Она заметила дрожащую на пороге Калли. «Мой дом – моя крепость», – горестно подумала она. Мира выросла в одной из высоток за Арчуэем, а потому знала, каково это лежать в постели без сна, тревожно прислушиваясь к малейшему шороху.
– Я не тороплюсь, – сказала Мира, взяв Калли за руку и ведя ее назад в дом. – Мой коллега ждет на улице. Он хотел, чтобы мы с ним поужинали. Что ж, пошлем его за едой.
Раймонд Лэнд поправил галстук, надетый для гольф-клуба, и посмотрелся в металлическую пластину, привинченную к выложенному зеленой плиткой косяку двери, а потом сунул в щель карточку-пропуск. Входя в контору Отдела аномальных преступлений, где еще не закончился ремонт, Лэнд намеревался положить конец слухам, циркулирующим вокруг его подчиненных. Поговаривали, что Брайант и Мэй опять взялись за старое, что они заставляют своих коллег бегать по всему городу в поисках неизвестно чего, что их дурные привычки снова дают о себе знать и могут дурно повлиять на новое поколение сотрудников.
– Какого дьявола ты тут возишься, Лонгбрайт? – спросил Лэнд.
– Я все-таки женщина, сэр, – огрызнулась Дженис.
Она впервые за весь день позволила себе сделать паузу – при том, что начала работать в восемь утра. Ей просто хотелось в последний раз взглянуть на платье, прежде чем оно отправится назад в магазин. Брайант отказался компенсировать его стоимость и потребовал, чтобы она вернула приобретение. А чего еще ждать от человека, в жизни не купившего рубашку дороже чем за десять фунтов? Черный атлас скользил под пальцами Дженис, как имитация подвенечного платья, которого ей, увы, не суждено надеть. Ее многолетний партнер был так предан полиции, что места для женщины в его душе почти не оставалось. Иэну Харгриву отлично жилось в подводных течениях междепартаментской политики, и он предпочитал встречаться с Дженис дважды в неделю после работы, когда оба они были уставшими и раздражительными. Лонгбрайт сидела у него на кухне, поедая китайскую еду прямо из коробки. Сейчас она сердито уставилась на и.о. начальника отдела, словно провоцируя его на конфликт.
Лэнд поспешил дальше по коридору. Среди недавно приобретенного оборудования для криминологической лаборатории он обнаружил Кершо и Бэнбери: они экспериментировали с противнем, полным сырого песка, и игрушечным грузовиком.
– Ну а вы, черт подери, что тут делаете? – поинтересовался шеф.
– Джайлз растолковывает мне физическую динамику смерти от несчастного случая, – без особого успеха попытался объяснить Бэнбери. – Вообще-то это моя территория, но Джайлз меня опередил.
– Так вот чем вы занимаетесь…
– Мистер Брайант подкинул мне идею. Все в порядке, у меня все задокументировано.
– И почему я даже не удивляюсь? – обратился Лэнд к стене, проходя дальше.
По крайней мере, Бимсли – хотя бы с виду – занимался чем-то полезным, изучая столбики цифр на экране компьютера, а вот Мира Мангешкар лежала на полу. Завидев начальника, она проворно вскочила на ноги.
– Простите, сэр, немного йоги – я потянула спину вчера вечером.
– В свободное время или на дежурстве?
– На дежурстве. Преследовала подозрительную личность.
– И как, задержали?
– Нет, сэр. Он просто испарился. В буквальном смысле слова. Звучит неправдоподобно, я знаю, как будто он улетел, но это так.
«Они все с ума посходили, – думал Лэнд. – Это все дело рук Брайанта. Он заразил их своим безумием. Джон все-таки более вменяем. Попробую воззвать к его здравому смыслу».
– Кажется, у нас проблема. – Брайант швырнул папки под стол. – Лэнд хочет, чтобы я к обеду составил отчет о деятельности отдела. Любые блестящие идеи насчет того, чем заполнить столько пустого пространства, приветствуются. Бог ты мой, трудно работать при таком грохоте за окном. Что там творится?
Мэй неспешно приблизился к окну и выглянул на улицу.
– Два запойных скинхеда кидаются пивными банками возле метро, – сообщил он. – Молодая женщина с ребенком орет на своего сожителя и колотит его по голове. Пара муниципальных рабочих курочит тротуар отбойными молотками. Водное управление выдалбливает дыру прямо посредине дороги. А еще два водителя автобуса почем зря клянут светофор. Какой шум конкретно тебя интересует?
– И почему это английские горожане так крикливы? – риторически спросил Артур. – Поезжайте в Париж, Мадрид, Берлин и даже в Рим – там вы не увидите такого поведения. А у нас просто вечный «Переулок джина» Хогарта.[33]
– Артур, раньше ты говорил как сын своего времени. Сейчас можно подумать, что тебе несколько веков.
– А что тебе не нравится? Раньше одним из главных удовольствий пожилого возраста было право отвратительно вести себя по отношению к окружающим. Ты мог говорить что хочешь, и люди прощали тебя из уважения к почтенным летам. А теперь, когда все так носятся со своими эмоциями и открыто заявляют о своих чувствах, мы лишились даже этого удовольствия. Интересно, осталось ли хоть что-нибудь, чего молодежь не узурпировала?
Джону приходилось выслушивать подобные разговоры как минимум раз в неделю. Сам он по-прежнему верил в спасительную силу молодого поколения, несмотря на все филиппики напарника. В то же время Брайант по-своему высоко оценивал столичную молодежь. Некоторым из тех, кто наиболее плодотворно сотрудничал с отделом, не было и двадцати.
Зазвонил телефон: это Лонгбрайт предупреждала их о надвигающемся визите Лэнда.
– Раймонд прознал, что мы используем ресурсы отдела, чтобы разобраться с твоим ученым соперником, – предупредил Брайант. – Он хочет закрыть все дела, в которых мы кровно заинтересованы, чтобы мы занимались только историей с посольством.
– Это то, о чем он рассказывал Дженис? – поинтересовался Мэй. – Один чудак, новый датский консул, кого-то преследовал на Рассел-Сквер в два часа ночи. Уверяет, что погнался за вором. По-моему, это почти так же правдоподобно, как та история с валлийским священником, утверждавшим, что ямайские юноши возле Клапам-Коммон приглашали его в полночь поужинать. Дженис, может, заглянешь к нам?
Детектив-сержант выглянула из соседнего кабинета:
– Больше наряжаться я не собираюсь – платье отправляется назад в магазин, а украшения я уже вернула. С этого дня можете сами проворачивать свои темные делишки.
– Ты точно все мне рассказала?
– Ах, прости, забыла сообщить, что платье оказалось тесновато в подмышках.
– Я оценил твой сарказм. Что ты сказала Раймонду?
– Ничего. Он спрашивал об актах учета рабочего времени. Я знаю, что он с подозрением относится к нашей слежке за Убедой. Что ты собираешься делать?
Мэю удалось сохранить это дело в официальных планах, потому что защита Гринвуда как башковитого правительственного советника вполне подпадала под юрисдикцию отдела. Тем не менее, поскольку никакой явной угрозы над ученым не нависало, а его с виду безобидное эзотерическое хобби никак не вредило репутации коллег, у Мэя не было оснований продолжать наблюдение.
– Слушай, – сказал Брайант, – у меня есть записи Лонгбрайт, сделанные после беседы с Убедой, так почему бы мне этим не заняться в свободное время?
Мэй знал цену этим предложениям помощи; они всегда сопровождались дополнительными условиями, как договоры страхования.
– Что ты хочешь взамен?
– Продолжай опрашивать жителей Балаклава-стрит, ладно? Я им не доверяю.
– Кому в особенности?
– Да всем. Кое-кто знает больше, чем соглашается рассказать. Давай зададим себе пару вопросов. Тейт, бродяга, – почему он наблюдает за девушкой? Должен признаться, я всегда считал изображение на той банке с патокой чертовски странным. Сам подумай: патоку делают из сахара, а не из меда, так при чем тут пчелы? Никому так и не удалось опросить ближайших соседей Рут, Омара и Фатиму, – кажется, я не помню их фамилий, что тоже неправильно. А студенты-медики – что они знают? И то чопорное семейство – Уилтоны тоже должны были что-то видеть. Кроме того, мне нужны фотографии их всех, желательно сделанные без их ведома. Даже убийцы улыбаются, зная, что их фотографируют, а следствию это не нужно.
– Сделаю, что в моих силах…
– Лэнд рыщет по зданию и всех проверяет; скажем прямо, это плохо влияет на раскрываемость. Он не может играть в гольф из-за дождя, но ему совсем не хочется идти домой, где его ждет куча ноющих баб – три кошмарные дочки и отвратительная жена, вот он и околачивается здесь, чтобы и другим жизнь медом не казалась. Обаяния у него не больше, чем у клизмы, общаться он не умеет, так что никто не жаждет с ним выпивать. Как ни крути, у старых собак и то больше перспектив – они хоть могут бегать по парку и кататься в дерьме.
– О, Раймонд, мы как раз о тебе говорили, – поспешно сказал Мэй.
