— Павел, мне необходимо с вами поговорить. Но, я не уверена, что вы в состоянии.
— Отчего же. Я ведь потому и пришел к вам, узнать, нет ли чего нового.
Мне не хотелось вводить Гордеева в курс всех обстоятельств, которые стали мне известны. Я чувствовала себя едва ли не палачом, совершающим медленную, казнь жертвы, глядя в его потухшие грустные глаза.
— Есть.
Вздохнув, я опустилась в кресло напротив него и закурила.
— Только, увы, ничего хорошего… Мне придется вас разочаровать.
— В очередной раз, — тихо добавил он. — Но не бойтесь, я уже ко всему готов.
— Что ж, это облегчает ситуацию. У вашей жены, Паша, определенно был другой мужчина. Только мне пока не удалось выяснить, кто он. Но это не главное.
— Что же главное? — спросил он равнодушно. Видимо, известие о любовнике его не задело настолько сильно, насколько я могла предположить. Вероятно, к нему он уже был подготовлен. Я молчала раздумывая, как продолжить.
— Так это с ним она встречалась по ночам, когда говорила мне, что идет на дежурство в больницу?
— Нет. По ночам она работала.
Он удивленно вскинул брови.
— Но вы же сами сказали, что она там не работала.
— Там — не работала. Она работала в другом месте. Марина танцевала стриптиз в ночном клубе.
— Марина танцевала стриптиз в ночном клубе?! Зачем?!
Он был поражен.
— Ей нужны были деньги. Много денег.
— Зачем? — опять спросил он, глядя на меня все с тем же недоверием.
— Ее шантажировали, Паша. Целых шесть месяцев она выплачивала какому-то человеку некую сумму денег, боясь быть разоблаченной.
— Разоблаченной в чем?
— А вот этого я пока не знаю. Не знаю и того, кто именно шантажировал Марину. Но уверена, что и те пятьсот долларов, которые она каждый месяц брала у вас якобы для того, чтобы перечислить их на счет детского дома, в котором выросла…
Я не стала договаривать, заметив, что он меня уже не слушает. Он опустил глаза и крепко сжал пальцы — они хрустнули и побелели. На него было страшно смотреть, и мне было неприятно то, что я не по собственной воле оказалась косвенной причиной его переживаний.
— Паша, — сказала я спустя несколько минут, — не нужно так… Теперь уже ничего не изменишь.
Он поднял на меня глаза, и, взглянув в них, я вдруг испугалась. Он смотрел на меня — но как бы сквозь меня, и я совершенно отчетливо сумела разглядеть, как его зрачки медленно расширились, сделав глаза почти черными.
— Откуда… откуда у вас эти серьги?
— Серьги? — повинуясь какой-то гипнотической силе, исходившей от его взгляда, я подняла ладони и дотронулась пальцами до мочек ушей. — Мне их подарили.
Он еще некоторое время смотрел на меня не моргая, а потом вдруг заметно обмяк и расслабился.
— Ну да, конечно… Извините, я вас, наверное, напугал.
— А в чем дело? — попыталась я выяснить причину его реакции.
— Просто точно такие же есть у Марины. Я подарил их ей… Да какая разница! Так о чем мы разговаривали?
Но я уже даже не помнила, о чем мы разговаривали.
— А эти серьги… Они не пропали? — с сомнением в голосе поинтересовалась я.
— Нет, они не пропали, все так же лежат в шкатулке, я видел их сегодня.
Успокоившись, я попыталась было снова приступить к прерванному разговору, но несколько минут спустя поняла, что эти серьги не дают покоя Гордееву. Он так и смотрел на мои уши и отвечал на вопросы невпопад. Я встала и решительно потянулась за маленьким зеркальцем, которое лежало в косметичке на тумбочке.
— Я сниму их. Кажется, они вас сильно смущают.
— Да, пожалуй, вы правы.
Одна сережка никак не снималась, я потянула ее, чуть не вскрикнула от боли и уронила ее на пол. Она покатилась по полу, Гордеев наклонился и поднял ее.
— Спасибо, — поблагодарила я и протянула руку, однако он не торопился отдать мне сережку. Он смотрел на нее как на некий священный реликт, как на фетиш, и медленно подносил все ближе к глазам. Я уже начала серьезно сомневаться в здоровье его психики, — в его медленных движениях, в тяжелой сосредоточенности взгляда была какая-то маниакальность — черт бы побрал эти сережки!
— Ничего не понимаю… — медленно проговорил он. — Откуда у вас эти сережки?
— Мне их подарили, — снова повторила я. — Кажется, вы уже спрашивали.
— Когда? — задавая вопрос, он не смотрел на меня, не в силах отвести взгляда от поблескивавшего бриллианта.
— Сегодня.
— Это Маринины сережки, — он произнес это абсолютно уверенным голосом и наконец посмотрел мне в глаза.
— Вы же сами сказали… — начала было я возражать, но тут же осеклась, поняв, что его уверенность не может быть случайной и ни на чем не основанной.
— Вот здесь, видите, — он жестом подозвал меня, я подошла и посмотрела туда, куда он показывает. Внимательно приглядевшись, я заключила:
— Да, застежку определенно ремонтировали.
— Вот видите!. Ведь вы тоже с трудом сняли сережку, точно так же снимала ее и Марина, а однажды застежка сломалась, и я отнес ее в ремонт. Я совершенно точно помню этот след от плавки. Это Маринина сережка! Но тогда, значит…
— Значит, что те серьги, которые лежат у вас дома, — копия. Не исключено, что и все остальные ювелирные украшения тоже уже давно проданы. Послушайте, Паша, мне, кажется, вам следует проверить, не заложена ли ваша квартира, — заключила я со вздохом.
— Но… зачем?
— Причина все та же — шантаж. Другой причины продавать собственные украшения я не вижу. Кстати! — мелькнувшая в голове мысль внезапно заставила работать мое сознание с удвоенной силой. — Колье! Когда оно исчезло?
— Не знаю… За неделю до гибели Марины я его видел, но, может быть, это тоже уже была всего лишь подделка.
— Нет, это была не подделка, — с уверенностью возразила я. — Иначе оно бы не пропало! Скажите, ведь на убитой его не обнаружили?
— Нет, не обнаружили, — подтвердил Гордеев.
Я посмотрела на часы. Черт возьми, все магазины уже давно закрыты. Это же надо было проспать столько времени, отругала я себя. Придется ждать до завтра, только вот…
— Вы сумеете мне его описать? — с сомнением спросила я у Гордеева. Но потом поняла, что вряд ли его описания будет достаточно для того, чтобы распознать это колье среди сотен других, возможно, похожих экземпляров.
— А еще лучше будет, если вы завтра с утра отправитесь вместе со мной по ювелирным магазинам в поисках этого украшения. Не исключено, что именно колье поможет прояснить ситуацию. Или вам ребенка не с кем оставить?
— Да нет, почему же, Тагир охотно останется с Аленкой. Я же говорю, они друзья, у них полное взаимопонимание. Так во сколько мне за вами заехать?
— В половине десятого. Большинство ювелирных магазинов открывается в десять. Так что чем раньше мы приедем, тем больше у нас шансов.
На пороге моей квартиры он задержался.
— Извините, Надежда Александровна, возможно, я сегодня вел себя немного странно. Но и вы поймите меня, мне сейчас слишком тяжело. К тому же столько новостей сразу…
Да, узнавать жестокую правду порой бывает мучительно, подумала я, закрывая за ним дверь. Никогда не стоит идеализировать людей для того чтобы впоследствии не испытать столь горького разочарования, которое испытал сегодня супруг Марины Гордеевой.
Время приближалось к девяти, но спать мне абсолютно не хотелось. Часа полтора у меня ушло на уборку квартиры, к слову, не особенно в этом нуждавшейся, потом я долго играла за компьютером, потом отловила на первом канале вполне приличный фильм. Мои ночные бдения закончились во втором часу, когда я наконец снова ощутила, что глаза начинают закрываться. На этот раз я не стала отключать телефон. Как всегда, не стала и надеяться на свои биологические ритмы, поставив будильник на половину девятого. Я заснула с надеждой, что предстоящий день окажется не безрезультатным и хоть немного приблизит меня к разгадке убийства Марины Гордеевой.
ГЛАВА 6
На следующее утро, осуществив все предварительные мероприятия, я сидела в кресле, курила сигарету и смотрела на часы. Они показывали 9.40, а Гордеева все не было. Я позвонила ему домой, но никто не отвечал. В глубине души я бесилась, понимая, что его опоздание вряд ли может быть вызвано серьезными причинами — наверняка всему виной только лишь его прирожденная непунктуальность, которая, собственно, и послужила причиной нашего с ним знакомства в парке Клены.
