– Я ищу вашу сестру, она не явилась в назначенное время. Утром она должна была прийти в комиссариат.
– И ее не было?
– Как слышали. Когда в последний раз вы общались?
– В последний раз… мы говорили по сотовому вчера во второй половине дня. У Лильки была назначена встреча с паном комиссаром. И она не пришла? – Женщина и в самом деле была удивлена.
– Вчера – да, но она должна была прийти и сегодня утром, – ответил Зацепка.
– Ну тогда я не знаю, что случилось. – Габриэла медленно цедила слова, словно сама была одним из тех детей-аутистов, которыми занималась.
– Вы можете ей позвонить?
– Только схожу за сотовым, – согласилась она.
– Идемте вместе, – предложил он, опасаясь, что она может предупредить сестру.
Мобильник Лилианы не отвечал.
– Я пошлю ей эсэмэску…
Зацепка минуту размышлял, после чего сказал:
– Пани Габриэла, у вашей сестры проблемы, пожалуйста, доверьтесь мне и не делайте ничего, что может усугубить положение.
– Какие проблемы? – встревожилась она.
– Такие же, как и у всей вашей семьи, как у вашей матери, которая находится под арестом!
Габриэла Сворович молчала.
– Я предполагаю, что ваша сестра забаррикадировалась в квартире на улице Фрета и никого не впустит, не будет отвечать на звонки, и на ваши тоже. Я мог бы применить силу, но предпочитаю этого не делать. Вы поверите мне и дадите ключи от той квартиры? Наверняка у вас есть запасные.
Она ответила не сразу:
– У меня есть ключи.
На обратном пути в Варшаву Зацепку одолевали разные мысли, его последние действия были непонятны ему самому. Он мог поплатиться за них выговором или даже чем-то похуже – увольнением с работы. И это сейчас, когда все службы, включая также полицию, находятся под неусыпным контролем. Если он поедет с ключами на улицу Фрета и войдет в квартиру, то может оказаться, что с этой минуты он зашагает по тонкому льду. Разве не лучше отступить? Есть ведь и другие способы заставить заговорить свидетеля. Может, все-таки послать сотрудника с повторной повесткой? Но дело в том, что речь шла вовсе не о проводимом расследовании, комиссару необходимо было немедленно увидеть свидетеля. И он прекрасно понимал, что пойдет в квартиру на улицу Фрета, даже если это для него плохо закончится.
В квартире было темно. Он споткнулся обо что-то, прежде чем зажег свет. Напротив него было высокое зеркало с тумбочкой, на которой стоял алебастровый бюст дамы в изящном кружевном чепчике. Статуэтка свидетельствовала о большом искусстве мастера. Налево – дверь в гостиную, соединявшуюся с кухней, а прямо, по-видимому, в спальню. Он начал с гостиной. Лилиану он нашел в спальне, в углу между кроватью и ночным столиком.
Он вытащил ее оттуда и посадил в кресло. Она была очень бледной, губы дрожали.
– От кого ты прячешься? От меня? – спросил он мягко.
Лилиана не ответила, смотрела на него испуганным взглядом.
– Идем на кухню, я сделаю чай, и мы поговорим.
Она не двигалась, поэтому он пошел туда один. Включил электрический чайник и с радостью отметил, что здесь есть подходящая посуда для заваривания его любимого напитка – глиняный чайничек. Чай тоже был хороших сортов.
«Приличный дом», – мелькнула у него в голове мысль.
Спустя какое-то время Лилиана все-таки пришла на кухню, они сели друг против друга за большой дубовый стол с лакированной столешницей. Зацепка поискал глазами подставки под чашки.
«Здесь все на своем месте, – констатировал он, – только свою жизнь они поставили с ног на голову…»
– Почему ты не пришла, как мы договаривались?
– Потому что… я простудилась, – ответила женщина, отводя взгляд.
– Ты ела что-нибудь сегодня? Может, сделать тебе бутерброд?
– Достаточно чая.
– Мы можем продолжить?
Лилиана кивнула. Зацепка включил диктофон.
(магнитофонная запись)
Этот процесс о возврате имущества мамы и дома… мы были уверены, что выиграем… Из года в год мы слышали о трудностях, какие переживает юридическая консультация Ежи Барана… он устраивал маме сцены, когда она покупала ему обувь… при его весе каблуки долго не выдерживали, их надо было чинить, но ботинки уже выглядели поношенными… Ежи жаловался, что мама транжирит деньги. Мама отвечала на это, что ведь они не бедные, а он возражал: «Ты не бедная, а я еще да, юридическая консультация пока только набирает обороты…» Дело в том, что у него был неограниченный доступ к маминым счетам, а у нее к счету его конторы – нет, но он ее уверял, что этот счет по-прежнему пуст… Кроме того, мама, вместо того чтобы просто оформить на него доверенность, сделала его совладельцем, поэтому выходило, что Баран брал не ее деньги, а свои! Единственная надежда – доказать, что это не могли быть его деньги, потому что он их не зарабатывал.
Первый удар мы получили, когда суд отклонил прошение о запрете продажи дома в Брвинове; и, к сожалению, это поддержал апелляционный суд, не видя оснований для признания притязаний истицы, то есть мамы. Может, наш адвокат немного поторопился, потому что Баран, несмотря на то что суд его обязал, медлил с предоставлением своих налоговых деклараций. Но мы боялись, что если он начнет проигрывать, то попросту продаст Брвинов…
– Давай перейдем на диван, там будет удобнее, – предложил комиссар.
Это был кожаный угловой диван темно-зеленого цвета, а рядом – круглый столик, тоже покрытый зеленой кожей. Они поставили на него чашки с чаем.
– Это тот самый диван – ложе страданий твоей мамы? – спросил он.
– Тот самый. – Лилиана слегка улыбнулась.
Она была уже не такая бледная, как тогда, когда он вошел в квартиру и застал ее забившейся в угол спальни.
– Прежде пан Б. постоянно лежал на нем, мама специально для него купила этот «аэродром»…
(магнитофонная запись)
Мамина мебель, любимый ею антиквариат, безделушки, которые она собирала годами, это отдельная история. Потому что, когда мама покидала брвиновский дом, мебель, конечно, осталась там. Баран великодушно объявил, что мама может забрать свои вещи, но он хочет присутствовать при этом… Она согласилась, попросила только, чтобы Габи вместо нее занималась переездом, потому что для мамы это было слишком унизительно. Сестра позвонила мне, а я просто пришла в бешенство. Пан Б. будет наблюдать, как бы мама случайно не унесла присвоенного им столового серебра?! Я помню его священное негодование, когда люди, которые купили Карвенские Болота, появились до окончания переезда.
«Не могли подождать, пока мы отдадим им ключи? Оно и видно, что солома из ботинок торчит!» – возмущался он.
В Лондоне я пошла к юристу, но он не очень разбирался в польских законах, поэтому я сразу же отправила Габи в адвокатскую контору. Она вернулась с новостью, что мебель рассматривается как собственность того лица, которому принадлежит дом, и надо доказать в суде, что ты имеешь на нее право.
«Тогда устраиваем набег!» – решила я.
Я прилетела из Лондона на длинные выходные, когда, как известно, все уезжают из Варшавы, в том числе и пан Е. Б. Он, впрочем, каждую неделю отправлялся к своим доченькам в Белосток. Обычно такой предусмотрительный, он не поменял замков – возможно, из экономии. У нас были ключи от дома, поэтому мы без проблем упаковали все в коробки. Была заказана машина, люди в комбинезонах вынесли мебель. Мы опустошили наш дом, но не целиком, милосердно оставив ему диван, а на кухне – посуду и столовые приборы. У нас прочно засела в голове мысль, что он очень бедный, ничего не зарабатывает, ему едва хватает на зарплату для сотрудников. А еще и алименты для дочерей.
Мамина мебель оставалась еще в его юридической консультации на Ружаной; там была и семейная реликвия, игрушка восемнадцатого века, деревянная лошадка с седлом, покрытая позолотой. Мама дала ее пану Е. Б. во временное пользование – на счастье. Первая вещь, которая бросилась мне в глаза, когда я вошла в контору Е. Б., это именно лошадка… Я была там только раз, год назад, с моей сестрой. Мы хотели попросить Барана проявить порядочность и вернуть нам дом… После того разговора у меня пропало желание встречаться с этим человеком…
Он, конечно, пришел в бешенство, когда обнаружил следы нашего набега. Пытался вести переговоры о частичном возврате вещей. Мы предложили ему указать, что из мебели было куплено им или привезено из Белостока. Он не смог назвать ни одной вещи! Эта мебель стояла в нашем доме еще с довоенных лет…
А потом последовал окончательный удар. Ежи Баран предъявил наконец налоговые декларации, и выяснилось, что в течение всего времени его контора имела высокие доходы. Мы не могли понять, как такое возможно – годами ломать комедию, ходить в старых ботинках, носить потрепанную куртку с надорванным карманом и постоянно полагаться на мамин кошелек.
Адвокат Бжеский сказал:
«Дорогие дамы, это безнадежное дело, дохлый номер».
Да, это тогда я купила оружие…
Комиссар Зацепка выключил диктофон. Они смотрели друг на друга.
– У кого? Где ты его спрятала? – спросил он спустя минуту.
