Ознакомительная версия.
Я сказала Лицкявичусу правду: в последние двое суток навалилось столько дел, что мне пришлось на время забыть о нашем расследовании. Я поддерживала связь только с Викой – по телефону, но никаких новостей пока не появилось. На работе был настоящий завал: наступил период отпусков, и половина отделения отсутствовала, а пациентов, между прочим, меньше не становилось! Мне приходилось спускаться в операционную шесть раз, потом последовало суточное дежурство, после которого я почувствовала себя полностью выжатой и мечтала лишь о возвращении домой, в мягкую кровать. Что ни говори, а совмещать расследование и работу становилось все труднее, не говоря уже о том, что с Шиловым нам удавалось побыть наедине всего несколько часов в два, а то и в три дня – это уже не лезет ни в какие ворота! Тем не менее взялся за гуж, как говорится… В общем, после суток я приползла домой, приняла контрастный душ, приведший меня в более или менее человеческое состояние, и выпила две чашки крепчайшего кофе. Если бы Олег видел, сколько ложек я насыпала в турку, то немедленно прочел бы мне целую лекцию о пренебрежении своим здоровьем и риске сердечно-сосудистых заболеваний, повышающемся после тридцати пяти. К счастью, я находилась дома одна, и некому было делать мне замечания.
Зато теперь, после «реанимации», проведенной по собственному методу, я, по крайней мере, ощущала себя заново родившейся личностью и могла ехать в больницу к Лицкявичусу. Однако этого делать не пришлось, потому что позвонила Вика и сказала, что сегодня рано утром он уехал домой. Я удивилась, потому что Лицкявичус не провел в больнице и пяти дней. Кроме того, я по опыту знала, что врачи – самые ужасные пациенты; они сами прекрасно знают, как себя лечить, и чужое вмешательство допускают лишь в бессознательном состоянии или тогда, когда имеют дело со специфическим заболеванием, с которым самостоятельно им не справиться.
Вика назвала мне адрес, по которому Лицкявичус ждал меня. Это место находилось в пятнадцати минутах езды от города, в коттеджном поселке. К счастью, туда ходил автобус, хотя, думаю, предназначался он в основном для визитеров, так как проживающих в поселке людей вряд ли волновала проблема общественного транспорта. Поселок охранялся, и у въезда на территорию человек в форме вежливо поинтересовался, куда я иду. Позвонив по телефону с поста и получив «добро», он пропустил меня за шлагбаум.
Едва ступив на мощеную дорожку, по обе стороны которой возвышались жилые строения, я поняла, что поселок назывался «коттеджным» исключительно из скромности – ведь не называть же его, например, «дворцовым», в самом деле? Каких только домов я не видела, продвигаясь вглубь, – сказочных замков с башенками, огромных, обитых деревом «изб», стилизованных под русскую старину, и так далее. Были здесь, однако, и совершенно обычные добротные дома – хоть и дорогие, но непритязательные, – принадлежащие, судя по всему, людям не только с деньгами, но и с понятием о вкусе и хорошем тоне. К моей радости, дом Лицкявичуса относился именно к таким. Аккуратная двухэтажная постройка из жемчужно-белого кирпича, крытая синей металлочерепицей и окруженная небольшим садом, радовала глаз. При моем приближении к воротам подлетел ураган в образе великолепного мраморного дога, который, вместо того чтобы подать голос или хотя бы зарычать, просто внимательно разглядывал меня сквозь невысокую чугунную ограду. Пока я раздумывала, безопасно ли отодвинуть щеколду и войти, появился невысокий пожилой мужчина в джинсах и футболке, по виду – таджик или узбек.
– Домой, Аякс! – произнес он с акцентом, указывая в сторону дома. Собака повиновалась немедленно. – Заходите, заходите! – пригласил меня мужчина, открывая калитку. – Доктор ждет.
Он провел меня в дом. Мы вошли в широкий овальный холл, из которого на второй этаж поднималась деревянная лестница с фигурными перилами. Холл был оформлен в строгих синих и бежевых цветах – под стать фасаду. По всему периметру стояли мягкие диваны, на одном из которых возлежал Лицкявичус собственной персоной, с загипсованной ногой на подлокотнике. Рядом с ним, как большая двухцветная свечка, сидел Аякс, устремив умную и печальную морду на хозяина.
– Он пришла, доктор! – объявил мой провожатый – словно дворецкий в дореволюционной России, только тогда вместо обращения «доктор» употребляли слово «барин», а женщину называли «она».
– Хорошо, Раби, – кивнул Лицкявичус. – Принеси-ка нам кофе, пожалуйста.
– Аллах с тобой, доктор! – сердито воскликнул Раби. – Ты ж с утра уже чашки три выдул!
– Я бы выпила чаю, – пискнула я.
– Вот, умный женщина! – восхитился мужчина. – Чай принесу, не кофе!
Его слова прозвучали как ультиматум. Я поняла, что Раби не просто работает на Лицкявичуса, но и позволяет себе командовать своим боссом – возможность, которую имеет далеко не каждый служащий.
Пока Раби возился на кухне, я вкратце изложила Лицкявичусу все, что мне удалось узнать.
– Это немного, – закончила я, – но, по крайней мере, кое-что становится очевидным.
– Ну, давайте посмотрим, – сказал он. – Что нам известно? Первое: родственники пяти первых жертв имели мотивы для убийства. Жена адвоката хочет избавиться от его конторы и теперь беспрепятственно может это сделать. Муж вашей подруги (если предположить, что он знал о ее романе с тем турком) не хотел потерять место в компании и лишиться надежд когда-нибудь унаследовать бизнес тестя. Глушко не хотел потерять дочку, если жена и в самом деле захочет развестись – а все к этому как раз и шло. С Гаспаряном и Пластун все намного сложнее. Жена, скорее всего, не имеет к его смерти никакого отношения, а вот сын… Избавиться от Ирины было бы для него не только делом чести и местью за мать, но имело бы и экономическую подоплеку: Ролан Гаспарян угрожал поделить наследство так, чтобы половина его досталась ребенку от Пластун…
– Которого, как мы уже знаем, не существовало, – вставила я.
– Да, но Вартан этого не знал!
– Да бросьте вы, Андрей Эдуардович! – воскликнула я. – Неужели вы думаете, что сын мог убить отца?
– И за меньшее убивают, – усмехнулся он. – Конечно, нельзя сбрасывать со счетов проблемы Гаспаряна с конкурентами по бизнесу, но… Смотрите, Агния Кирилловна, в чем дело: уверен, у каждой из жертв было полно врагов – возможно, даже таких, которые пошли бы на убийство, но не надо забывать о способе убийства. «Виталайф» – наша отправная точка, и хотя все, похоже, не совсем так, как мы предполагали в начале расследования, конкуренты Гаспаряна вряд ли могли сговориться с тем, кто сочинил весь этот план.
– Значит, вы предполагаете, что был какой-то план? – спросила я.
– Чем дальше, тем меньше я в этом сомневаюсь. Итак, у нас имеется мотив. Теперь поговорим о возможностях и средствах. Кому проще всего подсунуть жертвам яд? Тем, кто находился к ним ближе всего, – женам, детям, любовникам. Никто посторонний не мог, скажем, прийти в офис или домой к этим людям и просто оставить на столе пузырек с «Виталайфом» в надежде, что жертва из любопытства вдруг начнет его принимать! Тем не менее эта версия рушится как карточный домик, потому что невозможно использовать один и тот же способ убийства при помощи одного и того же препарата для устранения пяти человек, которые никак не связаны между собой!
– И что это значит? – спросила я безнадежным голосом.
– Это значит, Агния Кирилловна, что мы плохо работаем! – отчеканил Лицкявичус. – Настолько плохо, что никак не можем установить, какое отношение все эти жертвы имели друг к другу. Должно быть нечто общее между всеми убитыми – это мое глубокое убеждение. Итак, наша задача состоит в том, чтобы нащупать эти связи. Как только нам это удастся, считайте, мы расследовали дело и можем спокойно передавать его… тем, кому следует, в общем. Цель ясна?
Я кивнула. Цель мне была абсолютно ясна, но вот пути ее достижения казались довольно расплывчатыми. Заметив это, Лицкявичус продолжал уже гораздо более мягким тоном:
– Да не волнуйтесь вы так, Агния Кирилловна! Вам не придется все делать одной, мы объединим наши усилия. Во-первых, я полагаю, что нашим самым главным – и, к сожалению, единственным – свидетелем в этом деле является Антон Перов?
– Похоже, что так, – согласилась я. – Перов видел того, кто оставил отравленную водку на столе. Я только одного не могу понять: откуда злоумышленник знал, что бутылку возьмет именно он, ведь в кафе в тот момент находилось несколько человек?
Лицкявичус удивленно посмотрел на меня.
– Вы что, Агния Кирилловна, до сих пор не поняли? – спросил он.
– Не поняла – что?
– Убийце было все равно, кто именно выпьет эту водку!
– Вы имеете в виду… Погодите, но ведь жертв могло оказаться гораздо больше!
– Совершенно верно. На отравленную водку могла польститься, скажем, целая компания любителей тяпнуть на халяву, и тогда мы имели бы не два новых трупа, а пять, а то и десять!
Ознакомительная версия.
