— Счастливое время… — почти прошептала девушка. — Все мои беды были еще впереди…
— Беды однажды закончатся, можешь быть уверена… А вот нам тогда можно было еще лучше, гораздо глубже копнуть, но… вы-то ничего не знаете, а меня Москва остановила. Нашел преступников? Отдал под суд? И остановись, не время «систему», извините, раком ставить. Это мне-то, первому тогда помощнику генерального прокурора! А что сказали бы рядовому следователю? Или тому же Дергунову? Там ведь не только ты, там, если быть справедливыми, в первую очередь, он выстоял! И этого тоже забывать нельзя, Алла… Извини за столь пространную речь. Отвык их произносить, вот и занесло, да, Аленька?
— Не стыдись, у тебя получается. И не только речи… Вот даже и Алла заслушалась. Так что, будет ответ?
— Аленька, я думаю, чтобы ответить не второпях, а подумав, Алле надо узнать условия работы более подробно. И если у тебя сейчас найдется немного времени, не поскупись, расскажи ей про нашу специфику. Мы ж не кошку в темной комнате собираемся ей предложить. А заодно обсудите и вопросы, которые у тебя возникли — ну, по поводу тех двоих фигурантов. Надо же их… ты понимаешь, обозначить конкретно. Поговорите в комнате для наших секретных переговоров… объясни Алле. А я наведу пока кое-какие справки.
Ах, каким проникновенным взглядом одарила его Алевтина! А что, все правильно: самостоятельность — так уж самостоятельность! А особое уважение — оно от понимания твоей профессиональной значимости. И пусть это видят…
Голованов был отчасти формальным директором «Глории», потому что сам себя в большей степени считал оперативником. Командир взвода разведки спецназа ГРУ в прошлом, он, разумеется, умел принимать немедленные оперативные решения. А Турецкий, с его опытом следовательской работы, конечно, не заостряя на себе внимания, тем не менее, и сам занимался, и курировал чисто следственные мероприятия. А также осуществлял необходимые связи, коими за годы работы в Генеральной прокуратуре оброс основательно. Так что никому в «Глории» и в голову не приходило выяснять, кто здесь главный. Конечно, Сева. Но тот никогда не принимал окончательного решения, не посоветовавшись, во-первых, с Турецким, а во-вторых, с коллегами, бывшими своими же подчиненными в их нелегкие «ГРУшные» времена.
А вопрос с Аллой он предоставил решать самому «Сан Борисычу», если тот посчитал, что Альку можно уже выпускать в самостоятельное плавание. Но — под обязательным контролем со стороны старших товарищей, ведь всем известно, как легко обидеть, даже оскорбить девушку, особенно, красивую, в ком все души не чают. Сева улыбался без видимых на то причин, а Турецкий принципиально «не замечал» этой легкой и дружеской «подковырки».
И по поводу расследования дела Аллы Стериной, теперь уже своего сотрудника, Голованов ни секунды не сомневался. У него и у самого давно имелся «зуб» на этих наглецов из Центрального ОВД, определенно «жирующих» под надежной чьей-то «крышей», иначе бы их давно взяли за шкирку. Надо собрать на них досье, и Макс с этим делом справится, даже за честь почтет «вмазать» с хорошим аппетитом по очередной партии «оборотней». Живут ведь, ничто их не берет…
А в принципе, он тактично посоветовал Саше постараться хотя бы на первых порах обойтись собственными силами, а потом, на нужном этапе, подключить и других сотрудников. Все-таки зарплату надо зарабатывать, на одних «добрых услугах» и благодеяниях не прокормишься. У ребят — семьи, значит, и заботы.
Турецкий поздно вечером, уже из дома, позвонил Алле, чтобы сообщить ей о принятом решении и предупредить, что рабочий день в агентстве начинается в девять часов — официально. А в дальнейшем, как потребуется в каждом отдельном случае. В ответ он услышал не слова благодарности, а сдержанный плач. То есть, видимо, имелась в виду та же благодарность, но только произнесенная не губами, а хлюпающим носом. О чем он немедленно и сказал девушке, пожелав ей спокойной ночи.
— С кем это ты так? — удивленно поинтересовалась Ирина, давно не слышавшая в телефонных разговорах мужа столь мягких и заботливых интонаций.
И он, отключив телефон, рассказал жене о старом и давно забытом, казалось ему, деле, протянувшем в сегодня свои «грязные щупальца». И по мере своего рассказа, как в том случае, когда профессор столько раз объяснял студентам, что и сам, наконец, понял, вдруг ощутил, что вариант расследования, возникший у них с Алевтиной, в общем, несколько спонтанно, на самом деле вполне реален. И может, как говорилось прежде, «прозвучать». Только надо завтра же заручиться согласием МУРа на некоторую дружескую помощь с их стороны. А Косте Меркулову объяснять, в общем, многого и не надо, это его инициатива — заново свести друга Саню с его забытой знакомой из прошлого. Вот пусть теперь и «соответствует», ведь с незримыми, но, очевидно, хорошо известными покровителями продажных и зарвавшихся ментов, силами одного агентства никогда не справиться. Зато вместе — сила, которая может многим очень не понравиться…
Турецкий вспомнил вечерний разговор в «Глории», когда подводились очередные ежедневные итоги работы сыщиков, а также тех, кто работал в «личке» — то есть осуществлял охрану по договору с конкретными лицами. Сообщение по поводу Аллы Стериной выслушали без каких-либо возражений, никто не сомневался в том, что помощь оказать можно, но не откладывая при этом договорных дел. А, в принципе, если «Сан Борисыч» считает, что так надо, ему видней. К тому же и пощипать этих «оборзевших» стражей порядка давно пора.
Но самым горячим защитником у Аллы оказалась Алевтина. Турецкий понимал ее позицию. С одной стороны, это дело будет для нее хорошей разминкой перед будущими расследованиями, которые ей предстоит вести наравне с тем же Сашей. Прекратится сидение на одном месте, беготня с массой документов, и вообще, — вся секретарская мышиная возня, которую она покорно терпела, вернее, сносила, но при этом тихо ненавидела. А с другой стороны, передав дела Алле, обещая помогать ей, контролировать и подсказывать, она, прежде всего, имела в виду то обстоятельство, что девушка отныне будет постоянно находиться под ее присмотром, и никакой реальной опасности новая секретарша в Алькиных отношениях с Сашенькой не представит. Предусмотрительная девушка, конечно, нет слов…
Несколько последующих дней ушли у обеих девушек на сбор и уточнение материалов по уголовному делу Аллы и ее брата Вадима. Им очень помог в этом появившиеся в «Глории» давний друг Турецкого и когда-то даже коллега по прокуратуре, перешедший в адвокатуру, Юрий Петрович Гордеев.
Заручившись договором с Аллой, он вытребовал себе в архиве суда ее уголовное дело и тщательно с ним ознакомился. Ну, естественно, все шито «белыми нитками». Но приговор, хоть и условный, все равно приговор. А после еще и испытательный срок. Значит, что можно сделать? Приносить протест по делу и добиваться пересмотра дела? Но можно пойти и другим путем. Ведь половина срока, установленного приговором, уже прошла. Значит, по признакам статьи 74-й Уголовного кодекса можно ставить вопрос об отмене условного осуждения, и снятии с осужденных судимости. Это — проще, потому что — скорее. А на новое расследование уйдет уйма времени, и еще неизвестно, чем дело обернется, поскольку у «Глории» имеются все основания крепко потрепать нервы тем, кто затеял этот грязный фарс. Так не лучше ли не связывать напрямую два этих дела?
Турецкий правильно оценил подсказку Юрия. А что, закрыли вопрос, сняли судимость, чего тебе еще надо, Алла? Или твоему брату? Зато те, кто крепко виноват, расслабятся окончательно. Тот же Жан, или тот же Захар, дружок, предавший Вадима. Тем более что Гордеев твердо пообещал решить проблему с судимостью, такие вопросы были ему вполне по силам. Да и затрат особых не потребуется, — в пределах обычной таксы. А уж такие средства могло предоставить своей сотруднице само агентство. Алла не знала — плакать или благодарить… Или и то и другое — вместе.
Неожиданно дали блестящие результаты и старания Макса. Просматривая приговоры по уголовным делам, которые выносили судебные инстанции Центрального округа, Бродяга наткнулся на довольно часто упоминавшегося в качестве свидетеля со стороны обвинения Захара Теряева, бизнесмена, владельца нескольких салонов по продаже и прокату видеокассет. Приводились и его данные. Оставалось только проверить, тот ли это дружок Вадима Семеновича Стерина, который так ловко, в самую последнюю минуту, заложил своих товарищей в суде. И, если оно действительно так, то господам оперативникам из отделения уголовного розыска здорово не повезло с ним.
Срочно понадобился Вадим. Алла позвонила брату, и тот примчался в агентство. Он уже знал от сестры, что с ней произошло здесь, о помощи, которую ей уже оказали, и о том, что их ожидает впереди обоих в связи с действиями нового адвоката. Вообще-то, его эта судимость не «колыхала», она не мешала его творческим планам и ежедневным делам, он считался способным телеоператором, а в Кремль с камерой не ходил, и поэтому дотошно проверять его никто не собирался. Но вот факт с Захаром его просто потряс. В первый раз во время выступления в суде, где тот полностью перевернул картину происшедшего, и, в связи со своими признательными показаниями, а также активным сотрудничеством со следствием, был переведен в свидетели, а его товарищи — в обвиняемые. Позже, после постановления приговора, он появился у Вадима и, каясь, едва не ползая по полу в слезах, умолял простить его. Мол, менты заставили его это сделать, угрозы были реальными, и другого выхода у него не было: уголовники могли ночью задушить его в камере, что ему и было обещано на допросах. И при этом уверяли, что сроками все трое отделаются незначительными, да и те «скостит» адвокат, который вообще станет добиваться условного осуждения. А условный срок — это… короче, не разговор. Но, в противном случае… И — начинай сначала…
