Я чуть не рассмеялся. Ведь и прежде об этом подумывал. Каждый раз, как падал носом в грязь.
Тут набежали санитары, мне помогли встать. Вроде бы ничего не сломал. Слава Богу, у меня крепкие кости. Я обхватил себя руками, словно так меньше будет болеть.
Лошадь встала и удрала, целая и невредимая. Я доехал назад к стойлам в санитарной машине, показал врачу, что я вообще-то цел и, морщась, медленно переоделся.
Когда я вышел из весовой, большинство народу уже разбрелось по домам, но Гарольд стоял там вместе с Беном, его старшим выездным конюхом.
— Ты в порядке? — спросил Гарольд.
— Да...
— Я отвезу тебя домой, — сказал он. — Бен пригонит твою машину.
Я увидел на их лицах искреннюю тревогу и не стал спорить. Порылся в кармане и дал Бену ключи.
— Ну ты и грохнулся, — сказал Гарольд, выезжая из ворот. — Прямо жуть.
— Мгм.
— Я был прямо вне себя от счастья, когда ты встал.
— А с конем все в порядке?
— Да что ему будет, скотине неуклюжей!
Мы ехали к Ламборну в мирном молчании. Я чувствовал себя разбитым, меня знобило, но это пройдет. Это всегда проходит. И будет проходить, пока я не стану слишком старым для этого. Я подумал, что душой я постарею куда раньше, чем телом.
— Если Виктор Бриггз снова сюда приедет, — сказал я, — ты мне сообщишь?
Он искоса глянул на меня.
— Хочешь с ним повидаться? Ничего хорошего из этого не выйдет, сам знаешь. Виктор всегда делает то, что он хочет.
— Вот я и хочу знать, что он хочет.
— Почему ты не оставишь все как есть?
— Потому что это плохо. Я оставлял все как есть. Это не помогает. Я хочу поговорить с ним. Не беспокойся, я буду дипломатичен. Я не хочу терять эту работу. Не хочу, чтобы ты потерял лошадей Виктора. Не беспокойся. Я все понимаю, я просто хочу с ним поговорить.
— Ладно, — с сомнением в голосе сказах Гарольд. — Когда он появится, я ему скажу.
Он остановил машину у парадной двери.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — сказал он. — Видок у тебя... Плохое падение. Жуткое.
— Я приму горячую ванну... надо разогнать оцепенелость. Спасибо, что подбросил меня домой.
— К следующей неделе отойдешь? Ко вторнику в Пламптоне?
— Абсолютно, — сказал я.
Уже темнело. Я обошел коттедж, отодвинул занавески, зажег свет, разогрел себе кофе. “Ванна, пища, телевизор, аспирин, кровать, — думал я, — и дай Бог, чтобы поутру не слишком болело”.
Бен пригнал мою машину и поставил под навес. Отдал мне ключи через заднюю дверь и пожелал спокойной ночи.
Миссис Джексон, жена водителя фургона для перевозки лошадей, что жила в соседнем коттедже, зашла сказать, что приходил налоговый инспектор.
— Да? — спросил я.
— Да, вчера. Надеюсь, я верно поступила, мистер Нор, впустив его. Но я не выпускала его из виду. Он был тут минут пять. Ни к чему не прикасался. Просто пересчитал комнаты. У него были документы из совета и все прочее.
— Все в порядке, миссис Джексон.
— И еще ваш телефон. Он все звонил и звонил, раз десять. Понимаете, когда тихо, я слышу через стену. Не знаю, может, вы хотели бы, чтобы я отвечала на звонки. Если нужно, то я могу в любое время.
— Вы очень добры, — сказал я. — Если будет нужно, я скажу вам.
Она усердно закивала. Позволь я ей, она стала бы опекать меня, и я понял, что она с радостью впустила человека из налоговой службы, чтобы только посмотреть, каково у меня дома. Добродушная, во все встревающая, остроглазая соседка, приемник и распространитель слухов и советов. Как-то раз ее сыновья разбили мне окно на кухне, когда играли в футбол.
* * *
Я позвонил Джереми Фолку. Его не было дома — не оставлю ли я сообщение? Передайте ему, что я нашел то, что он ищет, сказал я.
Как только я положил трубку, телефон зазвонил. Я снова взял трубку и услышал прерывистый детский голос:
— Я могу сказать вам, где эта конюшня. Я первый?
Я с сожалением сказал, что нет. Я сообщил ту же печальную новость еще десяти детишкам в течение последующих двух часов. Некоторые разочарованно проверяли, правильное ли место мне назвали — конюшня фермы “Зефир”. А некоторые спрашивали, знаю ли я, что фермой уже много лет владеют какие-то Иисусовы хиппари? Я стал расспрашивать, не знают ли они, как это “братья” умудрились купить конюшню, и случайно наткнулся на одного папашу, который об этом знал.
— Мы были в близкой дружбе с людьми, которые владели школой верховой езды, — сказал он. — Они хотели переехать в Девон и искали покупателя, и тут им подвернулись эти фанатики с чемоданом денег, и тут же все купили.
— Откуда фанатики узнали о конюшне? О продаже было объявлено?
— Нет... — Он замолчал, раздумывая. — О, я припоминаю... это из-за одного ребенка, который учился там ездить на пони. Да, верно. Маленькая миленькая девочка. Она жила у наших друзей неделями в прямом смысле слова. Я часто видел ее. Мать ее вроде бы была при смерти, и эти религиозные люди присматривали за ней. И через мать они узнали о том, что конюшня продается. Они в то время жили в каком-то полуразрушенном доме и, думаю, искали местечко получше.
— Полагаю, вы не помните фамилии ее матери.
— К сожалению, нет. Не думаю, что вообще знал ее, да к тому же столько лет прошло...
— Вы очень помогли мне, — сказал я. — Я вышлю вашему Питеру десятку, пусть он и не первый.
Отец фыркнул.
— Он будет очень рад.
Я взял у него адрес, а также фамилию бывших владельцев конюшни, но отец Питера сказал, что уже много лет не контачит с ними и не знает, где они сейчас живут.
Я подумал, что Джереми мог бы их разыскать. После ванной и ужина я выдернул телефон из розетки на кухне и перенес его в гостиную, где еще в течение часа он мешал мне смотреть телевизор. “Благослови Господь маленьких детей, — подумал я. — Сколько тысяч их еще мне позвонит? Никто из них сам никогда не бывал за тем высоким деревянным забором, это их мамы и папы ездили верхом в той школе, когда были маленькими”.
В девять часов я совершенно вымотался. Несмотря на долгое вымачивание в горячей ванне, мое избитое тело стало затекать. “Да пошли они все”, — подумал я. Я собирался поступить по-свински. Такое со мной всегда бывало после двадцати четырех тяжких часов, после стольких ушибов. Если я лягу в постель, то самое худшее просплю.
Я отключил телефон и пошел в ванную, одетый по-домашнему, почистить зубы. И тут позвонили в дверь.
Выругавшись, я пошел посмотреть, кто там звонит.
Открыл дверь.
Там стоял Ивор ден Релган с пистолетом в руке.
Я смотрел на пистолет, не веря глазам своим.
— Назад, — рявкнул ден Релган. — Дорогу.
Было бы враньем, если бы я сказал, что не испугался. Я не сомневался, что он собирается меня убить. Я словно стал бестелесным, все вокруг поплыло. Кровь бешено застучала в висках.
Второй раз за день я смотрел в лицо ненависти, и ненависть Йаксли перед силой ненависти ден Релгана казалась обычной злостью. Он ткнул меня смертоносным черным стволом, чтобы я подался назад. Я попятился на два-три шага, почти не чуя под собой ног.
Он вошел в дверь и захлопнул ее ногой.
— Ты мне заплатишь, — проговорил он, — заплатишь за то, что со мной сделал.
Осторожнее, говорил мне Джереми. Я не послушал его.
— Джордж Миллес был сволочью, — сказал он, — но ты еще хуже.
Я не был уверен, что смогу заговорить, однако смог. Голос мой звучал странно, чуть ли не визгливо.
— Так это ты, — сказал я, — поджег его дом?
Глаза его сверкнули. Его обычную спесь не сбило то, что сказал ему лорд Уайт, так разве мог ее пробить жалкий вопросик, заданный в последний момент?
— Ограбил, обыскал, поджег, — бешено выпалил он. — И все это время они были у тебя! Ты... ты змея подколодная!
Я разрушил основу его власти. Отнял у него влияние. Оставил его, буквально говоря, голым, как на том балконе в Сен-Тропезе.
“Джордж, — подумал я, — наверняка использовал эти фотографии, чтобы помешать его поползновениям проникнуть в Жокейский клуб. А я с их помощью уничтожил его”.
Прежде у него было какое-то положение, он имел какое-то доверие со стороны скаковой публики. Теперь у него не было ничего. Не быть никем никогда — одно, но быть кем-то и стать никем — совсем другое.
Джордж не показывал этих снимков никому, кроме самого ден Релгана.
Я показал их другим.
— Назад, — сказал он. — Туда. Иди.
Он коротко показал пистолетом. Автоматический. Дурацкая мысль. Какое это имеет значение.
— Мои соседи услышат выстрел, — безнадежно сказал я.
Он молча ухмыльнулся.
— Мимо двери.
Это была дверь в проявочную, крепко запертая. Даже если я смог бы живым заскочить туда... спасения никакого. Замка нет. Я шагнул мимо.
— Стоять, — приказал он.
“Нужно бежать, — подумал я. — Хотя бы попытаться”. Я уже повернулся было, когда дверь кухни распахнулась.
Долей секунды позже я подумал, что ден Релган каким-то образом промахнулся, и пуля разбила стекло, но затем понял, что он не стрелял. Просто с черного хода в дом ворвались. Двое. Два крепких молодца… с черными чулками на головах.
