А что думали о Калли другие? Новенькая, переехавшая в дом номер пять, у нее почти нет мебели, ее кавалер лишился работы и, похоже, слинял, и теперь она смотрит через запотевшее окно гостиной, как жизнь проносится мимо. «Этому надо положить конец», – сказала она себе и бросила открытку в мусорное ведро, зная, что позже достанет ее. Взяв с кровати одеяло, она завернулась в него и, открыв заднюю дверь, уселась на пороге, созерцая потоп. Она всегда любила сияющие облака, пузырьки дождя в клокочущих лужах, молодые листья с капельками воды, корни, пробивающиеся сквозь густые сорняки в поисках пищи. В Лондоне постоянный избыток воды позволяет выжить и вырасти. Солнце только припекает и сушит, из-за него тротуары плавятся, а люди потеют.
Казалось, все воспоминания Калли наполнены водой: магазины с отсыревшими тентами; прохожие – под защитой полиэтиленовых накидок или вымокшие до нитки; школьники, сбившиеся в стаю на автобусной остановке и поглядывающие на ливень из-под навеса; дети, шлепающие по лужам; автобусы, поднимающие фонтаны воды; торговцы рыбой, тянущие свои лотки с грудами камбалы, палтуса и макрели в дождевом рассоле; водовороты на развилках канализации; треснувшие водосточные трубы со мхом, свисающим, точно водоросли; маслянистый блеск каналов; давшие течь железнодорожные арки; грохот воды, под высоким давлением мчащейся сквозь шлюзные ворота в Кэмдене; крупные капли, падающие с огромных дубов в Гринвич-парке; дождь, бомбардирующий переливчатые поверхности заброшенных бассейнов в Брокуэлле и на Парламент-Хилл; лебеди, ищущие укрытия в Клиссолд-парке. А в домах – серо-зеленые пятна протечек, разрастающиеся на обоях, словно опухоли; мокрые спортивные костюмы, висящие на батареях; запотевшие окна; вода, подтекающая под задние двери; бледно-рыжие пятна на потолке – следы от протекающих труб, а еще дождевая канонада на чердаке, отдаленная, но регулярная, как стук часов.
Калли посмотрела сквозь пелену дождя и увидела его – горбатого старика с обезьяньими глазами, карими и внимательными. По словам сержанта Лонгбрайт, бродягу зовут Тейт, – по крайней мере, так его всегда называли. Теперь он снова был здесь, пребывая в ожидании, неся вахту, приближая нечто неизбежное.
«Позвоните, если он появится снова». Она не хотела беспокоить их понапрасну, но они настаивали на том, чтобы она держала с ними связь. И вот Калли снова набрала номер горячей линии, указанный на визитке Отдела аномальных преступлений.
Услышав звонок, Мира Мангешкар оторвалась от шестидесятистраничного текста. Последние два часа она пыталась освоить полицейскую статистику, но домашнее задание давалось ей с трудом. «43 полицейских подразделения. Около 130 000 офицеров в Великобритании, по одному на каждые 400 граждан. 20 000 женщин, только 2500 представляют нацменьшинства». Каждый из пяти участков полиции Лондона был размером с целое подразделение в любом другом городе, но сотрудничество между ними шло туго. «Более 6 миллионов звонков по номеру 999 в год. В Лондоне угоняют по 5000 машин в месяц, причем цифры растут. В Кэмдене самый большой процент самоубийств по Лондону».
Какой смысл заучивать эти цифры, если ничего не можешь с ними поделать? Действовать на опережение, бросать детей в пасть уголовного судопроизводства, смотреть, как они становятся рецидивистами, собирать осколки, утешать новых жертв… Накануне перевода в Отдел аномальных преступлений Мира едва не ушла из полиции и теперь надеялась, что новая работа принесет ей удовлетворение. Старые сотрудники встретили ее радушно – особенно Джон Мэй, неожиданно согласившийся потратить на нее свое драгоценное время, чтобы объяснить нетрадиционную структуру отдела, – но где же интересные расследования? Когда позвонила Калли, Мира сняла трубку и позвала Колина Бимсли – он как раз собирался уходить.
– Ты справишься, Мира. Она уже видела бродягу – надо просто сделать ему предупреждение, узнать, где он живет, и отвести его туда.
– Сынок, не учи меня жить, – крикнула Мангешкар. – Я тут подумала: может, хочешь поехать со мной?
В соседней комнате Бимсли застегнул рубашку и бросил рабочие сапоги в свой шкафчик.
– Ты что, приглашаешь меня на свидание?
– Никаких свиданий, просто подвези меня на своем мотороллере.
– Только если мы потом поужинаем. Я умираю с голоду. Смотри, какая погода, – с неба так и хлещет. Я мог бы тебя подождать, мы бы купили готовую еду и поужинали бы у меня дома…
Мира поняла, к чему он клонит.
– Брось, Колин, ты совсем не в моем вкусе.
«Не в твоем вкусе?» – удивленно повторил он про себя, а потом выглянул из-за двери:
– Я чист, как младенец, добродушен и трогательно одинок. Если ты сама упускаешь такой редкий шанс, может, хотя бы подыщешь мне кого-то?
– Вот это другой разговор. Моей сестре ты понравишься. Она симпатичная и, возможно, согласилась бы с тобой встретиться. Только скажи, и я все устрою. Но должна тебя предупредить: она мусульманка.
– Думаешь, она согласится? Ну и что с того, что она мусульманка?
– А то, что она будет встречаться только с мусульманином, а значит, тебе надо завязывать с пивом, – напутствовала его Мира. – К тому же мусульмане обрезаны, так что тебе, возможно, потребуется небольшая операция.
– Господи, Мира, у тебя какое-то нездоровое чувство юмора.
– А что такое, Колин? Не нравится? Надеюсь, теперь ты понял, как я себя чувствую, когда ты ко мне пристаешь.
– Мне кажется, на тебя дурно повлияли трущобы Южного Лондона. – Колин захлопнул дверцу шкафчика. – Ладно уж, подвезу тебя. Не волнуйся, я ни на что не претендую.
– Это Тейт, он снова в саду, – сказала Калли, открывая входную дверь.
– Он знает, что вы его видели? – переступая порог, спросила Мира.
– Не знаю… не думаю. Он сидит там уже полтора часа, несмотря на дождь. – (Свет в коридоре не горел.) – Мне было легче наблюдать за ним в темноте, – пояснила Калли, проведя Миру к задней двери.
Мангешкар выглянула в сад. Для офицера полиции она была слишком мала ростом, но могла справиться с мужчиной, в два раза ее крупнее.
– Ага, вижу.
Фигуру Тейта можно было различить за большим кустом бузины. Мира сошла по трем ступенькам на маленькую сырую лужайку. Трудно было что-нибудь разглядеть под сенью разросшейся сирени. Сад оказался настолько тесным и густым, что с таким же успехом она могла спуститься в мутную зеленую глубь пруда.
– Мне нужно поговорить с вами, мистер Тейт, – живо сказала она, подняв руки в приветственном жесте. – Пожалуйста, выйдите сюда.
Движение Тейта было таким внезапным, что Мира вздрогнула. Бродяга засуетился, из-за чего куст бузины затрясся, разбрызгивая дождевую воду. Мангешкар меньше всего хотелось пробираться в полутьме сквозь мокрую растительность, но она стала инстинктивно расчищать себе дорогу среди листвы.
Вдруг бездомный стал быстро удаляться, раздвигая и ломая ветки. Мира слышала сильный удар – это его ботинки стукнулись о забор, увидела, как он легко преодолевает преграду, хотя было ясно, что пользуется он только левой рукой и ногой. Либо он родился с этим изъяном, либо получил эту травму давно: он двигался умело и проворно. Она вспомнила о юном наркомане из Северного Пекама: парень лишился ноги после того, как заснул, скорчившись под унитазом в ночном клубе и перекрыв поступление крови. Впоследствии он двигался так, словно нога у него была, – синдром фантома конечности. Ум работает, даже если тело отказывает.
Куртка Миры зацепилась за розовые шипы. Она вырвала рукав из цепких когтей и побежала к забору, который с легкостью перемахнула, продолжая следить за удалявшейся спиной бродяги: он перебирался через следующую преграду, затеяв нечто вроде бега с препятствиями.
Вдруг он отклонился в сторону, перелез через низкую кирпичную стену в самом конце и очутился на узкой аллее, отделявшей Балаклава-стрит от соседней улицы. Мира была всего в нескольких футах от него, пробираясь по его следам, перелезая через преграды и поднимаясь на ноги, но заросшая аллея, представлявшая собой сумрачный коричневый проход, оказалась пуста. Было непонятно, куда он мог подеваться. Она добралась до конца аллеи и вернулась назад. Нигде никаких следов – даже отпечатков ног в топкой грязи.
Мангешкар вернулась к бузине, где прятался бродяга. В глубине куста часть ветвей была выломана, чтобы образовать небольшое убежище, прикрытое листвой. Земля под кустом была плотно утрамбована, в грязи валялись несколько скрученных окурков. Рядом с бузиной обнаружилась зелено-золотая жестяная банка, показавшаяся Мире знакомой. Она подняла ее, осветила карманным фонариком металлическую поверхность и увидела мрачноватое изображение мертвого льва с роем пчел, кормящихся у него из живота. Надпись на банке гласила: «Из силы явилась сладость». Пустая банка светлой патоки фирмы «Тейт-энд-Лайл». Теперь Мира, по крайней мере, знала, откуда пошло прозвище бродяги.
