Петр Петрович удивился, а, что там, мол, еще расследовать и что искать? Может, жалобу написал бывший владелец ожерелья, а ныне осужденный 19-летний парень? На что капитан сказал:
– Петрович, даю слово, когда все закончится, я сам обо всем вам расскажу: тебе и Калёному. – И добавил, что дело завершится за неделю, а пока – все свободны!
На шестой день Начальник Розыска позвонил Шалунову и пригласил его с Калёным к себе:
– Пропуска заказаны, жду через час.
В кабинете капитан налил им чаю и, заметив, что Калёный весьма сконфужен и явно чувствует себя не в своей тарелке, спросил:
– Что, Антон, непривычно?
– Да, товарищ капитан, угадали. Сколько раз я в таких кабинетах сидел в наручниках, и мне шили дело, а сейчас…
– Ага, – улыбнулся капитан, – это я по просьбе Петровича вас именно сюда пригласил. Вы ведь в этом деле принимали участие на стороне милиции и сейчас находитесь в ее стенах как наш помощник, а побывав в таком амплуа, вам никак невозможно вернуться сюда снова… в наручниках. Так? – улыбаясь, спросил капитан.
– Психологи долбаные, – отвернувшись к стене, сказал Калёный.
– Ну, а теперь за дело, – и капитан, достав папку, начал рассказ: – Вся история с ожерельем началась в 1937 году, – да-да – именно в этом самом, знаменитом. Тогда из Гохрана пропало ожерелье, именуемое как «Ожерелье Царицы». По другим источникам – как «Колье Императрицы»…
– Постойте. Постойте, – воскликнул Калёный, – как в 37-м? Его же привез после Гражданской войны дед мальчишки… привез из Екатеринбурга… там, где царя с семьей расстреляли? При чем здесь 37-й год?
– Антон Сергееич, не перебивайте и все узнаете, хорошо? – сказал с улыбкой капитан и продолжил:
– В те времена в Гохране СССР был полный бардак – массу драгоценностей вывозили за границу для приобретения на деньги, вырученные за продажу драгоценностей, современной сельхозтехники, но какую-то часть предприимчивые и не лишенные «родимых пятен капитализма» сотрудники Гохрана и чекисты присваивали себе. Незаметно, что-то небольшое, не бросающееся в глаза. Учет-то там был налажен из рук вон плохо. Так вот, «Колье Императрицы» – одно из редчайших, сохранившихся ювелирных изделий великого мастера Карла Болена, и поэтому скандал тогда разразился громкий. Началось следствие, и под подозрение попало 3–4 человека, имеющие прямой доступ в любые хранилища и легко – при желании – могущие его украсть. Во втором списке – порядка еще 10 человек – значились люди, имеющие периодический доступ к хранилищам, ну и последний список лиц из почти 30 человек был составлен для очистки совести, ибо они практически не имели доступа к драгоценностям. Они даже в большинство залов и запасников не могли пройти. Вот среди этих тридцати и был дед мальчика – Ян Карлович Вайзен – русифицированный вариант – Васин. В результате расследования ожерелье так и не было найдено. Двое из главных подозреваемых были расстреляны, двоим дали большие срока. Из второго круга – 10 человек – половину посадили на 3–5 лет, остальных выгнали. А вот из тех тридцати – кого-то выгнали, а кого-то отправили служить в отдаленные районы Сибири. Так в 1939 году дед мальчика Саши приехал туда, где они и умерли. Дед в 1977, бабушка – ну вы знаете когда. До смерти Сталина он был участковым милиционером и по сохранившимся сведениям – хорошим участковым.
Теперь перенесемся в 1988 год, когда Рихард решил заняться антиквариатом и по рекомендации Гоги из столицы пригласил… ну пусть он так и остается – Очкарика. Этот Очкастый был неплохим теоретиком. И тут случилось совпадение. Когда Антон пришел и сдал Рихарду сведения о колье, хранящемся у мальца в глухой деревеньке, то Очкастый поехал в Москву – там у него была куча знакомств, – и первое, что он увидел – было «Колье Императрицы»! Понятно, что копия. Но копия, сделанная очень качественно. И тогда, глядя на это украшение, у него возникла мысль, как стать богатым. Очкарик приобретает эту копию – кстати, она сама стоит очень немалых денег, и с ней приехал в Сибирь. Это ожерелье, естественно, он привез с собой. Его он надежно спрятал и никому его не показал. После этого он стал дяде Гоги исподволь внушать мысль, что не мешало бы самим купить ожерелье в деревне, что глупо разбрасываться такими деньгами. Делал он это ненавязчиво, и в конце концов Гоги решил – едем вдвоем, покупаем и все сваливаем на Калёного. Так и сделали. Очкарик зашел, договорился и купил настоящее ожерелье, заплатив за него 25 тысяч долларов. А вот дяде вынес и в машине отдал копию. Настоящее же он себе оставил. Вот такая комбинация.
В итоге начавшихся разборок, толчок которым дали вы, Очкастый сдал Рихарду Гоги, потом Гоги Рихарду – ожерелье. Его, кстати, по нотариально заверенной доверенности из банка забирал уже Рихард.
– А вы-то как об этом узнали? – спросил Петрович. – Ну, о том, что с 1937 года в розыске?
– Да все очень просто. Когда началась возня с этими драгоценностями, мы сделали запрос – на всякий случай – в Центральный архив МВД, и нам ответили, что упомянутое ожерелье в розыске более полувека. А также выслали нам информацию. А еще – помните дедульку из Москвы, которого привез с собой Очкастый? – и, увидев утвердительные кивки слушателей, продолжил:
– Мы побеседовали с этим дедушкой – он оказался профессором. И он-то упомянул о том, что Очкастый в свое время покупал копию ожерелья. Все стало ясно, и мы плотно сели на хвост предприимчивому Очкарику. Вчера он с вещами хотел улететь в Москву, но мы его задержали. В присутствии понятых осмотрели вещи и изъяли у него настоящее ожерелье.
– Так он и Рихарда кинул, и дядю? – с удивлением воскликнул Калёный. – Ну делец! Недолго ему жить осталось…
С того 1990 года прошло восемь лет. Калёный отошел от «уголовщины» и заделался фермером. На паях с другими сельчанами выкупили у распавшегося Совхоза технику и стали работать на земле, но, как и большинство фермеров, довольно быстро прогорели. С год назад Калёный уехал в Город, и вестей о том, где он и что с ним, нет никаких.
Два парня, что играли в карты с Калёным, кончили плохо. Работать они с ним не захотели, да и не умели, и через год Ивана посадили за разбой, причем срок дали приличный, а его друг Васька – пьяный замерз той же осенью. Его долго искали, но тело насквозь промерзшего мальчишки обнаружили только весной, на окраине деревни. Там он всю зиму он и пролежал.
Рихард в криминальных кругах Города к середине 90-х стал первым, главным авторитетом, но однажды утром был обнаружен в своей кровати с пулей в голове. Пистолет, из которого был сделан выстрел, лежал рядом. Все это посчитали самоубийством… Гоги исчез из Города навсегда, и о его судьбе ничего не известно, так же как и о судьбе Очкарика. По слухам, они оба уехали в независимую Грузию, но это всего лишь слухи.
Судмедэксперт Огурцов, что тогда вскрывал труп бабушки, задушенной внуком, почти не изменился – был таким же упитанным и розовощеким крепышом. Казалось, время над ним не властно. Но все эти годы нет-нет, он возвращался мыслями к тому случаю с перышком в трахее и при этом испытывал некоторое неудобство, ибо сомнения – а не ошибся ли он тогда? – периодически его посещали. И то, что комиссионная экспертиза подтвердила его выводы, как-то мало Эксперта успокаивало.
Сомнения, что его посещали: «…ошибка, какой я дурак, парня напрасно посадили…», делали временами его жизнь невыносимой. И вот в тот день начала лета 1997 года он снова вспомнил того парня, думая, где он, освободился? Сидит? Жив ли вообще? Ну, а поскольку работы было в тот день совсем немного, то Огурцов позволил себе чуточку «принять на грудь». И вот тогда-то в дверь и постучали. Вошедшего парня он узнал сразу – это и был тот самый внук, который задушил бабушку и которого он только что вспоминал. Они несколько минут молча смотрели друг на друга. Нет, Эксперт его не опасался, не боялся, просто он был – он только потом это понял – рад тому, что сейчас все разрешиться, что кончатся его сомнения…
– Ну что, Доктор, узнал?
– Узнал, проходи, садись.
– Нет, спасибо. Я свое отсидел. Лучше присяду.
Он снова помолчал и, испытующе глядя Эксперту в лицо, спросил:
– Вспоминал меня?
– Конечно, – ответил спокойно Эксперт.
Они снова помолчали, и только тогда парень, выдохнув, спокойно сказал:
– Успокойся, Доктор. Все было так, как ты и написал. Я на самом деле это сделал. Не мучай свою совесть. Это произошло случайно, хотя никогда об этом не думал и никогда не представлял, что смогу убить свою бабушку. Это произошло как-то нечаянно: она ворчала, ворчала, и я взял подушку, чтобы подложить ей под спину, а вместо этого кинул ее на лицо и плотно прижал. Бабушка всю подушку порвала… Потом затихла. А у меня, видимо, на секунду крыша поехала. Я испугался, а потом накатила радость – свободен!!! И тогда принялся танцевать сам с собой. Тут-то меня и застал Калёный.
