— Почему нетипичный?
Теперь Бутнер пожал плечами, в точности так же, как это только что сделал Сергей, и улыбнулся. И этот жест, и эта улыбка как-то сразу все изменили. Исчезла напряженность, мешавшая Сергею чувствовать себя самим собой, раскованным. Он окинул взглядом сумрачный зал, спросил:
— Вы что же, тут и живете?
— На данный момент.
— Вдали от всего?
— От чего — "от всего"?
— Ну-у… человек ведь существо общественное.
— Вопрос спорный. Впрочем, если хотите, обсудим и его.
— Извините, господин Бутнер, но я не могу не спросить: вы пригласили меня просто так или для чего-то? И почему именно меня, случайного здесь человека?
— Положим, вы не случайно попали в наши края…
— Из этого что-то следует?
— Пока ничего.
Они все стояли друг против друга, разделенные столом, не двигаясь с места. Но вот Бутнер поднял голову, будто только сейчас заметив официальность обстановки, шагнул вперед, коснулся рукой высокой спинки стула и указал на стул по другую сторону стола.
И едва он сел, как тут же будто ниоткуда возникли двое слуг, похожих на вышколенных официантов в дорогом ресторане, и на столе появились красивые тарелочки, большие, поменьше, совсем маленькие, вазы с фруктами, вазочки с орехами и еще что-то, и еще.
— Русские пьют только водку или и вино тоже?
— И вино тоже.
Тотчас перед Сергеем были поставлены три бокала, на две трети заполненные золотистым, огненно-рубиновым и совсем темным вином.
— Давайте без восточных церемоний, без тостов, — сказал Бутнер. Попробуйте эти вина. Потом можно будет попробовать другие.
— С удовольствием. Только объясните, что все это значит!
— Ох уж эти русские, все-то им надо знать… Ну, ладно, скажу. Так уж вышло, что мне дали послушать запись вашей беседы с двумя пожилыми немцами. Помните, какую лекцию вы им позавчера закатили в поезде?
— Они что, записали мою болтовню? Зачем?
— Ваши суждения меня заинтересовали, — не ответив на вопрос, сказал Бутнер.
— Что именно?
— Хотя бы вот это, которое вы только что выразили словами — "человек существо общественное". Вы что, коммунист?
— Должен вас разочаровать. Я просто человек. Человек понимающий.
— Понимающий что?
— Прошлое, настоящее, а значит, и будущее.
— Громко заявлено. Но все знает только Господь Бог.
— Я не сказал — все. Но мне кажется, и ума-то большого не надо, чтобы спрогнозировать будущее. Оно вытекает из прошлого, из настоящего.
— И это будущее вам, конечно, представляется коммунистическим?
Сергей внимательно посмотрел на собеседника: вроде бы умный человек, а повторяет газетную чепуху. Захотелось прекратить разговор, встать, пройтись по залу, посмотреть картины. В общем, дать понять самоуверенному богачу, что разговор банален, а потому неинтересен. Но в гостях — не дома. Тем более в таких гостях. И он заговорил, как считал, об очевидном.
— Как вы думаете, какими идеями будут охвачены массы людей, скажем, через полвека? Когда всерьез встанут вопросы об истощении ресурсов Земли? Не далее чем через полсотни лет нынешнего пирога на всех не хватит и скорей всего начнется кровавый дележ остатков. Ну а еще через полвека? Придется, ой как придется подтягивать ремни, самоограничиваться.
— Стройными рядами в коммунизм? — усмехнулся Бутнер.
— Сначала, вероятно, дикими толпами. А потом придется строиться в ряды. Даже известный вам господин Бжезинский предрекает глобальную смуту в случае, если не будет моральных ограничений.
— Всем-то строиться не придется. — Бутнер хитро прищурился и стал похож на набедокурившего мальчишку, наблюдающего изподтишка за тем, как на его шалости реагируют взрослые.
— Вы имеете в виду пресловутый золотой миллиард?
— Миллиард? Что ж, цифра, согласитесь, не малая. Остается определить, кого взять в этот миллиард.
— Люди должны сами определяться, по способностям.
— Ага! — радостно воскликнул Бутнер. И куда только девалась его чопорность. — Вот мы и нашли общий язык.
— Я говорю о равенстве возможностей.
— Но вы все-таки согласны, что пирог придется делить не поровну. Так что коммунистическая идея и в будущем не проходит. Да ведь и в настоящем есть убедительный пример — ее крах в так называемом Советском Союзе.
— Напрасно иронизируете. Советский Союз все-таки существовал и уважением во всем мире пользовался. Во многом заслуженно. Крах потерпела не коммунистическая идея, а лишь одна из организационных форм ее воплощения в жизнь.
— Пусть так. Но как вы объясните этот крах? Без философских отвлеченностей и политических выпадов о деструктивной роли западной пропаганды. Стабильно живущее общество пропагандой не собьешь.
— Объясню. Человек не может существовать, не проявляя себя в творчестве, в личностной инициативе. Таким он создавался на протяжении всей своей биологической истории. Почти все живое приспосабливается к окружающему, к условиям жизни. Человек создает для себя эти условия. Если Бог сотворил человека по образу и подобию своему, то главное, что он заповедал, это творчество. Сейчас творчеством чаще всего называют писательство, композитороство, всякое живописание. Но для большинства людей творчество проявляется в личностной хозяйственной инициативе. В этом и радость жизни, и смысл ее. А господствовавшая в Советском Союзе тирания ведомств и, как следствие, диктатура чинуш убивали личностную инициативу. Это они, именно они слепили из марксистских выжимок талмудический ком непререкаемых псевдореволюционных молитв…
— Браво! — Бутнер легонько похлопал в ладоши и поднял бокал. — За здоровье противников марксизма-коммунизма.
— Я сказал о выжимках из марксизма. А о коммунизме не говорил вовсе. Многие не приемлют хрестоматийных принципов коммунизма, но тем не менее живут в соответствии с этими принципами. Коммунизм до того, как был провозглашен наукой, долгие века существовал в виде неписаных законов совести, стыда, сострадания, взаимопомощи. Эти нормы коммунистической нравственности существуют по меньшей мере сорок тысяч лет…
— Вот как?! С такой точностью?
— Эти нормы возникли с появлением биологического вида гомо сапиенс, к которому принадлежим мы с вами. Можно сказать и так: эти нормы и есть то самое, что создало гомо сапиенса.
Бунтер хохотнул. Странно, невесело, растянув губы, как Фантомас в известном фильме.
— По-вашему выходит, что человечество без коммунизма обречено?
— Совершенно верно. Вы когда-нибудь задумывались над странным историческим феноменом — взрывоподобным распространением христианства? Ведь для него вроде бы не было никаких объективных предпосылок. В Римской империи господствовал культ насилия и наслаждений. Иудеи жаждали того же. А пришел чудотворец и начал провозглашать… да, да, не удивляйтесь… коммунистические идеи. И в кратчайший исторический срок, несмотря на жесточайшие репрессии властей, завоевал умы и сердца миллионов. Почему? Нельзя же всерьез верить, что людей увлекла мечта о загробном блаженстве. Это в те-то времена, когда люди были куда большими материалистами, чем теперь. Остается предположить одно: проповеди Христа, основополагающие идеи христианства будили в людях что-то близкое им и понятное. Будили наследственную память о тех временах, когда все жили по справедливым законам общины, где каждому было по делам его. В возможность возврата "Золотого века" поверили все и сразу, как в божественный призыв. Потому что каждый носил эту память в себе, в своем подсознании. Это была поистине вера, и отнюдь не слепая, не "опиум для народа", якобы навязанный эксплуататорами. Это уж потом вольного коня всеобщей веры запрягли в тяжкий воз отвлеченных догм и использовали как тягловую лошадь…
На минуту Сергей замолчал, и Бутнер воспользовался паузой.
— Давайте переменим тему, — поморщившись, сказал он. — Поговорим о пироге, которого якобы всем не хватит. Вы любите апелировать к далекому прошлому. Позвольте и мне. На какие ресурсы рассчитывал тот самый гомо сапиенс в течение многих тясячелетий, когда жил, как вы утверждаете, общиной? Ресурс был один — зверь, птица, рыба. Ну, там еще ягоды да грибы, то есть дары природы. Вы убедительно говорили тогда, в поезде, что человек, обретя коллективизм, самодисциплину, стал сильнее всех. Но, став сильнее всех, он, как известно, попал в экологический тупик: пирога дикой природы не хватало для прокорма растущего числа гомо сапиенсов. И, как известно, выход был найден в том, чтобы взять на себя часть обязанностей природы. Возникли скотоводство и земледелие, которые позволили прокормить стократно большее число людей. И долгое время единственной ценностью земли была ее естественная урожайность. Но численность населения росла, и опять стал просматриваться экологический тупик. Тогда человек начал осваивать земные недра… Вам не кажется примечательным совпадение: бурное освоение земных недр и одновременно столь же бурное развитие естественных наук? Случайно ли это?..
