Долей секунды позже я подумал, что ден Релган каким-то образом промахнулся, и пуля разбила стекло, но затем понял, что он не стрелял. Просто с черного хода в дом ворвались. Двое. Два крепких молодца… с черными чулками на головах.
Они столкнулись, быстрые, нетерпеливые, готовые все разнести.
Я попытался сопротивляться.
Я пытался...
Господи, только не третий раз за день. Как мне объяснить им... Ведь сосуды под моей кожей уже лопнули И кровоточат... Слишком много мускульных волокон уже разорвано... уже слишком много повреждений. Как мне объяснить... да и объясни я, какая разница... Они бы только обрадовались.
Мысли мои рассеялись, и я куда-то поплыл. Я ослеп, я не мог кричать, я едва дышал. У них были жесткие перчатки, которые рвали кожу, и удары по лицу оглушали меня. Я упал им под ноги, и они стали бить меня ногами. Ботинки были тяжелыми. По рукам, по ногам, в живот, по голове...
Я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, все было тихо. Я лежал на белом кафельном полу в луже крови, смутно осознавая, что это моя кровь.
Снова потерял сознание.
“Это моя кровь”, — подумал я.
Попытался открыть глаза. Что-то с веками. “Ладно, — подумал я. — Жив”. Снова потерял сознание.
“Он не застрелил меня, — подумал я. — Стрелял он в меня или нет?” Я попытался пошевелиться, чтобы понять. Это было большой ошибкой.
Когда я попытался пошевелиться, свело все мускулы. Чудовищная судорога прошла по моему телу от головы до ног. Я задохнулся от всесокрушающей неожиданной боли. Хуже переломов, хуже вывиха, хуже чего угодно...
“Нервы вопят, — подумал я. — Просят мозг понять, что слишком много повреждено, слишком много разбито, ничего нельзя сдвигать. Слишком многое внутри кровоточит...
Господи, — подумал я. — Отпусти. Отпусти меня. Я не хочу шевелиться. Я просто буду здесь лежать. Отпусти меня”.
Прежде чем спазм отпустил меня, прошло немало времени. Я лежал неподвижным комком, переводя дух. Я был слишком слаб, чтобы что-нибудь делать, кроме как молиться, чтобы эта судорога не повторилась снова. Слишком разбит, чтобы вообще много думать.
Я мог бы и обойтись без тех мыслей, что сейчас копошились в моей голове. Тысячи людей умирают от разрыва внутренних органов... почки, кишки, селезенка... Может, я что сделал не так и потому мне так больно... Ден Релган вернется, чтобы доделать начатое...
Эти слова ден Релгана, его голос с неопределенным акцентом: “Ты заплатишь мне за то, что сделал со мной”...
Заплачу ранами и кровоизлияниями, мучительной болью. Страхом, что так и буду здесь лежать, пока не умру. Кровоточа изнутри. Истеку кровью и умру. Так умирают те, кого избивают до смерти.
Прошли века.
“Если что-нибудь из этих органов повреждено, — подумал я, — кишки, почки, селезенка... и истекает кровью, то у меня бы появились признаки этого. Короткое дыхание, неустойчивый пульс, жажда, беспокойство, пот... Похоже, ничего такого нет”.
Через некоторое время я приободрился, осознав, что, по крайней мере, самого худшего не случилось. Может, если я буду шевелиться осторожно, все будет в порядке.
Далеко не все в порядке. Опять этот спазм, такой же, как и прежде.
И это из-за одного лишь намерения пошевелиться. Только из-за внутреннего побуждения. И ответом было не движение, а судорога. Наверняка это была наилучшая линия защиты тела, но я едва мог это вынести.
Это продолжалось слишком долго и уходило медленно, осторожно, словно угрожая вернуться. “Я не буду шевелиться, — пообещал я, — я не буду... только отпусти... отпусти меня…”
Свет в коттедже горел, но отопление было отключено. Мне стало очень холодно, я буквально окоченел. Я подумал, что холод, наверное, прекратил кровотечение. Холод — это не так уж и плохо. От холода сожмутся все эти сосуды, что кровоточат внутри, и красная жидкость перестанет просачиваться туда, куда не надо. Внутреннее кровотечение остановится... Может, начнется выздоровление...
Я несколько часов пролежал, не шевелясь и выжидая. Мне было больно, но я был жив. Я все больше верил, что буду жить.
Если ничего жизненно важного не повреждено, то уж с остальным я справлюсь. Привычное дело. Нудное, но известное.
Я понятия не имел, сколько времени прошло. Не мог посмотреть на часы. “Предположим, я смогу пошевелить рукой, — подумал я. — Только рукой. Если осторожно, то я мог бы справиться с этим...”
Это только казалось легким. Общая судорога не повторилась, но рука едва дернулась. Бред. Ничего не работает. Bсe схемы полетели.
Спустя довольно долгое время я попробовал снова. Перестарался. Меня опять скрутило, дыхание перехватило, боль зажала меня в клеши. Теперь больнее всего было в животе, руки болели не так сильно, но приступ — пугающий, страшный, был слишком долгим.
Я пролежал на полу всю ночь и изрядную часть утра. Лужа крови под моей головой подсохла и стала липкой. Лицо у меня было словно подушка, набитая комковатым песком. Внутри во рту были ссадины, они горели, и языком я ощущал пеньки сломанных зубов.
В конце концов я приподнял голову.
Приступа не последовало.
Я лежал в задней части холла, неподалеку от лестницы. Жаль, что спальня наверху. И телефон тоже. Может, я вызвал бы какую-нибудь помощь... если бы взобрался по лестнице.
Я осторожно попытался пошевелиться, боясь того, что может случиться. Подвигал руками, ногами, попытался сесть. Не вышло. Собственная слабость просто пугала. Руки-ноги дрожали. Я продвинулся по полу на несколько дюймов, все еще полулежа. Добрался до лестницы. Я лежал — бедро на полу, плечо на ступенях, голова тоже, руки бессильно лежат... опять приступ боли.
“Господи, — подумал я, — сколько же еще?”
В следующий час я заполз еще на три ступени, и снова меня скрутило. “Уже далеко забрался, — тупо подумал я. — Но дальше не полезу. На лестнице гораздо удобнее лежать, чем на полу, если не шевелиться”.
Я и не шевелился. Мне было хорошо, я устал, мне было лень двигаться.
Прошли века.
В дверь позвонили.
Кто бы это ни был, я никого не хотел видеть. Кто бы это ни был, он заставит меня двигаться. Я уже не хотел помощи, только покоя. Дайте мне только время и покой, и я оклемаюсь.
Снова позвонили.
“Пошел ты, — подумал я. — Мне и одному хорошо”.
Мне показалось, что мое желание исполнилось, но затем я услышал, как кто-то вошел через черный ход. Выломанная дверь открылась от слабого толчка.
“Только не ден Релган, — в жалком страхе подумал я. — Только не ден Релган... только не он”.
Это, конечно же, был не он. Это был Джереми Фолк.
Это был Джереми. Он осторожно вошел и позвал:
— Эй… Филип?
И так и застыл, войдя в холл.
— Господи Иисусе, — бесцветно сказал он.
— Привет, — ответил я.
— Филип, — он наклонился ко мне. — Твое лицо...
— Да.
— Что я могу сделать?
— Ничего, — ответил я. — Посиди тут... на лестнице. — Язык еле поворачивался во рту. “Прямо как у Мэри, — подумал я. — Как у Мэри”.
— Но что случилось-то? Ты на скачках упал, что ли?
Он сел на нижней ступени, у моих ног, неуклюже сложив свои длинные ноги.
— Но… кровь. Ты весь в крови... все лицо. Волосы. Везде.
— Оставь, — сказал я. — Уже высохло.
— Ты можешь смотреть? — спросил он. — У тебя глаза… — Он осекся, видимо, не желая говорить мне.
— Одним глазом вижу, — сказал я. — Этого достаточно.
Конечно же, он захотел сдвинуть меня, смыть кровь, привести все в порядок. Я же хотел остаться на месте, не желая при этом спорить. Безнадежно. Я убедил его оставить меня там, где я лежал, только сославшись на судороги.
Он еще сильнее перепугался.
— Я вызову врача.
— Просто заткнись, — сказал я. — Я в порядке. Говори, если хочешь, только ничего не делай.
— Ладно, — сдался он. — Тебе принести чего-нибудь? Чаю или что?
— Поищи шампанского. В буфете на кухне.
Он посмотрел на меня так, будто я спятил. Но шампанское было лучшим из известных мне тоников практически при всех болезнях. Я услышал хлопанье пробки, и он тут же вернулся с двумя стаканами. Поставил мой стакан с левой стороны, у моей головы.
“Ладно, — подумал я. — Разберемся. Когда-нибудь судороги прекратятся”. Я неуклюже пошевелил рукой и вцепился в короткий широкий стакан, попытавшись подтянуть его ко рту. Мне удалось сделать по крайней мере три солидных глотка, прежде чем меня снова скрутило.
На сей раз испугался Джереми. Он подхватил выпавший у меня из руки стакан, его губы затряслись. А я просто сказал сквозь зубы:
— Подожди.
В конце концов судорога отпустила меня, и я подумал, что на сей раз она была не такой долгой или не такой жестокой. Видать, и в самом деле я пошел на поправку.
Убедить людей оставить тебя в покое порой отнимает сил куда больше, чем ты можешь позволить себе на это потратить. Добрые друзья могут довести до изнеможения. Хотя я был благодарен Джереми за компанию, мне хотелось бы, чтобы он прекратил суетиться и посидел тихо.
