- Не встречал такого.
- Он старый, за семьдесят, худощавый, невысокого роста.
- Нет, не помню.
Щерба чувствовал, что устал от какой-то бесплодности: он видел, что Романец увяз, понимал, что каждый вопрос попадает в цель, а в протоколе вместе с тем зияют пустоты: "Не помню", "Не знаю" и тому подобные неопределенности... "Он как в ступоре", - подумал Щерба.
В дверь постучали и вошел Скорик, держа в руке матовый целлофановый кулек.
- Я не помешаю, - спросил Скорик. - И не ожидая ответа, расстелил на широком подоконнике газету, извлек из кулька туфли и положил их так, что обе подошвы, испачканные краской, оказались перед глазами Романца.
Щерба увидел, как судорожно дернулся кадык на шее Романца, как взгляд его словно приклеился к липкой оранжевой краске.
- Они разве?.. - вырвалось у Романца, он что-то хотел спросить, но тут же, словно опомнившись, умолк.
- Что они? - спросил Щерба.
Романец утер ладонью губы, вдруг пересохшие, как при высокой температуре. Щерба что-то сказал ему, затем молодой парень, принесший туфли, произнес какие-то слова "...жалко... попробую ацетоном", которые непонятно к кому были обращены, ничего внятно Романец уже не воспринимал, он словно оглох, в ушах стоял звенящий гул, в них била толчками кровь, страшно разболелась голова, ее словно жгло изнутри. "Скорей... Скорей бы... - путались слова. - Надо коротко, чтоб закончилось это мучение..."
- Ну что ж, Виктор Борисович, полдела сделано, - сказал Щерба, когда Романца увели. - Возни еще хватит: все закреплять, слишком много косвенного, у нас нет доказательств его присутствия в комнате Шимановича. Все с его слов. - В кабинете стало темнеть. За окном глухая стена дома напротив потемнела от дождя. - Он думал, как и мы: краска на подошвах заставит нас искать место, где Шиманович испачкал туфли. Но перехитрил себя, не подумал, что их исчезновение насторожит нас... Туфли обязательно найдите, надо выехать с ним на место, пусть укажет, куда выбросил, - Щерба надел куртку, взял кепку и погасил свет. - Пошли? Устал я сегодня... Чаю горячего хочется...
Его везли в закрытом "уазике". Он не раз видел такие: в них милиционеры заталкивали хулиганов, втискивали подобранных у пивнушек алкашей. Теперь вот везут его. В машине пахло какой-то мерзостью - потом, блевотиной, табачным дымом.
"Куда же меня везут? - думал Романец, вспоминая все что только что происходило в кабинете следователя. - Ага, он сказал "...следственный изолятор"... Они прервали допрос... Я попросил... Ах, это проклятое первое письмо... Оно лежало у тети Ули под подушкой... Из Инюрколлегии. Я увидел его, когда перестилал ей постель... Когда-то давно тетя Уля рассказывала, что есть какой-то родственник в Америке... Иногда получала письма... Меня это не интересовало... Я давно забыл об этом... никогда не думал и не вспоминал, это не интересовало меня... А увидев письмо, вспомнил... Удивился, что тетя Уля умолчала о нем... Спрашивать не стал... Потом появилось объявление Инюрколлегии в "Подгорской правде" и пришло второе письмо... Нашел его в почтовом ящике, когда брал газеты... Целый вопросник... И я подумал: это мой шанс... Тетя Уля не жилец: один инсульт был... тяжелый диабет, семьдесят восьмой год... Письмо я утаил от нее... Чтоб потянуть, потом будут иметь дело уже со мной... Пришел запрос и в архив... Надежда Францевна велела порыться и ответить Инюрколлегии... Я не спешил, волокитил сколько мог... Но тут в Ужву приехал этот старик... Черт его понес на веранду... Зеленая папочка, полная бумаг... А на ней надпись: "У.В.Бабич". Он все выспрашивал тетю Улю... Она лежала, а он сидел рядом, записывал... Я сказал: "Хватит, она устала, дайте ей передохнуть..." Окна были раскрыты, я боялся, что кто-нибудь нас услышит... Я дал тете Уле таблетку трентала и димедрол... Она уснула... Я увел старика на кухню... Он сказал: "Мне нужно еще кое-что уточнить". "Может, я смогу помочь?" предложил я... - "Речь идет о деталях родословной тех лет, когда вас и на свете еще не было", - возразил он. - "Там что, такая сумма, что вы, старый человек, не поленились тащиться в автобусе по жаре?" - спросил я. - "Сумма впечатляющая", - сказал он... Мы долго сидели на кухне, беседовали о всяком. Я узнал, кто он и что. Потом он захотел еще раз поговорить с тетей Улей. Но я уже не церемонился: "Она спит. Не надо ее беспокоить. Ее нельзя переутомлять. Вам придется приехать еще раз. Но предварительно позвоните". - Мною уже владела одна мысль: не дать ему так быстро закончить, нельзя, чтоб его бумаги ушли в Инюрколлегию, пока тетя Уля жива... Около шести она проснулась, я напоил ее чаем. Предложил старику довезти его до города. Мне важно было увезти его из Ужвы... Я довез его до дома на Садовой, хотя мне это было не по дороге... И бензин кончался... Припарковали у трамвайной остановки... Было около девяти. Мне хотелось войти в дом к старику. Сказал, что хочу пить. Он пригласил. Поразило убожество... Полки, стеллажи, папки, справочники, картотечные ящички. Как у нас в архиве... Зеленую папочку, с которой он был, старик воткнул меж другими... Боже, как мне хотелось знать, что в ней! Она меня гипнотизировала... Какая сумма? Обнаружил ли он еще кого-нибудь в родословной? Или я один остаюсь после смерти тети Ули?.. Я осторожно задавал ему эти вопросы. Но он хитро уклонялся, хотя я уверял, что кроме меня у тети Ули никого нет. Я понимал, работал он долго. Собранное в папке досталось нелегко. Исчезни она, восстановить будет непросто, потребуется много времени... И полушутливо сказал, что в случае получения наследства я гарантирую ему надбавку к пенсии. "На каких условиях? - засмеялся он". И тут я сказал: "Не спешите выяснять и передавать бумаги в Инюрколлегию". Он долго смотрел на меня, словно выуживал мои мысли. Потом произнес: "Молодой человек, а вы негодяй... Сейчас я выставлю вас отсюда. Но сперва что-то покажу", - он направился к полкам. Я видел его заросший затылок, сутулую спину. Я обвел взглядом его мерзкое жилище. И тут на глаза мне попалось пресс-папье... Когда я уходил, спрятав папку за пазуху, уже в коридоре обернулся последний раз... У двери валялись его туфли. Обе подметки в оранжевой краске! Я подумал: будут искать место, где он вляпался... Туфли я зашвырнул в багажник и по дороге выбросил за ограду кладбища. Сперва один, а потом, проехав, другой... И все... Конец... То, что было в той папке, ничего мне не объяснило... Старик не успел... Объяснилось в кабинете следователя: ошибка - тетя Уля не являлась наследницей!.. И эти двое в кабинете, как собаки у норы... Ждали, чтоб я выполз из нее... И я выполз... Как трудно было рассказывать им!.. Они требовали подробностей!.. И еще будут выдирать их из меня... А это пытка!.. Они сломают мне душу, но выдерут все... Надо сразу... Завтра надо сразу... Иначе я сойду с ума..."
Машина остановилась, хлопнула дверца, приблизились шаги, задняя дверь открылась, и милиционер сказал:
- Выходите!
51
По пути на работу они встретились на трамвайной остановке. Октябрьское утро было серое, ветреное, к мокрому асфальту прилипли желтые листья платанов. В воздухе висела морось. Народу на остановке собралось много, и Щерба предложил Сергею Ильичу пройти пешком.
- Собираешь чемоданы? - спросил Щерба.
- В каком смысле? - не понял Сергей Ильич.
- Слышал, в ФРГ едешь, все по тому же делу?
- Кто тебе сказал?
- Жены наши вроде знакомы.
- Это уж точно...
- Так куда? В Мюнхен? В Бонн?
- В Эрланген... Но все это по воде вилами писано. Позвонили: "Готовьтесь". Таких звонков за мою жизнь знаешь, сколько было? В последний момент посылают клерка из своих. Он привезет начальнику "Шарп", а жене начальника здоровенную коробку красок и помад для макияжа... А я в итоге поеду в какую-нибудь Ужву... Что у тебя? Все-таки Романец? Дает показания?
- Работаем...
Они дошли до прокуратуры.
- Ну, будь здоров, - Щерба отвел тяжелую дверь.
