеть в камере. И Бешеный внутри него будет бороться за право стать главным. Он может победить. И если он победит, она, Регина, не простит себе этого. Никогда не простит…
Тихо и неуверенно звякнул звонок. Кого еще принесла нелегкая? Неужели Скрипник вернулся, будь он неладен? Регина поплелась в прихожую. Глянула в глазок. На площадке перед дверью стояла Аня, переминаясь с ноги на ногу. Регина отперла замок.
– Регина Сергеевна! Они были здесь?
– Кто они?
– Ну, полиция. Они… забрали Артема?
– Забрали.
– Значит, я не успела… – На глазах у Ани выступили слезы.
– Что не успела? Почему… откуда ты знаешь про полицию?
Регина недоумевала. Аня вылупила на нее серые глаза. В них было страдание.
– Это Сашка, черт бы его побрал. Иуда проклятый. Взял и позвонил ментам. Мол, у нас тут рядом живет неизвестный, под чужим паспортом. Ну они и подняли шухер. Я на работе была, когда пришла, узнала и сразу сюда. Но опоздала… – Аня вытерла слезы и с надеждой посмотрела на Регину. – Региночка Сергеевна, что теперь будет? Его арестуют?
– Его уже арестовали. – Регина почувствовала, что смертельно устала. Все одно к одному. И идею с паспортом она лично придумала, старая дура.
– Но ведь он… Артем… он же гражданин Латвии. Вы же сами говорили!
– Никакой он не гражданин Латвии. И не мой внук. Я вам неправду сказала, Аня.
– Не внук? А кто?
– Никто. Вернее, сын моей бывшей ученицы. Она умерла. А он вырос бандитом.
– Как бандитом? – упавшим голосом переспросила Аня.
– Так. Сидел в колонии за грабеж. А потом освободился. И сразу влип в другую историю. Короче, Аня, его обвиняют в убийстве. В убийстве, которого он не совершал.
– Как же так? – прошептала потрясенная Аня. – Как можно обвинять в том, чего не делал? И… что теперь будет?
– Что будет, не знаю. Ты иди домой. Нечего тебе здесь делать, помочь ты ничем не можешь. А за брата ты не в ответе, каждый своей головой думает.
Аня кивнула и поплелась в прихожую. Регина хотела пойти закрыть за ней дверь, но у нее внезапно резко закружилась голова. Потолок завертелся перед глазами, как карусель, все ускоряя вращение. Люстра сверкнула всеми цветами радуги и почернела. Черный свет разлился вокруг, поглотив день. Звуки превратились в один пронзительный свист и исчезли. Наступила тишина.
24
…В камере было негде яблоку упасть. Тошнотворно пахло кислятиной и мочой. Казалось, кинь топор, и он останется висеть в воздухе, до того тот был плотный и душный. По стенам стояли двухъярусные железные кровати. Я насчитал их не меньше пятнадцати. Свободных мест всего три, все наверху. Прошлый СИЗО был не лучше, но все-таки не такой переполненный. На меня с любопытством уставилось два с лишним десятка глаз. Я молча подошел к свободной кровати, кинул на железную сетку выданную мне скатку. Оставалось как-то забраться наверх, что с загипсованной рукой было проблемой. Никаких лестниц на этих столетних проржавевших монстрах не предусматривалось. Мужики, сидевшие кучкой внизу с картами, смотрели на меня с любопытством, ожидая веселого представления.
– Эй, парень, тебя подсадить? – спросил один из них, пожилой, с сизым испитым лицом.
Остальные дружно загоготали. Не успел я ответить, из противоположного угла камеры раздался высокий сиплый тенор:
– Братцы, это ж Бешеный! Сколько лет, сколько зим! Добро пожаловать в хату.
Голос принадлежал тощему парню с козлиной бородкой и татуировкой на щеке. Приглядевшись, я узнал в нем Ваську-танцора, с которым сидел на малолетке. Та еще мразь, хотя в свое время учился в балетном училище, правда, не окончил его.
– Братаны, это свой. – Васька поднялся с кровати и подошел ко мне. – Рад видеть тебя, Бешеный. Где руку повредил? Тебе подмогнуть?
Его дружелюбие не могло ввести меня в заблуждение. Такие, как Танцор, ничего не делали за просто так. Однако, пожалуй, его помощь сейчас была бы кстати. Васька помог мне залезть наверх. Сам подтянулся и сел рядом.
– Рассказывай, за что тебя.
– Ни за что.
Он заржал.
– Э, брат, все так говорят. Курить есть?
– Нету. Бросил.
– Хорош гнать. Чтоб Бешеный бросил смолить?
Я вспомнил последние слова Регины, которые она говорила мне перед тем, как меня схватили. «Ты не Бешеный. Он это не ты. Ему нечего терять». Это правда. Бешеному терять было нечего. Он знал одно: или выживет сейчас, в этот момент, любой ценой, или погибнет, и никто не станет о нем плакать. Никто. Поэтому
