он по-прежнему кричал:
— Деду пришлось скитаться, потому что его обвинили в том, что он кулак и троцкист! Виктор Комин обвинил его! И он спасся только тем, что бросил сына и уехал в другую область, а там, устав скитаться, запил и умер! А сына его отдали в детдом, и он жил в детдоме!!! Вы знаете, что такое жить в детдоме??? Нет — не знаете!!!! А он жил! А он выживал там! И его, как сына кулака, били там, издевались над ним! И он голодал! Там все голодали! Но он выжил! Он — выжил! И когда он стал взрослым, он хотел найти брата, но не смог. А брат его, Максим, жил припеваючи со своим отцом, ни в чем не нуждаясь! И мой отец хотел отомстить — и старшему Комину, и младшему — всем хотел отомстить! Но не успел! Но он мне все рассказал, и я поклялся отомстить! И я отомстил! Максима я достать не успел — так хоть до его сына добрался! Я убил Гену Комина! Да! Да! Я убил Гену Комина! Я встретился с ним в кафе — и отравил его! И он мертв! Он — мертв! Он — мертв! А теперь и его сын так кстати умер! Мне этот самодовольный щенок никогда не нравился. Но мне не пришлось его убивать — он сам умер!
Виталий Павлович заулыбался. Рассказ об успешно осуществленной мести явно вдохновлял его.
Но возбуждение его быстро стаяло. Мгновенно лицо его озадачилось подозрительностью:
— А откуда Вы знаете про мою бабушку, Клавдию Филипповну? про моего деда? про моего отца? Откуда Вы все это знаете?!
Теперь он начал терять терпение и раздражаться, но уже иначе — обеспокоенно, а Белогоров стал как раз совершенно спокоен — он заговорил ровным спокойным деловым голосом:
— Из документов, полученных в Вологодском областном архиве. Ваша бабушка Клавдия Филипповна умерла в 1929 году, и у нее остались два сына — Максим семи лет и Павел двух лет. Ее брак с отцом Павла не был зарегистрирован, она хотела расписаться, ради него она ушла от мужа, Виктора Комина, но тот все тянул, не давал развода, уговаривал вернутся, даже с чужим ребенком, поэтому расписаться они не успели. Отцы ее детей забрали их к себе, отец Максима забрал себе все имущество, так как они с Клавдией Филипповной по-прежнему считались супругами; он был готов забрать и Павла, потому что по-прежнему любил свою жену, но отец Павла не отдал его и увез его с собой. Они были друзьями и любили одну женщину — Клавдию. Кстати, донос на него написал не Виктор Комин, а его сосед — это мы нашли в архиве ФСБ. Так что зря он всю жизнь ненавидел Виктора Комина — тот не виновен в его изломанной судьбе. Вот копии всех документов.
С этими словами Станислав достал из портфеля стопку бумаг и положил их на стол. Это были архивные справки, просто справки, ответы учреждений, копии свидетельств.
Виталий Павлович молча смотрел на эту стопку. Он не выглядел подавленным, и даже не выглядел удивленным. Все эти документы явно были знакомы ему, и ему незачем было смотреть их.
Он холодно размышлял.
Подняв взгляд от документов, Виталий Павлович посмотрел на Станислава. Станислав смотрел прямо на него. Оба молчали.
Первым заговорил посетитель:
— Вы все знаете, — задумчиво, но все же утвердительно произнес он.
— Да, — ответил адвокат. — Ваше родство с Геннадием Максимовичем и Романом Геннадьевичем Комиными мне известно полностью, история двух семей — тоже. И то, как Вы убили Геннадия Максимовича — тоже знаю: Вы отравили его за ланчем, когда вызвали его на тайную беседу и, зная из многих его интервью, как он хочет найти родственников, рассказали ему о вашем родстве. Не знаю лишь того, как Вы смогли убедить его никому не рассказывать о Вас и вашей встрече с ним.
Виталий Павлович по-прежнему молча смотрел на Станислава. Взгляд его был полон ненависти, но ненависти теперь уже невозмутимой, ровной и ледяной. В какой-то момент Станиславу стало немного не по себе — он понимал, что посетитель сейчас в таком состоянии, что может его убить. Виталий Павлович тоже это понимал, но совершать убийство здесь, в офисе коллегии адвокатов, на 4-м этаже офисного центра в старинном здании в центре Москвы, фактически в окружении сотрудников адвоката, было нелепо. Поэтому он стал собирать свои документы, со своего края стола, говоря:
— Это все придумано Вами.
— Нет, не придумано, — спокойно возразил Станислав. — Официант, который обслуживал ваш столик, проспорил своим товарищам — и был вынужден допить тот напиток, в который Вы налили яд. Его еле успели спасти. Хорошо, что он выпил совсем немного, и когда ему стало плохо, друзья-официанты сразу дали ему рвотное, а потом вызвали «скорую». Геннадию Максимовичу повезло меньше — он выпил много, поэтому и смерть наступила мгновенно.
— Это клевета! — невозмутимо парировал Виталий Павлович.
— Официант опознал Вас и Геннадия Максимовича по фотографии.
Виталий Павлович замолчал. Потом он продолжил собирать свои бумаги.
— Покушение на Юлию Валерьевну Вы совершили? — тут же спросил его Станислав.
Виталий Павлович молчал.
— Я не знаю этого точно, но предполагаю, что именно Вы пытались сбить ее тогда на пешеходном переходе, но она отвлеклась на вспышку какого-то света и вышла на переход на 2 секунды позже — поэтому Вы сбили ее, но не насмерть. А вспышка могла быть от Вашего же фотоаппарата, или телефона — это же Вы сделали фотографию ее на переходе, так?
Виталий Павлович молчал. Но по его виду можно было догадаться, что Станислав говорит все верно.
— Вы придумали замечательный план: Вы стали близким человеком для Юлии Валерьевны. Это было нетрудно — она соскучилась по мужскому вниманию и заботе, потому что ее муж больше занимался своим бизнесом, чем ею. Немного комплиментов и заботы — и она влюбилась в Вас.
По мимолетно брошенному на него взгляду Докина Станислав понял, что все именно так и было.
Тем увереннее он продолжал свой рассказ:
— Убив Геннадия Максимовича, Вы уговорили ее начать борьбу за его имущество, так, чтобы она сама требовала себе долю в совместно нажитом имуществе, а Роман боролся за наследство отца. Затем, после начала судебного разбирательства, Вы, будучи вне подозрений, без регистрации брака с нею, устраняете Юлию Валерьевну, и все процессы будет вести Роман Геннадьевич как единственный наследник обоих своих родителей. А потом Вы устраняете Романа Геннадьевича и после его смерти наконец-то заявляетесь в качестве теперь
