Ознакомительная версия.
– И чего?
– Ничего.
Обсуждать планы с кем бы то ни было, в том числе и со «смотрящим», Хохол не собирался. Верить никому нельзя, и тюрьма – не исключение. Никогда не знаешь, кто именно в хате стучит куму.
– Ну, как знаешь, а то поделился бы, душу бы облегчил…
Хохол только мотнул головой и закрыл глаза, стараясь отключиться от окружающей его вонючей тесной камеры, от бубнящих рядом сокамерников, от визгливого хихиканья в «петушином углу» молодого Анжелки.
Перед глазами возник образ Марины, не этот, нынешний, а тот, что был раньше, тот, в который Женька влюбился, который всегда был с ним. У него не забрали маленькую фотографию Коваль, одну из тех редких фотографий, которую ему удалось сделать когда-то давно, еще в России, до появления Егорки. Лицо в три четверти, длинные черные волосы, чуть прищуренные глаза и ни намека на улыбку – строгая Снежная Королева, такая, какую он любил.
Женька полез под подушку и вынул карточку, перевернулся на живот и поставил ее к спинке кровати. «Девочка моя, как же мне тебя не хватает… Как же мне без тебя паскудно, оказывается…»
– Ух ты, Хохол, какая бикса! – протянул у него над головой молодой звонкий голос.
– Исчезни! – буркнул Женька, не поворачиваясь.
– Дай заценить! – Рука в синих «перстнях» потянулась к фотографии, и Хохол мгновенно схватил ее и вывернул так, что хозяин завизжал.
– Не тяни свои грабки, понял? Иначе ласты завернешь, – с угрозой проговорил Женька, не выпуская вывернутой руки и поднимаясь. – Я тебе сколько раз говорил – сиди тихо и в этот угол не суйся, чушкарь? Не всасываешь, да?
Причина гнева – худой долговязый парень с ясными голубыми глазами и чуть вывернутой нижней губой – подвывал от боли и божился, что больше и близко не подойдет, однако у Хохла было иное мнение на этот счет. Он взял парня второй рукой за шею сзади, приподнял над полом и со всей силы запустил в сторону двери. Тот ударился о стену и упал на пол, снеся стоящую рядом табуретку. Хохол же спокойно отряхнул руки и вернулся на свое место. Чеграк наблюдал за происходящим из-за отдернутой чуть в сторону простыни, отгораживавшей его шконку от всей камеры.
– Что, Кобец, получил за нахаловку свою? Говорено было – не замай правильного человека, беда будет, – нравоучительно изрек он и улегся обратно, задернув импровизированную занавеску.
«Вот так, котенок, – мысленно продолжил монолог Хохол. – Даже здесь нет возможности побыть наедине, просто подумать о чем-то. Как ты там, без меня? Что задумала? Только бы с тобой ничего не случилось, остальное мне не важно, я привычный, и даже на киче мне не западло. Но ты… если бы я мог не думать о том, как ты там, если бы научился не переживать… Но это невозможно – ты слишком глубоко во мне сидишь, слишком вросла. Это хорошо и плохо одновременно».
– Хохол, пойдем харчеваться, – позвал один из приближенных Чеграка, одноглазый Воробей, но Женька только отрицательно мотнул головой.
Есть не хотелось, хотелось только чаю, причем не чифира, а именно чаю, свежезаваренного, зеленого, с запахом мяты и лимоном. Такой чай его научила пить Марина, и за годы, проведенные рядом с ней, Женька привык к этому напитку. Сейчас бы очень даже не помешала кружечка…
– Жека, чифирнешь с нами? – снова позвал Воробей, и Хохол, подумав, согласился.
Он подсел к пятерым сидящим у стола людям, потянул к себе железную кружку с почти черным напитком. Чеграк смотрел на него изучающе. «Смотрящему» очень хотелось понять сущность этого человека, узнать, чем он дышит и какие планы имеет на дальнейшую жизнь. Но Хохол держался отстраненно, душу не раскрывал и сам ни у кого ничего не расспрашивал, словом, вел себя именно так, как и положено. Краем уха несколько лет назад Чеграк слышал, что Жека Хохол состоял в любовниках у Наковальни, довольно хорошо известной в криминальных кругах дамочки, подмявшей под себя половину одного из зауральских регионов. Поговаривали, что ради нее Хохол завалил своего прежнего хозяина – Серегу Строгача, но эта информация ничем и никем не подтверждалась. Увидев его на пороге камеры, Чеграк сначала опешил – ходил также упорный слух о том, что после гибели Наковальни Хохол соскочил и пропал где-то, и вдруг – нарисовывается в московском СИЗО.
Чеграк пытался найти с ним общий язык, но упрямый Жека держал его на расстоянии, и в конце концов Чеграк плюнул на все свои попытки и позволил Хохлу жить по своим понятиям. Тому, казалось, такой расклад был на руку – вроде и в авторитетном углу, и в то же время вне разборок. Вроде и уважение, но и решений не требуют.
Сегодня, когда Хохла увели к адвокату, Воробей по приказу Чеграка обшарил его вещи и нашел ту самую фотографию, за которую позже Жека отправил Кобца башкой в стену. Разглядывая карточку, Чеграк спросил у своих приближенных:
– Кто знает, что за бикса?
Трое отрицательно качнули головой, а Мамлыга, авторитетный в прошлом специалист по автоугонам, нацепил на нос очки, долго рассматривал кусок фотобумаги, а потом, сунув дужку очков в рот, изрек:
– А ведь это и есть Наковальня, Чеграк.
– Откуда знаешь?
– Да такую бабу раз увидишь – хрен забудешь. Давно было, еще жив был кентяра мой Серега Розан, ходил под ней, правой рукой был. Вот тогда и видел. Не баба – змея настоящая. Розан говорил – не каждый мужик может то, что она.
– Да байки это все! – скривился Чеграк. – Где это видано – баба в авторитете?
Но Мамлыга только головой покачал:
– Это ты зря. Я пустого не базарю. Как думаешь, просто так, что ли, мой кент Розан под ней был? А уж он-то понимал в этих делах, за нее порвать мог – слова не давал сказать, аж глаза кровью наливались. А что в авторитете – так она и не говорила об этом. А пацаны ее не задумывались.
Чеграк подумал о чем-то, пожевал губами, потом сунул фотографию Воробью:
– На место убери. И никому боталом не звякать.
Разошлись по местам, а Чеграк завалился на шконку и опять задумался. Выходит, все правда… про Наковальню эту, правда про Хохла. Интересно, чем закончится история с его арестом, сколько ему наварят за громкое дело, о котором судачили среди авторитетов. То, что потянет на приличный срок, даже не обсуждалось.
После «чифирной церемонии» Хохол снова улегся на нары и закрыл глаза. Он кожей чувствовал, что «смотрящий» приглядывается к нему, выискивает что-то, рассматривает, как в микроскоп. И то, что за время его отсутствия кто-то аккуратно обшмонал его вещи, Женька тоже заметил.
«Да и черт с вами, лишь бы не лезли, а скрывать мне особо нечего. За себя отвечу, а за Маринку пусть попробуют предъявить – вмиг хрип вырву».
Он задремал, и во сне к нему снова пришла Коваль. Этот сон выматывал, доводил до умопомешательства, заставлял вскакивать посреди ночи и падать на пол, отжиматься до тех пор, пока не начинали дрожать руки. Но потом снова приходила ночь, и снова перед глазами вставала Марина – ее высокая упругая грудь мягко ложилась в подставленную ладонь, волосы рассыпались по спине черным плащом, полные губы прижимались к его уху, шепча: «Да, родной…» Хохол просыпался в поту, стискивал кулаками голову и пытался успокоиться хоть немного. Но стоило только лечь на шконку и закрыть глаза, как безжалостная память подсовывала другую картину. Все осталось там, за стенами СИЗО, и кто знает, сможет ли он еще когда-то увидеть свою любимую, сможет ли прикоснуться к ней, почувствовать вкус ее губ, запах кожи…
Теперь он понимал, почему Марина так часто выпивала на ночь – ей точно так же снился Малыш, и от этого она сходила с ума.
«Котенок, как же мало мы знаем друг о друге… как не бережем друг друга, не жалеем… Ничего, теперь все будет по-другому…»
Утро было похоже на все остальные – на вчерашнее, позавчерашнее… и завтрашнее тоже ничем не будет отличаться. Все известно наперед.
Сразу после завтрака открылась дверь, и толстый конвоир проорал, покручивая на пальце ключи:
– Влащенко, на выход!
Женька молча поднялся и пошел к выходу, привычно становясь лицом к стене и закладывая за спину руки.
– Погодь, браслетики… – Конвоир ловко нацепил на запястья наручники. – Вперед.
Длинными коридорами через бесчисленное множество решеток его привели в знакомый уже кабинет. За столом сидел совершенно незнакомый человек, полный, седой, с горбатым носом и густыми бровями, в дорогом летнем костюме. На пальце правой руки красовалась золотая печатка с огромным изумрудом, а между большим и указательным пальцами Женька увидел причудливо сплетенные буквы «АТ».
– Ну, присаживайся, знакомиться будем, – пригласил незнакомец низким голосом.
– Вы кто? – безо всякого почтения спросил Хохол, ногой подвинув к себе табуретку.
– Я-то? – усмехнулся мужчина, кидая на стол пачку «Мальборо» и зажигалку. – Я-то, мил человек, Боря Фрейман. А ты, как я понимаю, и есть тот самый Хохол, за которого просит мой братка?
«О, твою мать, так это и есть бесовский кентяра Боря Еврей! – озарило Хохла. – Интересно, с чего бы это Бесу напрягать ради меня такого человека?»
Ознакомительная версия.
