– Слушаю вас.
В комнате не было ни одного Знака, даже намека на него. Заставив себя собраться с силами, Евгения Генриховна взглянула на троих людей, сидевших напротив нее, и лица их неожиданно показались ей чужими и совершенно незнакомыми. Она помнила, что женщина – ее невестка, крупный, с серьезным лицом мужик, похожий на медведя, – детектив, разыскивающий ребенка невестки и убийцу Илоны, а молодой парнишка, который на самом деле не такой уж и молодой и вовсе не парнишка, – его начальник. Он приехал, не позвонив. Значит, все бесполезно и новые поиски ничего не дали. Все зря.
– Евгения Генриховна, вы в порядке? – озабоченно спросила Наташа, вглядываясь в побледневшее лицо свекрови.
На какую-то секунду ей показалось, что госпожа Гольц сейчас потеряет сознание, и Макару Илюшину, видимо, тоже что-то такое почудилось, потому что он привстал с места и сделал шаг к столу. Но женщина, сидевшая за столом, недоуменно посмотрела на него, и он вернулся обратно.
– Так я вас слушаю, – сказала Евгения Генриховна своим обычным холодноватым тоном. – Что вы хотели мне рассказать?
У Наташи и Олега Зинчуков, проживших три года в счастливом или относительно счастливом браке, не было детей. Пожалуй, все-таки относительно счастливом, потому что на третьем году их совместной жизни Наташа неожиданно обнаружила, что не представляет своей жизни без ребенка. Ей было все равно, мальчик это будет или девочка, но она хотела ребенка так, что, глядя на очередной тест, безжалостно показывавший одну полоску, начинала тихонько подвывать от горя и тоски. Она, школьная учительница, уехавшая из родительской деревни в город и счастливо вышедшая замуж, ощущала себя совершенно неполноценной!
– Наталь, вы чего детей не заводите? – как-то раз прямо спросила ее мать, когда они с Олегом приехали помогать сажать картошку. – Смотри, упустишь время – потом поздно будет. Тебе ведь, милая моя, все-таки не восемнадцать.
Наташа взглянула на мать, озабоченно шурующую в корзине, и хотела отшутиться, но поперек горла у нее что-то встало, и это что-то не давало растянуть губы в улыбке. Не давало, и все тут. Неожиданно для себя она разревелась так горько, что мать сразу все поняла и, гладя дочь по черноволосой голове, только укорила, сильно окая, как обычно от волнения:
– Ну что ж ты, дурочка, врачу-то не показалась, а? Или показалась?
Наташа пошла к проверенному врачу сразу после возвращения домой. Диагноз ошеломил ее: нужна операция, и чем быстрее, тем лучше – возраст поджимает.
– А ты чего ждала? – удивилась суровая врачиха с густыми, сходящимися на переносице бровями. – В общем, определяйся со своим мужиком – и ко мне.
Перспектива срочной операции привела Олега в ужас. Кроме того что он панически боялся всех врачей, они тогда жили на одну Наташину зарплату, да на приработки Олега, да на то, чем подкармливали их родители.
– Господи, найди же ты себе работу наконец! – не выдержала Наташа, устав убеждать Олега. – Ну хорошо, пусть я летом буду оперироваться, а не сейчас, но ведь жить-то нам на что-то надо будет! Или опять на шее у твоих и моих родителей сидеть?
Олег обиженно пробурчал, что в любом обществе родители помогают своим детям и ничего плохого он тут не видит. Глядя на его нерешительное лицо, Наташа первый раз в жизни почувствовала, что может возненавидеть Олега – вот за эту его нерешительность, за постоянную надежду на помощь родителей, за неготовность брать на себя малейшую ответственность.
– Олег, а ты вообще хочешь детей? – севшим голосом спросила она.
Раньше ей не приходила в голову мысль, что ее муж может не хотеть иметь детей. Но ведь семья без ребенка – это дикость, это противоестественно! А Олег молчал, рисуя пальцем круги на уже порядком потертой клеенке в мелкий цветочек.
– Да хочу, конечно, – вздохнул он наконец. – Только вот почему ты так в своего собственного уперлась, не понимаю? Ну, не судьба – значит, не судьба. Давай из детдома возьмем.
Но из детдома Наташа не хотела. Детей она видела в своей школе каждый день, и просто не могла себе представить, что может полюбить какого-то другого ребенка, кроме своего. Дети ей нравились, она хорошо относилась к ним, была терпелива и снисходительна. Но хотела она собственного.
В конце концов Олег уговорил подождать ее до осени. Наклевывалась, как он сказал, какая-то сезонная летняя работенка, и если он понравится нанимателю, то тот вполне может взять его и на постоянную.
– Но только осенью, Наташка, понимаешь, осенью. Давай подождем немного! Ничего же не изменится.
И они решили подождать. Действительно, подумала Наташа, ничего же не изменится.
Отпуск у Наташи был большой, и весь август они прожили у Наташиных родителей в деревне. Своих тестя с тещей Олег уважал, и они относились к нему доброжелательно, поэтому обычных в таких случаях недомолвок, обид и ссор не возникало. Изба стояла на краю села, немного наособицу. Из окон был виден лес, и казалось, что идти до него совсем близко, хотя на самом деле дорога занимала добрых пятнадцать минут. Колхозное поле между лесом и селом давно уже ничем не засеивали, и на нем неуклонно пробивалась молодая березовая поросль.
Август стоял жаркий. По утрам Наташа и Олег ходили купаться на пруд, и Олег нырял в черную воду со ствола наклонившейся старой ракиты. Брызги от него летели во все стороны, но сам Олег выныривал счастливый, с красной физиономией, и уверял Наташу, что видел на дне сома. В такие минуты она чувствовала себя если не счастливой, то хотя бы спокойной.
В тот день за завтраком мать попросила отца:
– Слушай, Вань, сходи за подпорками, а? У меня вон вся смородина погнулась.
– Так ты ягоды с нее собери, она и гнуться не будет, – проворчал в ответ отец, хитро поглядывая на Наташу, которая терпеть не могла собирать смородину.
– Да ладно тебе, ягоды – не ягоды, а все равно кусты подпирать надо. Вон Олежку с собой возьми да сходи.
Зять с готовностью кивнул.
– Ну, обоим подыскала работу, – продолжал ворчать отец, но в глубине души был очень доволен – одному идти в лес ему не хотелось.
Утром нашлись неотложные дела, и за подпорками мужчины собрались только ближе к вечеру. Солнце клонилось к закату, и мать поторопила отца:
– Ну давайте же, не копайтесь. Топорик не забудь, голова!
Наконец оба ушли. Наташа с матерью занялись поливом и за работой не сразу услышали криков прибежавшего Олега.
– Лидия Петровна! Наташа! Быстро, за мной бегите!
Побросав ведра и лейки, обе бросились за Олегом. Когда они добежали до кромки леса, мать ахнула, а Наташа прижала руки к лицу. Иван Сергеевич стоял на коленях под сосной, а возле него лежала молодая женщина с окровавленным, заплывшим лицом. Первое, что бросилось в глаза Наташе, потрясенно смотревшей на женщину, – это ее огромный вздутый живот и оголенные ноги.
– Господи, – выдохнула она, – так ее же изнасиловали! Папа, ты что стоишь? – Беги милицию зови!
– Какая милиция? – дрожащим голосом прошептал Олег. – Умерла она…
«Как умерла?» – хотела спросить Наташа и вдруг поняла, что женщина лежит неподвижно. Голые ноги с синими венами были вывернуты как-то неестественно. Она наклонилась над женщиной и заглянула ей в лицо. Глаза у женщины были закрыты, на правой щеке свежая царапина, вокруг которой засохла кровь.
– Мамочка… – тихо охнула Наташа, перекрестилась и заплакала.
И в эту секунду закричал ребенок.
Наташа с матерью, вздрогнув, обернулись на крик – на руках у отца лежал маленький синюшный комочек с огромной головой, весь в слизи. Багровая веревка тянулась от комочка, исчезала в траве и выныривала между ног женщины.
– Ж-ж-живой, – заикаясь, пробормотал отец, протягивая ребенка Наташе. – Она родила… родила его п-п-прямо при нас. Правда, Олежек?
Олег только кивнул, сглатывая.
– А потом сразу умерла, – хрипло проговорил он, стараясь не глядеть на тело. – Только ребенок вылез – и все. Только сказала…
– Что сказала? – хором спросили Наташа с матерью.
– «Не отдавайте», сказала, – справившись с хрипотой, выговорил Олег.
Наступило молчание, которое опять прервал громкий крик ребенка.
– Так что же мы стоим?! – пришла в себя Наташа. – Бежим быстрей, его же в больницу надо! Олег, ты беги к участковому, а мы с папой отвезем младенца…
– Тихо, – неожиданно сказала мать непреклонным тоном, и дернувшийся было Олег остановился. – Никто никуда не бежит.
Взяв нож, она перерезала пуповину и взяла на руки орущего малыша.
– Ты, Наташа, хотела ребенка? – посмотрела она на дочь. – Вот твой ребенок. Он – от Господа.
Наташа потеряла дар речи.
– Лидия Петровна, вы что? – покачал головой Олег. – Милиция же сразу увидит, что женщина только что родила. Вы хотите сказать, что мы его взяли из дома малютки и попробуем усыновить?
– Ничего милиция не увидит, – не оборачиваясь, отозвалась Наташина мать. Она содрала уже с себя майку и заворачивала новорожденного. – Мы эту несчастную похороним. Наверняка женщина – пьянчужка какая-нибудь подзаборная. Посмотри на нее… Искать ее никто не будет. А из дома ребенка ты малыша никогда в жизни не заберешь. Никто тебе его не отдаст – ты же не работаешь! Возьми, Наташ… – И она протянула дочери сверток, в котором попискивал младенец.
