кортеж проезжает около двадцати пяти километров. Притом трасса как минимум четыре раза делает поворот на девяносто градусов. Кортеж снижает скорость до тридцати-сорока километров в час. Машина охраны обычно прикрывает собой седан с объектом, но все равно это шанс. Если устроить засаду и участвовать в нападении всем четверым, можно рискнуть. Но нужно оружие: снайперская винтовка, РПГ, два автомата. Или два РПГ… [14]
– Но если шмалять из реактивного гранатомета или даже из двух, – тихо и раздумчиво проговорил Кольцов, – погибнет не только объект, но и телохранители. А они ни в чем не виноваты.
– Устами новичка глаголет истина, – покивал Петренко. – Вдобавок большой вопрос – где нам нынче РПГ достать, да вдобавок снайперскую винтовку с автоматами Калашникова. Пока в наличии только мое личное оружие, один-единственный ПМ.
– Мы с Кольцовым могли бы потренировать самих себя, – высказался Данилов. – У нас должны быть недюжинные способности по части уничтожения нам подобных. Помню, некогда моя сводная сестрица на морском берегу под Энском такими зарядами шарахала из своей правой руки – мало никому не показалось [15].
– Думаешь, взорвешь голыми руками лимузин? – остро глянул на Алексея полковник.
– Еще раз: я никогда не пробовал, но почему-то кажется, что ради такого дела у меня получится.
– И опять мы никуда не денемся от того, что погибнут ни в чем не повинные люди, – столь же тихо сказал Кольцов.
Группа совещающихся остановилась и сбилась лицом друг к другу. Порыв ветра сорвал с березы многочисленные желтые листочки и закружил их в воздухе.
– Да, это правда, – согласилась Варя. – Но я просто рассказываю о возможных вариантах. Решать нам всем. Способов добраться до объекта мало. В рабочее время? Он со своим кортежем въезжает во внутренний двор строго охраняемого офисного комплекса. Я не смогла установить, в каком из кабинетов он сидит, на каком этаже… Есть, правда, один вариант.
Они двинулись вглубь леса, и Варя стала рассказывать:
– На постоянной основе ОЛ бывает только в одном месте: в квартире своей любовницы, актриски Аллы Беклемишевой, которой он приобрел пентхауз в элитном комплексе на Ордынке.
– О, це дило! – Петренко одобрительно покивал.
– Предлагается следующий вариант: мы снимаем квартиру строго под жилищем актрисульки. Или, если не получится, под-под ним. А дальше – вариант «Степан Халтурин»: закладываем под потолок бомбу и взрываем в тот момент, когда объект придет навещать Беклемишеву.
– Я боюсь показаться занудой, – молвил Кольцов, – но опять-таки погибнут как минимум два неповинных человека: сама актриса и «личник» – он ведь наверняка во время визита будет на часах у дверей квартиры стоять?
– Они не невинные, – огрызнулась Варя. – На мерзавца работают, деньги и подарки у него принимают, чего ж еще?
– Если мы здесь собрались, столь высокоморальные товарищи, – вдруг взял слово до того молчавший Данилов, – не устроить ли вариант «иду на вы»? Я помню, как в нашу прошлую встречу с Козловым, двадцать лет назад, я написал ему письмо, своего рода вызов. Он испугался! И пришел! Явился туда, куда я его позвал! Мы тогда с ним говорили лицом к лицу, выясняли отношения. А сейчас – будем драться! И вы, мои дорогие, если я не справлюсь, поможете. Надеюсь, товарищ полковник, – обратился он к Петренко, – вы по такому случаю снимете с меня подписку двадцатилетней давности, в которой я обязался, во избежание всяческих бед, никогда никаких художественных текстов не писать? И документальных вроде тоже? Я не говорю, что у Козлова есть какие-то понятия о чести или благородстве. Но он опять, как и тогда, может испугаться и прийти, куда я ему приказываю. Для начала взглянуть на меня: кем я стал, что из себя представляю и каковы мои силы. И вот тут я с ним схвачусь. А если вдруг не справлюсь – хотя бы измотаю его, а вы добьете. Товарищ Кольцов тот же!
– Леша! – с сердцем проговорила Варя. – Не надо этого делать! Он за это время налился соком и силой! Просто раздавит тебя!
– Так ведь и я не на печи эти двадцать лет провел! Кое-чему научился.
– Ты научился людям помогать! Выручать их, спасать! А он совершенствовался в мерзостях и подлости!
– А мне идея Данилова кажется здравой, – развел руками Петренко. – Почему бы не вызвать объект на поединок?
– Да потому, что он не придет честно биться! – заорала Варя, уже не сдерживаясь. – Он ответит гнусностью, ударит исподтишка! И будет знать, что мы замышляем – вышли на тропу войны!
– А то он сейчас не знает! – усмехнулся Данилов.
– Попробуй, Лешенька, – вполголоса проговорил полковник. – Вдруг сработает?
– Стойте! – воскликнула Варя. – У меня есть другой вариант!
* * *
Варя заснула, и той же ночью Данилов взялся за письмо.
Два десятилетия назад он под диктовку Петренко дал расписку, что никогда в жизни не станет писать ни художественную прозу, ни журналистские материалы – ничего и ни за что.
Так закончилась его судьба как автора мистически-авантюрного романа – эх, а хорошая выходила вещица! И заглохла лелеемая им мысль заделаться переводчиком художественной прозы – например, с испанского.
Давши слово – крепись. Поэтому он, как честный человек, ничего и никогда с тех пор не сочинял в письменном виде – если не считать редкие деловые письма, эсэмэски да месседжи.
Зато, слава богу, удалось реализовать себя в иной, смежной области. Он помогал в качестве экстрасенса, психолога, ясновидца всем страждущим, что к нему обращались. И был доволен своей судьбой и тем, как самореализовался. Не тосковал, не грезил об утраченном.
Однако любое совершенство достигается практикой. Когда Данилов сейчас, два десятка лет спустя, впервые засел за лист бумаги, почувствовал, какие они тяжелые стали и неповоротливые, эти слова письменной речи. Как неловко примыкают одно к другому. Путаются, расхлябанно разъезжаются. Эх, то ли дело раньше! Как ловко они прилегали, строились рядом! Словно блестящие патроны в патроннике! Как цеплялись друг за дружку, вели одно другое, каким нескончаемым и прекрасным потоком лилось повествование! А сейчас – тыр, пыр, быр! Выходит плохо, тяжело, коряво, будто пудовые булыжники или гири ворочаются.
Так что теперь, бросить затею? Не обращаться к Козлову? Не вызывать его на честный бой?
И тут прекрасная идея пришла Данилову в голову: все-таки в течение почти двадцати лет он разговаривал с пациентами. Что-то им рассказывал. В чем-то убеждал. Опровергал, спорил. В определенном смысле очаровывал. Давал советы. Наставлял на путь истинный.
Эти умения никуда от него не делись. Напротив: за время успешной практики он усовершенствовал их, отточил. Почему бы сейчас не применить свои возможности? Не писать – эта его способность, по всей видимости, осталась в далеком прошлом, теперь не оживить! Наоборот, сказать мерзавцу, что он мерзавец, подлецу – что он подлец, и словесно вызвать Козлова на поединок?
Он вышел на кухню, поставил на штатив телефон. Закрыл дверь, чтобы не разбудить Варвару. Организовал свет, зашторил окна, продумал мизансцену, убрал из кадра все лишнее. А пока производил манипуляции, думал о том, что и в какой последовательности скажет. Он не волновался и не задумывался, куда отправить потом записанный файл. Не сомневался: Козлов узнает все и так. Услышит его.
Присел на стул в кадр, напротив телефона. Нажал на красный квадратик записи.
– Послушай, Козлов. Ты подонок, исчадье рода человеческого. Нет, не так – в тебе нет ничего человеческого. Только желания, подобные человеческим. Богомерзкие твои хотелки: безумная тяга к власти, доминированию. Ненависть ко всему, что не есть ты. Ко всем людям, к тому доброму и чистому, к чему они стремятся. И паскудная любовь ко всему грязному и подлому, что только есть в роде человеческом. И еще в тебе кипит страсть уничтожить всех нас, перед этим вываляв в грязи. Ты скотина, Козлов! Ты подлец, ты свинья, ты подонок! И я, Алексей Данилов, тебя вызываю. Выходи на бой – я хотел сказать, на честный бой, но к тебе не применимо слово «честь». Ты не знаешь, что это такое. Поэтому просто – выходи драться! Померяйся со мной силами! Разве тебе не интересно? Не любопытно, что со мной за двадцать лет стало? Насколько я сумел развиться и вырасти, пока мы не виделись? Разве не хочешь умалить, унизить меня? Хочешь?! Но я тебя не боюсь! Давай, выйдем один на один – и посмотрим, кто кого! Свинья, скотина, подлая тварь! И учти, –
