Но тот раз был последним, когда Доротея слышала голос единственного сына.
Когда в следующий раз она увидела своего ребенка, он лежал в гробу, одетый в серый костюм, и был готов к погребению.
Участок Оберхаузеров располагался на кладбище позади древней баварской церкви, несколькими километрами западнее Рейхсхоффена. После похорон семья материально поддерживала часовню, построенную в память о Георге, и первые два года Доротея регулярно приезжала сюда и зажигала свечу.
Но последние три года она здесь не появлялась.
Впереди Доротея увидела церковь, ее цветные витражи едва светились. Вернер припарковал машину прямо перед ней.
— Почему мы сюда приехали? — спросила она.
— Поверь мне, если бы это не было так важно, нас бы здесь не было.
Вернер вышел из машины; она, не говоря ни слова, последовала за ним и покорно вошла в церковь. Внутри никого не было, но железная решетка в часовню Георга была открыта.
— Давно ты сюда не приезжала, — сказал Вернер.
— Это мое дело.
— Я приезжаю сюда довольно часто.
Эта информация не сильно удивила Доротею.
Она подошла к воротам. Мраморный аналой располагался перед маленьким алтарем. Вверху в камне было вырезано изображение святого Георга на серебряной лошади. Она редко молилась и задумалась, была ли она вообще когда-нибудь верующей. Ее отец был убежденным атеистом, а мать — католичкой, но сама она редко посещала службы и никогда не исповедовалась. Если бог и существовал, то Доротея Линдауэр не испытывала к нему ничего, кроме ненависти. Он отобрал у нее единственного человека, которого она беззаветно любила.
— С меня хватит на сегодня, Вернер. Чего ты хочешь? Это могила Георга. Он заслуживает нашего уважения. Это не место выяснения отношений.
— А ты уважаешь его, не уважая меня?
— Ты меня не интересуешь, Вернер. У тебя есть твоя жизнь, а у меня — моя.
— Все кончено, Доротея.
— Согласна. Наш брак кончился много лет тому назад.
— Это не то, что я имел в виду. Ты моя жена, а я твой муж.
Она рассмеялась:
— Это плохая шутка. Не будь таким мелодраматичным.
— Вообще-то я предельно серьезен.
— И что же случилось, что ты вдруг стал настоящим мужчиной?
Он отошел к стене.
— В какой-то момент живые должны оставлять мертвых в покое. У меня этот момент настал.
— Ты привез меня сюда, чтобы сказать это?
Их отношения начались при поддержке родителей. И хотя это была не свадьба по договоренности, но так или иначе все было спланировано заранее. К счастью, они понравились друг другу и первые годы были вполне счастливы. Рождение Георга доставило им обоим большую радость. Его детские и подростковые годы тоже были чудесными. Но его смерть все разрушила и выявила все противоречия между ними. Надо было справляться с болью, и все разочарование и боль супруги направили друг на друга.
— Я привез тебя сюда, потому что был вынужден это сделать, — сказал Вернер.
— У меня еще не наступил этот момент, искренне тебе сочувствую.
— Как неприятно, — сказал он, кажется не услышав ее. — Наш сын мог бы стать великим человеком.
Доротея с ним согласилась.
— У мальчика были мечты, амбиции, а мы могли выполнить любое его желание. В нем соединилось все лучшее от нас обоих. — Он повернулся и посмотрел ей в глаза. — Я иногда размышляю: что бы он подумал о нас сегодняшних?
Странно, но этот вопрос задел ее.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы ненавидим друг друга, даже если находимся на большом расстоянии, и это чувство не ослабевает.
И все же Доротея не понимала, зачем они приехали сюда.
— Возможно, Георг сейчас слушает нас и хочет знать твои мысли.
Ее возмутило это давление. Она не смогла сдержаться и выпалила:
— Мой сын одобрил бы все, что я делаю.
— Неужели? Одобрил бы он то, что ты сделала вчера? Ты убила двух человек.
— А как ты об этом узнал?
— Ульрих Хенн подчищал за тобой.
Доротея была сбита с толку и обеспокоена, но не собиралась обсуждать это здесь, в священном для нее месте. Она шагнула к воротам, но Вернер перегородил ей путь и предупредил:
— В этот раз ты не сможешь сбежать.
Волна беспокойства захлестнула ее. Доротея уже не смогла справиться с гневом. Она ненавидела Вернера. Он осквернил могилу Георга.
— Отойди немедленно, — процедила она сквозь зубы.
— Ты хоть понимаешь, что творишь?
— Иди к черту, Вернер.
Тот остался абсолютно спокоен и невозмутим. Выражение его лица ничего не выражало. Поэтому она полюбопытствовала:
— Ты хочешь, чтобы я проиграла Кристл?
Он смягчился.
— Я не знал, что это соревнование. Я думал, это скорее задание. Вот почему я здесь, чтобы помочь тебе.
Доротее необходимо было узнать, что ему известно и откуда, но она смогла заставить себя произнести только:
— Мертвый ребенок не делает брак. — Ее взгляд остановился на его лице. — Мне не нужна твоя помощь. Никогда больше.
— Ты ошибаешься.
— Я хочу уйти, — сказала Доротея. — Немедленно пропусти меня.
Ее муж оставался все таким же бесстрастным, и на мгновение она испугалась. Вернер всегда был подвержен эмоциям, за ними он спасался от всех жизненных невзгод. Он был хорош в начале схватки, но никогда не мог выдержать ее напряжения и становился мягким как воск. Поэтому, когда он все же отступил от двери, она не удивилась и прошла мимо него.
— Есть кое-что, что ты должна увидеть, — сказал Вернер.
Доротея остановилась, повернулась и разглядела в его взгляде кое-что еще, чего она не видела или не замечала долгое время. Уверенность. Страх снова овладел ею.
Вернер вышел из часовни и зашагал к машине. Она последовала за ним. Он вытащил ключ и открыл багажник. Слабый свет падал на искаженное мертвое лицо Стерлинга Вилкерсона, в центре его лба зияло пулевое отверстие.
Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.
— Это довольно серьезно, Доротея.
— Почему? — выдавила она. — Почему ты это сделал?
Вернер спокойно пожал плечами.
— Ты использовала его, как и он использовал тебя. Вот в чем дело. Он мертв. Я — нет.
Вашингтон, округ Колумбия
14.40
Рэмси вошел в гостиную адмирала Раймонда Дайлза-младшего. Военно-морской флот США, четыре звезды, на пенсии. Девяносточетырехлетний уроженец штата Миссури. Он воевал на Второй мировой войне, в Корее и во Вьетнаме, а затем в начале 80-х ушел на пенсию. В 1971 году, когда исчезла «НР-1А», Дайлз был главой военно-морских операций. Именно он поставил подпись под приказом, запрещавшим проведение любых спасательных мероприятий. И его волей корабль «Холден» покинул родные берега, отправившись к Антарктиде. Рэмси тогда был лейтенантом, Дайлз своей волей назначил его главным в секретной операции, и именно Лэнгфорд должен был лично доложить Дайлзу о результатах секретной миссии. Затем лейтенанта Рэмси быстро повысили до звания коммандера и перевели в личный штат его благодетеля. Оттуда продвижение вверх по карьерной лестнице было быстрым и легким.
Лэнгфорд Рэмси был обязан этому старику всем. И он знал, что Дайлз все еще сохранил некоторое влияние. Он был самым старым из ныне живущих адмиралов. Президенты консультировались с ним, и нынешний не был исключением. Считалось, что его суждение все еще имело вес. Пресса была с ним невероятно обходительна, а сенаторы обычно считали за честь посетить комнату, куда сейчас направлялся Рэмси.
Легенда военно-морского флота сидел перед ярким пламенем, его длинные тонкие ноги были укутаны в плед, а на коленях лежал пушистый кот. Недаром ему дали прозвище Зимний Ястреб,[40] которое, как было известно Рэмси, Дайлзу очень нравилось.
Глаза из-под полуопущенных век быстро сверкнули, как только Рэмси вошел в комнату.
— Мне всегда нравится, когда ты заходишь в гости, — произнес он.
Рэмси почтительно стоял перед своим наставником, пока его не пригласили занять соседнее кресло.
— Я был уверен, что скоро тебя здесь увижу, — сказал Дайлз. — Этим утром я узнал новости о Сильвиане. Он одно время работал у меня в штате. Хороший помощник, но слишком уж он был негибкий. Впрочем, кажется, он все всегда делал правильно. Весь день не показывают ничего, кроме восторженных репортажей о его жизни.
Рэмси решил, что пора перейти к цели своего визита.
— Я хочу получить его должность, — прямо сказал он.
Меланхоличные глаза адмирала засветились одобрением:
— Член Объединенного комитета начальников штабов. Я никогда не поднимался так высоко.
— Но вы могли бы.
Старик отрицательно покачал головой:
— Мы не поладили с Рейганом. У него были свои любимчики, или, по крайней мере, у его помощников были свои любимчики, а я не входил в этот список избранных. Кроме того, мне пора было выходить на пенсию.
