Святая простота! Что я знаю о себе? Не буду ли я всю оставшуюся жизнь мечтать об Анне, как об утерянном рае, утраченном навсегда отчем доме?
Не оглядываясь, стартовал я в нашей прокурорской "Ниве" кратчайшей дорогой — через перевал — и уже через несколько минут был в центре Нахалсгроя, у парикмахерской Гарегина.
Но что это? Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.
Я вышел из машины, подошел ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.
Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили все, что попалось им под руку.
— Надо вызвать милицию. — Я тронул Согомоныча за плечо.
— Нет, — он отвел глаза. — У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на меня. — Жаль только, чтоя не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…
Это был еще один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.
Я отошел к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.
Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой — поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских СемейиЛодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крестными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.
"Новыми успехами встретим…" — было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно…
Я закрывал "Ниву", когда к обкому подкатила черная служебная "Волга". Из нее вышел человек в прокурорской форме. Я узнал Фурмана.
— Привет, Игорь! — Мы вместе вошли в здание. Поднялись по лестнице. Фурман вел себя так, словно между нами ничего не произошло. — Хочешь новость? В этом доме пока никто не знает. Ты — первый… Бураков повесился. В следственном изоляторе.
Я поразился:
— У нас в следственном изоляторе? Чего они…
— Не у нас, слава Аллаху! В следственном изоляторе КГБ…
— А туда-то он как попал? — удивился я. — Как шпион?
— Да нет! При поступлении у Буракова обнаружили обострившийся геморрой. Ну, и решили подлечить. Консервативно, разумеется. В нашем изоляторе условий нет, а у них и условия, и специалисты. Тебя это удивляет?
— Меня уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман. — Постепенно я пришел в себя. — У других обвиняемых, надеюсь, нет геморроя?
— Нет вроде.
Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:
— Вас приглашают…
Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлетной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.
— Присаживайся… — Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. — Что там с этим делом Умара Кулиева? спросил он. — Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола! Я по поводу телеграмм…
— Стоит! Умар Кулиев невиновен… Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.
— Мне докладывали обратное… — сказал Митрохин.
Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.
Митрохин подал знак — Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Все у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.
— …Между прочим — раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, — сказал Митрохин, — как ты смотришь, если мы переведем вас в помещение бывшей военной?
Это — нежилой дом, все приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы… Надоело, наверное, жить как на бивуаке?
Я знал теперь, что меня ждет, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиден-ко и Эминовым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. "Ты — нам, мы — тебе!" Ничего другого не требовалось.
В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.
— Надо срочно освободить невиновного, — повторил я. — Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано… Сделка не состоялась.
— Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры… — тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. — А он делает вид, что не понимает!
Брезгливое выражение не сходило с его лица.
"Это не маска, — подумал я. — Он действительно оскорблен. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии…"
— Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку — ни много ни мало — тридцать тысяч…
Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.
— Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращенный юноша…
"Толстый, неуклюжий Бала! — подумал я. — Деликатный, в темных очках-консервах, идеалист… Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!"
Я посмотрел на графин — я просто умирал от жажды.
— А вот письмо от следователя водной прокуратуры Гусейна Ниязова, он возмущен…
"Сколько-же еще у них для меня новостей? Вечно занятый семьей и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа…"
Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву — меня к чему-то готовили.
— В связи с делом Кулиева нам удалось поднять — и на такую высоту! принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит…
— О чем вы говорите… — невежливо прервал я Первого. — О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осужден на смерть!
Но Митрохин словно не услышал меня:
— Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписи со всего Союза. "Смерть! Никакой пощады убийце!" Я лично выступил в республиканской газете… И теперь как? Что мы им скажем? "Ошиблись. Извините!" Так? — Что об этом говорить зря… — Я снова прервал его.
Митрохин снова взглянул на меня. — Ты в курсе? — О чем вы?
Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.
Я все прочитал в их глазах.
Умара Кулиева не было больше в живых. Живой он был им опасен, и приговор спешно приведен в исполнение.
Я не рванул рубаху на груди, не взвыл глубоко, по-собачьи, от невыразимого отчаяния и безнадежной боли. Я поднялся, налил из графина воды.
— А мои телеграммы в Москву? В Президиум Верховного Совета? Генеральному прокурору?
— Видишь ли… — объяснил Митрохин. — Довиденко попридержал их. Ему показалось, что он обязан посоветоваться со мной.
— Когда его расстреляли? — спросил я.
— Сегодня. Рано утром.
Довиденко задержал телеграммы. Эминов, член коллегии республиканского МВД, ускорил приведение приговора в исполнение.
Они все еще следили за мной. Настороженно и в то же время уже успокаиваясь.
Поезд ушел. Ничего нельзя было больше сделать. Я поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое в их перекосившиеся лица. У меня было чувство, словно я окропил их кровью невинно казненного. Никто не сказал мне ни слова. Я поставил стакан и пошел к дверям.
Последним в ряду смертоносных событий этих недель была гибель молодого следователя Алиханова, который вел дело Умара Кулиева.
В машине у него отказали Тормоза, она сбила легкое ограждение на причале, недалеко от кафе "Сахиль", и сверзилась в море.
Эдик Агаев на следствии и в суде все отрицал и получил шесть лет. Шефу лодок определили пятнадцать. Цаххана Алиева так и не нашли.
Бала был осужден на восемь лет. Многократные обращения в надзорные инстанции его родителей и мои пока ни к чему не привели.
Незадолго до отъезда между роддомом и домом для престарелых я случайно встретил вдову Умара Кулиева. Мы остановились в растерянности, но, когда я хотел что-то сказать, она вдруг бросилась от меня, словно от зачумленного.
