понимание нашей неотвратимой судьбы.
Домой мы ехали на велосипедах с полными корзинами. Я приготовила еду. Мы отъедались и пили шампанское. Вечером в какой-то момент на нас как будто налетел холодный фронт, и мы оба съежились от холода.
— Может, мы немного перестарались? — спросил Лабан.
Я не ответила на его вопрос. А рассказала ему о Резерфорде. Несмотря на Нобелевскую премию, несмотря на список открытий в физике, с которыми никто до и после него не смог сравниться, он в конце концов погубил свою лабораторию. Потерял лучших учеников, упустил открытие расщепления атома. И все это потому, что не мог мыслить глобально и всегда считал, что он выше того, чтобы принимать поддержку спонсоров.
Воспоминания зачастую возникают целым пакетом, таким своего рода квантом воспоминаний. Я вспоминаю все это, когда Лабан гладит мои ноги и спрашивает, когда все пошло не так. И я знаю, что он одновременно со мной все вспоминает, точно так же. Он задает вопрос не для того, чтобы получить ответ. Он задает вопрос, потому что ему нужно получить поддержку, чтобы вынести то, что мы оба знаем.
Что с того вечера всегда где-то в глубине наших отношений звучал вопрос — едва слышным шепотом: какую цену придется заплатить за то, что ты злоупотребляешь дарованным тебе талантом?
Мы сидим за круглым столом.
Я кладу перед собой докладную из Государственного архива. Это примерно двадцать страниц. Дети не смотрят мне в глаза с самого ужина.
Я перебираю листки. Но это лишь для того, чтобы чем-то занять руки. Я уже все знаю наизусть.
— Двенадцать одаренных молодых людей. В возрасте от двадцати пяти до тридцати. Сначала их было шестеро, но не прошло и десяти месяцев, как их уже стало двенадцать. Экономист, инженер-химик, теолог, геодезист, священник, психиатр, художник, геолог, историк, физик и двое статистиков. Их первое собрание состоялось летом тысяча девятьсот семьдесят второго года. В резюме содержатся результаты первого и девяти последующих собраний группы. Оно написано в декабре семьдесят четвертого. Сначала они собирались два раза в год, потом процесс их увлек, и они стали собираться чаще. Для самого начала подходит слово «легкомысленный». Молодые люди — сидят и болтают. Ужинают. Пьют вино. Изображая из себя нечто значительное. В будущем они станут специалистами каждый в своей сфере. Но в самом начале речь не идет о какой-то одной области исследования, это неофициальные и какие-то бесцельные встречи. «Любительские», как они сами говорили. Они почти не вели записей. И вряд ли думали, что в итоге останутся какие-то серьезные результаты для отчета. Им предложили выработать прогноз будущего — «научно обоснованный прогноз». Но в самом начале у них как-то плохо с обоснованиями. В лучшем случае они предлагают то, что можно назвать «творческими набросками», как пишут авторы доклада. Но тут что-то начинает меняться. Сначала они заметили, что возникает какое-то особенное настроение. Это подробно описано в докладе. Появляется ощущение, что они понимают друг друга, что в происходящем образуется некий новый масштаб. Возникает какой-то консенсус. Который в течение года все больше и больше углубляется. С таким никто из них прежде не сталкивался. Как будто перед ними появляется будущее. Тут они начинают более подробно все записывать. В начале резюме они приводят записи комиссии за первые полтора года, результаты пяти собраний. И делят всё на три категории. Предсказания отдельных событий. Предсказания крупномасштабных явлений, имеющих последствия для большого количества людей. И предсказания тенденций. Далее для всех трех категорий указаны точные сроки. Они сравнивают их со своими неудачами, с прогнозами, которые не оправдались. Неудач было много. Информация поступала к ним небольшими порциями, ясно, что зачастую им приходилось основываться на интуиции, они очень редко могли представить убедительное обоснование. Не говоря уже о том, что не могли указать происхождение информации. Тем не менее налицо удивительная точность. Даже сегодня, даже при нашем сегодняшнем знании, это невозможно понять. И все это как-то бессистемно. Смесь каких-то неясных предположений. Как, например, в отношении «оползневых» выборов в 1973 году. Впервые будущие члены комиссии собрались в 1972-м. И уже в том протоколе, где они формально еще не представляют собой группу, написано, что с их точки зрения грядут большие политические перемены — они станут проявлением тех сил, которые зрели в обществе, во всяком случае, со времен Второй мировой войны, но не нашли никакого выражения. И что эти перемены отзовутся во всем мире. И что это произойдет в ближайшие полтора года. Их текст невозможно трактовать иначе, как точное предсказание выборов четвертого декабря семьдесят третьего года. На следующем заседании они направляют внимание на другие страны. Пишут, что с большой долей вероятности напряжение на Ближнем Востоке приведет к военным действиям, в которых будут участвовать несколько государств и которые приведут к далеко идущим последствиям в сфере энергоснабжения. Это предсказание нападения Египта и Сирии на Израиль в октябре 1973 года. Которое вскоре приведет к первому нефтяному кризису. Они пишут, что мир неверно истолковал развитие Холодной войны. Настоящей Разрядки не существует, во времена Киссинджера, наоборот, происходит значительное наращивание вооружений с обеих сторон, как с советской, так и с американской. Все это облекается в несколько расплывчатые термины, но внезапно появляется нечто очень точное. В августе семьдесят четвертого года униженный американский президент прилетит домой в Калифорнию и будет вынужден уйти в отставку. Так и написано — черным по белому. Как будто это гороскоп или предсказание гадалки. Про Никсона. Без всяких на то оснований! На тот момент у них не было никаких исходных данных предполагать такое. И есть много других примеров. Мелких и крупных событий, в Дании и за границей. Решение Верховного суда Дании по делу о противозачаточных таблетках. Раскол в датской консервативной партии. Накопление запасов советских межконтинентальных баллистических ракет. Тут у них приведено даже количество — тысяча шестьсот.
— История знает везучих пророков, — говорит Харальд. — Метеорологов, прославившихся тем, что они предсказали засушливое лето. Экономистов, которым удалось предсказать рецессию.
— Тут совсем другое дело. Когда они осознают, как часто они попадают в точку, они начинают чувствовать уверенность в себе. И увлеченно все это излагают. В отчетах появляются таблицы с цифрами. Которые говорят сами за себя. За первые два года двадцать четыре крупных прогноза и более сорока мелких стали реальностью. К таким расчетам, как пишет автор докладной записки, никогда не могла приблизиться ни одна аналитическая группа.
— А кто писал эту записку? — спрашивает Харальд.
Придется сказать. Они должны это знать.
— Под ней подписи Андреа Финк. И Магрете Сплид.
