Некоторое время спустя он встал, разделся, влез под ледяной душ – однако предварительно не только набросил цепочку, но и подпер дверь стулом. Потом достал из бара банку диетической колы, сел за обеденный стол, поставил перед собой телефон и принялся разыскивать своего драгоценного Джеральда.
В его памяти хранились пять телефонных номеров сына: квартиры в Бруклине, бара, бывшей жены, бывшей подружки, с которой Джерри прожил два года, а также сотовый. В баре к телефону подошел Писунчик – работавший там бармен. Голос у него заплетался от виски.
– Привет, мистер Валентайн, как вы себя чувствуете?
– Уж получше, чем ты, – огрызнулся Валентайн. – Где мой сын?
– Отправился на обход, – сказал Писунчик. – Что-нибудь ему передать?
Валентайн поморщился: владельцы баров не совершают «обходы».
– Хочешь сказать, что он пошел собирать с должников деньги? – спросил Валентайн.
– Что вы, я такого не говорил…
– Значит, Джерри по-прежнему промышляет букмекерством?
– Я не обязан отвечать на этот вопрос, – сказал Писунчик.
– Это я заплатил за бар, – напомнил Валентайн.
Бармен икнул. Ему недавно перевалило за сорок, но до пятидесяти, если будет пить такими же темпами, он точно не доживет.
– Насколько я помню, тебя освободили условно-досрочно? – осведомился Валентайн. – Так вот, Писунчик, если я позвоню в полицию и сообщу, что Джерри держит подпольный тотализатор, ты снова загремишь за решетку.
– Вы сдадите собственного сына?
– Черт меня побери, если не сдам!
– Вы – это нечто! – провозгласил бармен.
– Тогда отвечай на вопрос.
– Ну ладно – да, он по-прежнему принимает ставки.
Валентайн бросил трубку. Тяжело дыша, он принялся названивать по другим номерам, пока наконец по сотовому не ответила какая-то незнакомая девица со знойным пуэрто-риканским акцентом. Где-то на заднем плане звучала латиноамериканская музыка, и Валентайн, решив, что сын его лежит в постельке рядом с его собеседницей, рявкнул в трубку громче обычного.
– Джерри здесь нет, – кротко ответила девица. Музыка стала тише – наверное, она прикрутила радио. – А вы и вправду отец Джерри?
– Да. Где он?
– Понятия не имею. А почему вы такой гад?
– Это вам Джерри сказал? Что я гад?
– Он говорит, что вы самый гадский гад на планете.
– Значит, он с настоящими гадами еще не встречался. Куда он ушел?
– Не знаю. Так почему вы такой гад?
– Может, я гад только для Джерри.
– Джерри такой чю-ю-юдный, – слово таяло на ее устах. – Его только вы и не любите.
Это была явная ложь. Валентайн дал ей номера телефонов бывшей жены Джерри и его бывшей подружки и предложил создать группу взаимной поддержки. Пуэрториканка грязно выругалась и бросила трубку.
Валентайн вернулся на постель. Он чувствовал, как у него начинает подниматься давление. От подпольных букмекеров требовалось умение быть обходительными, но это же качество требовалось и в других, законных профессиях, представителям которых надо было ладить с самыми разными людьми, – например, в торговле недвижимостью, автомобилями, даже акциями. И переключиться на такого рода деятельность для Джерри было бы совсем не трудно – стоило лишь захотеть.
Через десять минут он снова позвонил в бар.
– Джерри только что вернулся, – сообщил Писунчик. – Вы хотите с ним поговорить?
– Да ты просто ясновидящий!
– Пожалуйста…
Но через некоторое время Писунчик снова взял трубку – голос его звучал приглушенно:
– Джерри говорит из своего кабинета по другой линии. Он попросил меня узнать у вас, разговаривали ли вы с одной молодой дамой, позвонив на его сотовый.
– Определенно разговаривал, – сказал Валентайн. Бармен охнул:
– Ну зачем же вы дали Иоланде те номера телефонов?
– Он это заслужил.
– А вот и Джерри…
– Папа, ты меня просто убиваешь, – едва сдерживаясь, завопил Джерри. – Я как раз говорю по другой линии с этой сумасшедшей сукой, которая грозится отрезать мне яйца, – и это после вашего с ней разговора. Что на этот-то раз случилось? Я думал, мы заключили перемирие.
Неужто один более-менее нормальный телефонный разговор означает перемирие? Нет уж, если сын хочет по-настоящему наладить отношения, ему еще придется изрядно потрудиться. Валентайн почувствовал, как внутри него словно что-то взорвалось, и дал себе волю:
– Дорогой мой сыночек, ты – кусок дерьма! А я-то, старый дурак, думал, ты изменился! Помнишь то дурацкое объявление, на которое ты вдохновил Мейбл? Так вот, придурок: Мейбл арестовали за почтовое мошенничество! Она сидит в камере предварительного заключения в Клируотере и не знает даже, к кому обратиться!
– Мейбл арестовали? – спросил Джерри. – Какой ужас!
Какой ужас? Ну и сволочь, на всех ему плевать!
– Ты еще не знаешь, что такое ужас! Ужас наступит, когда я позвоню в полицию и натравлю их на тебя! Ужас наступит, когда я перестану платить за тебя залоги каждый раз, когда тебя сажают в каталажку!
– Папа, да хватит уже! – взмолился Джерри. – Мы просто немного повеселились со старушкой, и только. Ты хоть понимаешь, что она немножко не в себе? Она же публикует эти объявления за свой собственный счет и все думает, что кому-то это смешно и интересно. Она дала мне свою визитную карточку: «Мейбл, Королева Прикола». Честное слово, не вру!
– Людям действительно интересно! – рявкнул Валентайн. – Мне интересно! И если она пенсионерка, это вовсе не значит, что она выжила из ума и никому не нужна! Так вот позволь мне сказать тебе кое-что: Мейбл нужна многим. Она порядочная, сильная, богобоязненная, и она умеет заставить человека улыбнуться. А вот ты, Джерри, ни одним из перечисленных качеств не обладаешь.
– Пап, прекрати.
– Из-за тебя пострадал мой друг, ты, маленький придурок.
– Извини. Я этого не хотел.
– Извинения не принимаются.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что ты сам должен решить эту проблему.
– О чем ты?
Валентайн глянул на часы. На Восточном побережье девять вечера. Наверное, сегодня Джерри на самолет уже не успеет. Его просто выворачивало при мысли о том, что Мейбл придется провести в тюрьме ночь, но, похоже, выхода не было. Он сказал:
– Завтра утром ты должен вылететь в Клируотер и заплатить за Мейбл залог. А потом вы оба уедете из города. Отправитесь в круиз. Я подберу подходящий.
– Что? – возмущенно спросил сын. – А почему ты ей помочь не можешь? Она же твой друг, а не мой.
– Потому что это ты испортил ей жизнь, – прорычал Валентайн. – Это называется причиной и следствием. Ты испортил – ты и исправляй. Именно так устроен мир. И именно такие вечные недоросли, как ты, все в этом мире ломают и портят.
– Ну вот, теперь я уже виноват во всех мировых проблемах! – простонал Джерри.
– И не вздумай снова пытаться отвертеться! Сделаешь все, как я сказал.
– А то что?
Валентайн и подумать не успел – слова сами вылетели, теперь не вернешь:
– Или я больше никогда в жизни не буду с тобой разговаривать.
– Ты серьезно? – Джерри даже закашлялся.
Вот так это и случилось – Валентайн переступил ту воображаемую границу, которую они с Джерри прочертили много лет назад. Они воевали уже лет двадцать – с тех самых пор, как Джерри был подростком, – но старались всегда держаться в рамках правил. И сейчас он первым их нарушил.
– Да, – ответил Валентайн. – Серьезно.
– Господи… – выдохнул Джерри. – Хорошо, папа. Я сделаю, как ты говоришь, – после долгого молчания ответил он. – Ты победил.
Снова наступило молчание. И снова его нарушил сын.
– Я вылетаю ближайшим рейсом.
– Да уж, и постарайся не опоздать, – сказал отец.
Валентайн слонялся по номеру, не находя себе места. Наконец раздался стук в дверь. Валентайн глянул в глазок: в коридоре стоял Билл Хиггинс с большой картонной коробкой в руках.
Войдя в номер, Хиггинс воскликнул:
– Вот это да! И что, вся эта роскошь за счет Ника?
– Естественно!
Знаешь, как говорят? В этом городе полно всяческой халявы, только никто ее себе позволить не может. – И Хиггинс принялся выкладывать содержимое коробки на обеденный стол. – Я заехал к Лонго и собрал все вещественные доказательства. Но завтра я должен все это ему вернуть, так как дело еще не закрыто.
Хиггинс уселся и принялся сортировать вещдоки. Валентайну не сиделось: он никак не мог отойти после разговора с Джерри. Если сын не справится, это будет концом их отношений – он, Валентайн, сам так сказал. А ведь, несмотря на их бесконечные ссоры, Валентайн все-таки в глубине души надеялся, что когда-нибудь они придут к согласию и все наладится: сын есть сын, от этого никуда не денешься.
Хиггинс искоса глянул на него:
– У тебя все в порядке?
– Бывало и лучше, – признался Валентайн. – Ну, что там у нас?
– Обычное барахло. Единственная стоящая улика – записи разговоров.
