Ознакомительная версия.
Она лишь молча кивнула головой.
— Пусть твой ухажер головой покумекает, своих бывших дружков прощупает. Может, и всплывет что-нибудь. Ну что ты молчишь все время?! — не выдержав, вспылил он. — Я о ком забочусь, елки-палки?!
Вера остановилась, подняла на него глаза и с болью, плохо скрывающей панический страх, проговорила:
— А что я вам скажу? Я выстрелила в него вот этими руками. Видела, как он упал. Облила все вокруг керосином и подожгла. Я не знаю, куда мог подеваться труп…
— Если он вообще был, — еле слышно произнес Скоропупов.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что отсутствие трупа в доме может означать что-то одно из двух… — Он сделал многозначительную паузу. — Или его кто-то успел оттуда убрать. Или…
— Или?!
— Или твой муженек жив и здоров и готовит какую-нибудь очередную пакость.
— Нет, только не это! — Вцепившись похолодевшими руками в перила лестницы, Верочка изо всех сил старалась сохранить остатки самообладания, но последнее давалось ей с огромным трудом. — Вы не можете понять, что это значит! Вы не можете себе представить!..
— Да уж… Понаделали вы все дел!
Он наскоро простился и пошел к выходу.
Что он мог сказать этой охваченной страхом женщине? Что все утрясется? Или что все будет хорошо? Так он и сам в это почти не верил. Мало ему неприятностей по службе, так в довершение еще неизвестно чем обернется для него этот исчезнувший труп…
Скоропупов завернул за угол универсального магазина и, постояв в раздумье на ступеньках, решительно рванул на себя дверь. Как говорится: война войной, а харч вовремя. Он выкатил из угла пустую тележку для продуктов и менее чем за десять минут наполнил ее хрустяще-шуршащими гастрономическими изысками. Как никак Новый год не за горами, а у него дома шаром покати. Коль уж случилось ему этот праздник встретить холостяком, не голодать же ему теперь по Варькиной милости.
Домой он вернулся, когда уже почти стемнело. Не зажигая огня, Валентин Иванович отнес пакеты с продуктами на кухню и, облокотившись о подоконник, замер у окна.
Вот и все… Года как не бывало. Триста шестьдесят пять дней отлистал календарь, сделав их пройденной жизненной вехой. Все теперь в прошлом: и его неудавшийся брак с Варварой, и очередной нагоняй от начальства, и это запутанное, проигранное дело.
Скоропупов невесело улыбнулся, вспомнив, как недоуменно вскинула глаза Алевтина в ответ на вопрос о беззакониях, творящихся на фармкомбинате. Залопотала что-то о разногласиях между братьями в силу неуравновешенности младшего. Доказательством чего послужило и его ничем не мотивированное самоубийство. А о том, за что была ранена и отчего потом в столичной клинике пролежала почти месяц, не хотела и вспоминать. И плевать ей было на то, что он, Скоропупов, пренебрегая профессиональным долгом, бросился ей помогать. И что потом всячески все сглаживал, пытаясь свалить вину за убийства на исчезнувшего и вроде бы обидевшегося на весь белый свет Голованова Олега. Она изумленно хлопала ресницами и на прощание выдала что-то дежурно-вежливое.
А он-то, старый дурак, очередного строгача схлопотал, якобы упустив убийцу. Получается, что опять пострадал за правду. А как же иначе? Ну не мог же он своему начальству все как есть выложить. Да и кто ему поверит, если эти братья всеми уважаемые люди. Меценаты к тому же, подарившие городу не одну тысячу долларов ко всяким разным праздникам. Да и где же ему взять этого убийцу, Голованова, если жена его утверждает, что пристрелила его, а труп самым невероятным образом вдруг исчезает…
Валентин Иванович ощупью нашел початую бутылку пива на подоконнике и приложился к горлышку.
Ничего! Пусть они сейчас все в дружбе, счастии и согласии. Пусть гремит для них торжественный марш Мендельсона. Он-то знает, что на этом ничего не закончено. Не поставлена еще точка во всей этой истории. Нет, не поставлена…
— Ну что, девушки?.. — Иван Алексеевич ослабил немного узел галстука и поднял наполненный шампанским хрустальный бокал. — За что пьем? За счастье, за удачу или за вас красивых?
— За нас счастливых! — дополнила его тост Лидочка и повисла на шее своего возлюбленного. — Вы понимаете?! Нет, вы не понимаете! Так, как счастлива я, — не описать словами! Это как излечиться от долгой и тяжелой болезни! Это как увидеть свет в конце длинного тоннеля! Это… ну что мне вам объяснять? Ваши лица так же сияют… Давайте выпьем.
Четыре бокала, искрясь в свете хрустальных подвесок люстры, сошлись в мелодичном перезвоне, знаменуя этим звучанием начало новой жизни. Вино играло, вырываясь на волю беззвучным шипением крохотных пузырьков. Лица присутствующих сияли неподдельным счастьем. И почти каждый из них чувствовал великую радость, радость освобождения от постоянного ощущения грядущей беды.
Все теперь в прошлом. Канули в Лету интриги, недомолвки, недоразумения, порожденные неведением. Все неприятности позади. Все плохое оставлено в году минувшем и забыто с последним боем курантов.
Эйфория новогодней ночи… Как сладостна она, как упоительна! Как хочется верить в прекрасное, светлое, доброе. И, глядя в сияющие глаза напротив, мечтать о том, что все теперь образуется…
— С Новым годом, родная! — Денис скосил глаза на безымянный палец жены, где, грея его сердце, горело обручальное колечко с маленьким бриллиантом. — С Новым годом… У нас все должно быть просто отлично!..
— С Новым годом, сынок, — пожилая женщина стукнула граненым стаканом о другой такой же стакан, наполненный дешевым пахучим вином, и предложила. — Ты выпей, выпей. Тебе легче будет…
Приподняв голову от подушки, Олег протянул обожженную руку и взял стакан.
— С Новым годом, мать, — помедлив, хрипло произнес он. — Хоть и не мать ты мне. Но раз жизнью тебе обязан и своей родной в живых уже нет, будешь ты мне матерью. Давай выпьем…
Он опрокинул в себя содержимое стакана, вяло пожевал кусок розовой домашней ветчины и вновь откинулся на подушку. Глаза его, помутневшие от боли и страданий, уставились в треснувший потолок. Сколько раз за эти недели он глазел на потолок, словно силился найти там ответ и объяснение тому, что с ним произошло. В ярости скрипел зубами, бился головой о подушку, катался по кровати, и кто знает, если бы не молчаливое сострадание этой посторонней женщины, работавшей санитаркой в районной больнице, может, он и свихнулся бы от мыслей, буравящих его мозг. Видя, что Олегу совсем плохо, та садилась на краешек кровати и, положив его голову себе на колени и осторожно поглаживая его настрадавшуюся голову, принималась тихонько напевать. Звук ее голоса приводил его в чувство, и он принимался ее расспрашивать.
Каждый его вопрос, равно так же как и ее ответ, добавлял ему новых мучений. Но, мучая себя и ее этими допросами, он постепенно начал чувствовать какую-то тягу к жизни. Отдавая себе отчет, что движим лишь одним-единственным желанием отомстить, Олег тем не менее говорил:
— Да, Верка всегда была красивой бабой. Справной и покорной. Поживем — увидим, что с ней дальше делать.
Вот и сегодня, в новогоднюю ночь, он снова спросил старушку:
— Говоришь, выздоравливает?
— Да, — подтвердила его новоявленная мамаша, заметно захмелев. — Личико порозовело. Глазки заблестели.
— Сенька навещает? — стиснув зубы, прошипел Олег.
— Да, раза два, а то и три за день прибегает. Счастливые… Целуются… Следователь раза два был.
— Доцелуются, — выдохнул он, пропустив ее последние слова мимо ушей. — Ох, доцелуются… Дай-ка мне, мать, палку мою.
Та метнулась в угол и достала костыль, оставшийся еще от ее покойного мужа, любившего этим самым костылем взгреть ее по лопаткам.
Олег свесил ослабевшие ноги с кровати. Подхватил палку и, поддерживаемый с другой стороны заботливой сиделкой, двинулся к двери. Та безропотно шла рядом с ним, готовая выполнить любой его каприз, любое приказание.
Надо же было такому случиться, что судьба на старости лет сжалится над ней и пошлет ей сыночка! Сколько лет она мечтала об этом, сколько просила господа. Хоть на старости лет, да уважил…
Ступеньки ветхого крылечка противно взвизгнули под их неровными шагами. Тропинку, ведущую к калитке, засыпали крупные хлопья снега, бесшумно падающие с черной бездны неба. Утопая по щиколотку в свежем, пушистом снегу, они прошли несколько шагов и остановились. Олег подставил лицо тихому ветру и прислушался.
Где-то звучала музыка, кто-то пел, какая-то девчушка отчаянно звала потерявшегося друга, заливисто хохоча при этом.
— Смеются… — негромко обронил Олег и, проведя рукой по обожженным волосам, отчеканил. — Все сейчас смеются… Все счастливы… Но пробьет и мой час! И кончится для вас все хорошее. Клянусь в эту новогоднюю ночь, что так и будет! Я вернусь!..
Ознакомительная версия.
