— Ну, что я могу сказать? Таки придется тряхнуть стариной. Я вас понял. Исключительно из доброго отношения, к вам, Виктор Петрович, я постараюсь-таки напрячь свои старые мозги и кое-кого вспомнить. Но не сейчас, не сразу, а позже, когда вы уедете. А теперь давайте пойдемте, и я угощу вас собственной смородиновой настойкой. А что еще остается очень пожилому еврею, да?..
И смородиновая настойка оказалась вполне достойным восхищения продуктом, и слово старика — твердым.
Зырянский перезвонил на мобильник Гоголева, номер которого тот оставил ему, на следующее утро. Не было произнесено ни одного лишнего слова, только деловая информация:
— Днепропетровская улица, одиннадцать, квартира сорок четыре. И другой, более реальный шанс — станция Предпортовая, садовый кооператив «Вымпел», участок сто сорок два, рядом Литовский канал, вы меня правильно слышали?
— Записал.
— Всего хорошего. — И телефон отключился.
Не прошло и часа, как по указанным адресам выехали оперативные сотрудники, имея на руках фотографии Федота Семыкина, взятые из архива уголовного розыска и увеличенные до размеров 9x12, а также фото Игната Русиева, присланное Грязновым вместе с материалами уголовного дела на обоих.
А вечером того же дня Виктор Петрович получил сообщение, что в доме на Днепропетровской улице Семыкин был опознан жильцами по фотографии, но соседи не видели его в течение фактически всего лета, полагая, что он находится на своем дачном участке, местонахождение которого никто не знал. Сыщики, соблюдая все предосторожности, вскрыли довольно-таки хитрый замок квартиры и убедились, что в ней действительно никого не было довольно долгое время. Об этом свидетельствовал плотный слой пыли, покрывавший все предметы в квартире и мебель, а также затхлый дух давно не проветриваемого помещения.
Сотрудникам уголовного розыска, отправившимся на садовые участки, расположенные по правой стороне трассы в аэропорт Пулково, повезло больше. В сторожке садоводческого товарищества «Вымпел», в котором обосновались труженики морского порта, а домушник Семыкин оказался неизвестно каким образом, дежурные охранники без труда узнали по фотографии одного из владельцев участков. Сказали, что видели его относительно недавно, даже разговаривали, и он сказал, что на короткое время собирается отъехать в Москву по делам, а на даче у него до его возвращения поживет родственник. Разговор состоялся дня два назад. А неразговорчивого рослого парня с бритой головой он представил сторожам, чтобы у тех не было вопросов к чужаку. Но с момента отъезда никто из охранников, да и соседей тоже, этого родственника не видел. И свет в доме по вечерам не горел. Может, и жил, а может, и он уехал куда-нибудь — никого это дело не касалось и не волновало. Посмотрев на фотографию Русиева, охранники неуверенно сказали:
— Да, это, похоже, он.
Оперативники никаких действий в данной ситуации производить не стали, так как не имели конкретных указаний начальства. Но наблюдение за дачным строением на участке № 142 установили.
Куда и зачем уехал Семыкин, Виктор Петрович, естественно, не знал, даже и предполагать не мог, но явно не в свою квартиру, иначе сыщики обнаружили бы там хоть какие-то следы пребывания.
А может, пришла мысль, этот Шустрый отправился искать для бывшего своего подельника другое, более безопасное пристанище? Но тогда он должен либо снова в ближайшее время появиться на даче, либо хотя бы позвонить, чтобы Игнат выехал тайно по новому адресу. В любом случае наблюдение снимать нельзя. А вот спровоцировать Русиева показать нос из своей норы — это можно.
И Гоголев принял решение. Он позвонил Грязнову и сообщил, что Игнат найден. Идет оперативная проверка, после чего можно будет предпринимать решительные действия. Тем самым он как бы приглашал приятеля прибыть в Петербург, но как бы по его собственному почину, а не за счет питерской милиции — на всем приходится экономить, даже на проявлении дружеских чувств.
Вячеслав заявил, что вылетает немедленно и чтобы без него никакой операции не начинали. Он говорил уверенно, словно забыл, как в одночасье иной раз рушится самая твердая уверенность. Но не он был тому виной…
Инициатива наказуема — эту непреложную истину просто не может не знать всякий нормальный человек в нашем обществе. Но есть два фактора, которые подвергают сомнению это положение. Первый — непроходимая тупость самого человека, и второй — повышенное самомнение, которое не позволяет ему трезво оценивать собственные дела и возможности.
Вероятно, Игнат Русиев, почувствовавший уже определенный вкус своеобразной личной власти в губернаторском окружении и поощряемый к тому же своими прямыми и непосредственными работодателями, забыл, кем является на самом деле. А прежняя природная смекалка уступила место уверенности в том, что уж с ним-то ничего случ'иться не может. И это его сгубило.
Устроившись «под крылышком» у Шустрого, чему тот вовсе не обрадовался — это было заметно Игнату, он, недолго думая, поспешил сообщить своему хозяину, что у него все в порядке и он ожидает дальнейших указаний. Ничего худшего на свою голову придумать было нельзя. Но Русиев не анализировал своих по-, ступков, он действовал как заведенная машина. Сказано было сообщить, он и сообщил.
И не мог он, конечно, знать того, что думал о нем хозяин, умевший угадать и его, и свою собственную перспективу, которая, кстати, довольно четко рисовалась теперь в действиях сыщиков, в буквальном смысле обложивших его, словно волка. Несмотря на все заверения Игната о том, что все им было проделано чисто, Юрий Петрович не мог не видеть, как бездарно тот наследил, и понимал, что его собственная судьба напрямую зависит от того, будет схвачен Игнат или нет. Сможет он дать показания или же заткнется навсегда, прежде чем появится у него такая возможность.
Но Игнат не догадывался, что менты уже вышли на его след и свободная шконка в камере на десяток уголовников в ближайшем будущем едва ли не единственный для него спасительный шанс. Потому что все остальные варианты фактически не оставляли ему вообще никакой надежды.
А вот Киреев, так и не вспомнивший, когда он давал команду Игнату сообщить о месте своего нахождения, обрадовался неожиданному известию. И он сделал то, к чему старался не прибегать лично, прежде действуя исключительно через посредников. Но теперь нельзя было терять времени, решение требовалось принимать мгновенно, как и убирать с дороги опасные проблемы. Киреев позвонил Глухому и назначил этому «законнику» стрелку. По телефону такие вопросы не решаются.
И еще он достал из ящика туалетного стола Юлии пачку фотографий, среди которых были и отдельные и групповые снимки. На одном из них его жена была запечатлена вместе со своим «бодигардом», мать его…
Киреев ножницами аккуратно вырезал из фотографии одного Игната, а остатки машинально скомкал и швырнул в корзинку для мусора.
Глеб Карякин, которого свои звали Глухим, и он не обижалс'я, хотя слух имел отменный, предложил для встречи маленький ресторанчик в порту, который «крышевали» его братки. Юрий Петрович не стал разыгрывать из себя важную персону и приехал один, без охраны, на своем джипе. Возможность наткнуться здесь на кого-то из следственной группы была практически нулевой.
Киреев загнал машину во двор, куда показали ему двое «быков», охранявших своего бригадира. Через служебный вход он прошел в отдельный кабинет, где уже сидел невысокий, тщедушный мужичок, стриженный ежиком, со впалыми, туберкулезными щеками, обтянутыми серой кожей.
— Садись, — сказал тот, не вставая и не протягивая руки. — Ешь, пей чего хочешь. Ну что, совсем затрахала тебя ментовка?
— С чего ты взял? — пытаясь сохранять спокойствие, равнодушно пожал плечами Киреев.
— Да беспокойный больно. Сам полез, доверие к своим потерял? Ну, да ладно, это я так, для затравки, чтоб базар скорей пошел. Чего надо-то?
«А он прав, — подумал Киреев, — нечего тянуть…»
И, ничего не стесняясь и называя вещи своими именами, понимая, что никаких магнитофонов эти уголовники не придумали, а если и установили где-нибудь, то на свою же голову, рассказал, какая у него нужда. Надо быстро и тихо убрать Сибиряка. Есть его адрес в дачном поселке под Питером, где он сейчас один. Дорога в оба конца и срочная работа оплачивается по закону: половина — сразу, хоть сейчас, а расчет после того, как будут представлены доказательства. И тоже без базара.
— А чего это ты с ним так грубо? — язвительно сощурился Глухой.
— Не хочу этот вопрос обсуждать. Ты берешься, Глеб, или нет?
— Да вот не по закону получается. Это мы выносим свои приговоры. Что братва скажет потом?
— Братве хватит и твоих собственных объяснений. А я могу сказать тебе только одно: Игнат очень грязно выполнил свою работу. Причем дважды наследил и вывел на свой след ментовку. Выход сейчас один — запечатать ему рот. Пятьдесят кусков даю, поскольку он — не авторитет, а обычная пехота.
