Он заметил, что все еще держит трубку. Послышался голос телефонистки:
— Вы закончили?
— Да.
Мэк повесил трубку. Потом открыл второй ящик письменного стола и вынул револьвер.
Мисс Силвер была рада, что наконец добралась домой.
Что и говорить, день выдался крайне утомительный. И так приятно снова оказаться в своей уютной гостиной, где ее окружало заботливое внимание Эммы.
Телефонный звонок раздался, когда мисс Силвер отдыхала у камина. Она поднялась, подошла к аппарату и взяла трубку. По голосу Фрэнка она сразу поняла, что произошло.
— Это вы, мисс Силвер?
— Да, Фрэнк.
— Мы опоздали. Он застрелился. Вероятно, девушка предупредила его.
— Бедная Дженни! — только и сказала мисс Силвер.
Миссис Форбс неподвижно сидела у своего письменного стола. Так она просидела всю ночь, не двигаясь… лишь мысли неустанно скользили от одной картины к другой, а подойдя к концу, ужасающему, безжалостному концу, возвращались вспять, к самому началу.
Возвращались к рождению ее ребенка — она всегда думала о Мэке только так: мой ребенок… Тихий, невзрачный человек, за которого она вышла замуж, казалось, вообще не имел к ее первенцу никакого отношения. Остальные дети были его. Их рождение не принесло ей никакой радости.
Но Мэк был ее драгоценное дитя — только ее! Он и пошел в ее родню, от которой сама она унаследовала красоту, гордость и независимый, властный характер. В других детях не было ничего такого, что вызвало бы ее интерес. Мэк рос и вместе с ним росла ее материнская гордость.
Когда началась война, Мэку было семь лет. Миссис Форбс мысленно вернулась к одному из дней той первой зимы. Они только что закончили завтракать и, небрежно перелистывая газету, миссис Форбс случайно увидела имя: Ричард Элингтон Форбс. Второе имя ее мужа было Элингтон.
— Это твой родственник? — спросила она в порыве неожиданного любопытства.
— Да, — ответил ее муж своим спокойным отсутствующим голосом.
Она продолжала спрашивать.
— Те, другие Форбсы, — твои родственники?
— О да… какие-то двоюродные или троюродные… — в степени родства он не был уверен.
Ей припомнилось собственное нетерпение.
— Но боже мой! Человек ведь должен поддерживать отношения с родственниками!
Несколько минут он молчал, и она подумала, что он не собирается отвечать.
— А что о нем пишут? — спросил он.
— О! Я только наткнулась на его имя. И… да-да. Он кем-то там назначен. Ведь он в военно-воздушном флоте, не правда ли?
— Вроде бы, — ответил он.
Так впервые было произнесено это имя.
Затем летом произошел полный разгром в Бельгии…
Дюнкерке[5]… и все связанные с этим волнения и тревоги.
Миссис Форбс продолжала просматривать газеты. Но ее интересовали не сами сражения, а новости о Ричарде Элингтоне Форбсе. Оказалось (миссис Форбс сочла своим долгом узнать об этом), что ее муж — его ближайший родственник, а значит, Мэк — будущий наследник. У нее зародилась надежда. Этого человека она никогда не видела… На войне так часто убивают… А что, если Ричард Элингтон Форбс войны не переживет?! Она так настроилась на это, что, когда его имя появилось в газете в списке убитых, она восприняла это как нечто неотвратимое и само собой разумеющееся. Пожалуй, хорошо, что ее мужа в это время не было в Англии. Всю войну. Это благоприятно отразилось на их дальнейших отношениях. Она сразу же переехала в Элингтон-хаус, и Мэк вырос там.
Миссис Форбс медленно перебирала год за годом. Она вспомнила, как впервые увидела Дженни. О ней рассказала мисс Кремптон: «Крайне шокирующая история, — сказала она. — Но вам лучше это знать. Мы все думали, что мисс Гарстон избавится от этой крошки. Отдаст в сиротский приют или куда-нибудь еще. В конце концов, Дженнифер Хилл никакая ей не родня. Мисс Гарстон была лишь ее гувернанткой! Должна заметить, если вспомнить, как вела себя ее воспитанница, гордиться тут, собственно говоря, особенно нечем!» Мисс Кремптон вздернула подбородок, а голос звучал необыкновенно зычно.
Не сомневаясь, что дело модно считать решенным, миссис Форбс немедленно отправилась к мисс Гарстон. Она с горечью припомнила тот разговор. Все уговоры и доводы оказались напрасными. Коттедж принадлежал мисс Гарстон, и она крайне вежливо, но твердо отказалась переехать.
Об упрямстве мисс Гарстон она вспомнила с какой-то особенной горечью. Может быть, если бы она проявила больше настойчивости, предложила бы более заманчивые условия… Интересно, уступила бы тогда мисс Гарстон? А если бы она знала, к чему все это приведет? Ответ был один.
Знай она хоть тысячу раз, мисс Гарстон все равно бы не уступила! Дом был ее собственностью. Если она решила остаться в нем вместе с девочкой, никто не мог сдвинуть ее с места. Она была вполне вежлива, даже любезна, но абсолютно непреклонна. Миссис Форбс ничего не могла поделать. Ей оставалось только уйти.
Дальнейшие попытки тоже ни к чему не привели. Ее муж, вернувшись домой, сразу пошел повидаться с мисс Гарстон.
Он ни словом не обмолвился о том, как сложился их разговор и вообще о чем они говорили. Миссис Форбс и не спрашивала. Она избрала такую линию поведения и неукоснительно ее придерживалась. Поэтому до смерти своего мужа миссис Форбс ничего не знала о том, что он взял на себя обязательство оплачивать обучение Дженни и оставил ей сто фунтов в год. Это вызвало негодование миссис Форбс. Она ничего не знала, а узнала слишком поздно, и ее муж оказался за пределами ее влияния. Но это открыло ей истинное положение вещей: она ненавидела своего мужа, хотя поняла это, когда он ушел туда, где она не могла его достать. До той поры она не признавалась в этом чувстве даже самой себе.
Она ничем себя не выдала. Обида была слишком глубока. Деньги продолжали поступать мисс Гарстон, и миссис Форбс старалась об этом не думать. Единственный, кому она рассказала, был Мэк. Он только засмеялся и посоветовал ей не беспокоиться. Сейчас она спрашивала себя, что это значило. Неужели еще тогда у него появилась мысль жениться на Дженни. Этого она не знала и теперь никогда не узнает.
Никогда!.. Какое страшное слово! Самое ужасное из всех слов. Эта мысль наполнила сердце неизъяснимой горечью.
Она больше никогда не увидит Мэка… Никогда… никогда… никогда… Слово звучало будто колокол, завораживая, теряя смысл… Она перестала его воспринимать.
Потом вдруг незримая завеса взвилась вверх, сознание опять прояснилось, и она увидела ужасную перспективу бесконечной, как горная гряда, боли и горя.
Она продолжала плыть по волнам памяти. Последние несколько недель… Мэк, такой спокойный и уверенный в своем тщательно продуманном плане действий… И вдруг эта девушка за занавеской, случайно послушавшая их разговор… Им выпала несчастливая карта… Удача была на стороне Дженни. С судьбой бороться бессмысленно. Управлять ею невозможно.
Мысли миссис Форбс вернулись к последним выходным… Мэк… Она ничего не знала. Да и что бы это изменило? Все слишком далеко зашло. Мэк не убил бы себя, если бы у него был выход. Значит, другого пути не было.
Для нее тоже иного пути не осталось. О девочках и об Алене она даже не вспомнила… Они никогда не значили для нее столько, сколько Мэк. Миссис Форбс открыла ящик и вынула заряженный револьвер.
Никто в доме выстрела не услышал.
Это произошло на следующий день утром. Почти всю ночь Дженни не спала, но ближе к утру погрузилась в глубокое забытье. Вдруг она услышала звон колокола. Он звонил… умолкал… снова звонил… и снова умолкал. Дженни снилось, что она плывет по морю. Ветра нет. Сияет солнце… Неожиданно солнце исчезло и наступил мрак.
Сквозь неистовый рев ветра и сокрушительные удары волн опять послышался звон колокола. Дженни проснулась, приподнялась на локте. И снова этот звон… В комнате внизу звонил телефон.
Она быстро вскочила с постели и помчалась вниз по лестнице… босая… сердце гулко билось в груди. Уже добежав до телефона, она услышала шаги Ричарда, спускавшегося по лестнице.
— Да! Кто говорит? — голос Дженни звучал на удивление ровно.
— Мисс Дженни!.. Это вы? — еле слышно прошелестел ответ Картер.
— Да… Да! В чем дело?
— О мисс Дженни, я не знаю, что делать! И подумала, что лучше позвоню вам.
Сердце ее вдруг сжалось от предчувствия, но голос продолжал звучать ровно.
— Что случилось, Картер?
— О господи! Не знаю, что и делать. Но я подумала, что вы, дорогая, должны знать. Миссис Форбс… Я нашла ее, когда утром спустилась вниз. Она сидела у своего стола, и на полу револьвер — там, где выпал из руки.
— Она мертва?
— О да! И я все думаю про девочек. Мистер Ален за границей, и мы не знаем, где его искать… Кроме вас, дорогая, никого нет.
На губах Дженни вертелся один вопрос, но она никак не решалась его произнести… Но она должна! Когда нет другого выхода, человек может многое. Она это уже поняла. Голос Дженни даже не дрогнул, когда она спросила:
