21
Наступила пятница, а у полиции всё так же не было никаких зацепок в деле Эйдена. Маркус, сотрудник по связям с семьёй, сообщил, что они собирают отпечатки пальцев и образцы ДНК у различных мужчин из нашего района, Джейк и Роб также должны были пройти эту процедуру. Я не очень понимала, почему полиция так увлеклась этим мероприятием, ведь в ночь, когда нашли Эйдена, никаких биологических следов у него на теле не обнаружили. И Джейк, и Роб побывали на допросе по поводу того дня, когда пропал Эйден. У Джейка в тот день были уроки в средних классах, а кроме того, он ходил по школе, пытаясь найти протечки в крыше, и многие учителя и другие школьные сотрудники видели его за этим занятием. Роб ехал домой со стройки и застрял в пробке недалеко от Бишоптауна. У меня лично не было никаких подозрений в отношении их обоих, но было понятно, что первыми подозреваемыми станут те, кто теснее всего общался с Эйденом.
Однако факт вызова их на допрос вдруг заставил меня посмотреть на дело под иным углом: а ведь похитителем наверняка был кто-то из местных! То есть это вполне мог быть кто-то, кого я хорошо знаю.
Эйден был похищен где-то между нашей школой и Узой от 13:15 до 14:10. Я прошла мост примерно в 14:10, то есть ещё бы чуть-чуть — и я могла собственными глазами увидеть, как увозят моего сына! Я до сих пор иногда лежу ночью без сна и размышляю: эх, если бы я тогда успела, я бы могла найти его раньше похитителя, схватила бы его за руку и ни за что бы не отпустила… Но вернуться назад и заново прожить тот день невозможно. Время вспять не повернёшь, и побежать к реке и остановить насильника, похитившего моего сына, уже не получится. Вот так, прямо посреди ночи, на тебя обрушивается осознание полной беспомощности, и ты осознаёшь тот факт, что будь ты хоть трижды уверен в безопасности своего ребёнка в данный конкретный момент времени, всегда может найтись некто, кто захочет сделать с ним что-нибудь нехорошее.
В последующие дни я была занята борьбой с бюрократией, восстанавливая документы Эйдена, а в свободное время начала формировать свой собственный список возможных подозреваемых. В школе было пять учителей мужского пола, двоих из которых я всегда находила, скажем так, личностями малоприятными — это были Саймон, учитель информатики, разменявший шестой десяток, обладатель приличного пуза и вечно грязных ногтей, и Крис, молодой учитель физкультуры, имевший обыкновение развлекать коллег в учительской похабными, нетактичными шутками. А ещё у Гейл был немного ненормальный сынок по имени Дерек, с которым они вдвоём управлялись с местной пекарней. Ему было сорок, но он так и жил в родительском доме и не имел никаких отношений ни с женщинами, ни с мужчинами.
Думать над всем этим было ужасно и напоминало обсасывание каких-то грязных сплетен, но я ничего не могла с собой поделать. Как только я потянула за ниточку, клубок стал разматываться сам собой. Я провела выходные дома взаперти, всё ещё злясь на Джейка из-за его очевидного предательства и диктуя имена из моего списка подозреваемых Дениз и Маркусу, поясняя им виноватым шёпотом, почему тот или иной человек был способен на подобное преступление. Дениз почти всё своё время проводила с нами и стала моей главной поверенной, которой я могла поведать о внезапно озарившей меня догадке относительно ещё одного местного жителя. Ответом мне было её всегдашнее «Это мог быть кто угодно. Мы делаем всё, что в наших силах». Однажды она также сказала: «Мы даже не можем быть до конца уверены, что подозреваемый — мужчина». Я, конечно, тоже предполагала, что это был мужчина, но в её словах был резон! Доказательства сексуального насилия наличествовали, однако при этом полиция не нашла следов спермы ни на одежде Эйдена, ни на его теле, и поскольку место его заключения было неизвестно, утверждать наверняка, что он подвергался насилию именно со стороны мужчины, было невозможно. Мне доставляла реальную боль сама эта мысль, но существовала вероятность, что похититель — женщина. Отчасти это могло даже объяснить, каким образом Эйдену удалось сбежать: против женщины у него было физически больше шансов, чем против мужчины.
В те дни я редко выходила из дома, но время от времени на то возникала неизбежная потребность. В понедельник я отвезла Эйдена на второй сеанс терапии, и на протяжении всего пути по нашему городку я ничего не могла поделать с собственной головой, которая упорно продолжала пополнять список подозреваемых новыми фамилиями.
Доктор Фостер встретила нас широкой улыбкой, но взгляд её задержался на мне чуть дольше обычного. Наверное, она могла бы описать моё состояние как несколько возбуждённое. Она предложила мне сесть, посадила Эйдена рисовать, а я, когда он устроился за столом, вытащила из сумки его очередные рисунки и показала ей. Она разложила художества на другом столе, однако я, по всей видимости, интересовала её больше.
— Что-то случилось, Эмма? — спросила она. — Вы, кажется, немного на взводе…
Я потёрла одной рукой другую:
— Начиталась газет. Я, наверно, все прочитала, какие были… Там такое пишут! Продолжают обсасывать версию, что это, мол, мой муж Джейк похитил Эйдена. — Я попыталась сглотнуть, но во рту совершенно пересохло. — Но это полный бред. Я-то его знаю!
— Не спешите, Эмма. Только помните: мы здесь никого не осуждаем. Если хотите, можете рассказать всё подробно.
— Дело не в том, считаю ли я эту версию правдой. Она просто не может быть правдой! — покачала головой я. — У него есть алиби: во время похищения он был на работе, в школе. Он физически не мог совершить это преступление, но в него всё равно продолжают тыкать пальцем и ворошить всякие дурацкие истории, прилипшие к нему со времени работы в прежней школе.
— Что это за истории? — поинтересовалась доктор Фостер.
— Да это всё та дурацкая фотография, на которой он обнимает свою ученицу. Если верить газетам, он болтал с ней в интернете, они были друзьями на Фейсбуке. Но что в этом такого?!
— Вы думаете, это ничего не значит? — терпеливо спросила доктор Фостер.
— Конечно, нет! Пресса играет в свою обычную игру,
