И наступило молчание, долгое молчание. Я затаил дыхание, шевельнуться боюсь - только б себя не выдать. Такое объяснение развернулось, что мне себя обнаруживать никак нельзя.
А потом она сказала:
- Нет, - и, после легкой паузы. - То есть, не стоило бы, наверно, так отвечать, да я и не хотела, и многое могла бы сказать тебе, но лучше я скажу просто "нет". Так оно для всех лучше выйдет.
- Понимаю, - совсем подсевшим голосом проговорил Гришка. - Слишком быстрый я. Всего сутки, почитай, как тебя знаю, а уже... Несерьезно выглядит. Ты извини. Но я тебе одно могу сказать. Я никогда торопливым не был, и никогда ни с кем так не объяснялся. А тебя увидел, и с первой секунды понял, что ты - жизнь моя. Воздух мой, дыхание мое, понимаешь. Я сам никогда не верил, что такое бывает, и, когда в фильмах про такое показывали, только ворчал недовольно: ишь, напридумывали... Извини ещё раз.
- Это ты извини... - проговорила она. - Ладно, скажу я тебе, хоть не знаю, тяжелее тебе будет от этого или легче. И ты мне сразу... приглянулся, что ли. Будто родного человека дождалась, которого всю жизнь чаяла. Но не могу я замуж идти ни за тебя, ни за кого другого. Из-за деда, как ни крути. Ведь сам знаешь, что грехи на потомков падают до седьмого колена. До седьмого поколения, то есть. А грех палача - он страшный грех. Это я перед миром спокойствие выдерживать могу, но от тебя-то чего таиться, что знаю я, какое на мне проклятие. И я - всего лишь второе поколение. Значит, если от меня дети пойдут, если на мне наш род не оборвется, то ещё пять поколений будут страдать неизвестно как. Нельзя допускать такого! Я как представлю, что моим детям может выпасть и какие страшные несчастья им достанутся, от которых мое сердце, сердце матери, изболится, иссохнет, а потом и разорвется... Мне, знаешь, сны иногда снятся страшные, дикие сны. Что, вот, есть сын у меня, мальчик лет трех уже, весь такой хорошенький и белокурый, и вот выбредает он на большое шоссе, а я бегу за ним, чтобы его поймать, но не успеваю, и его самосвалом раздавливает... Или что дочь есть у меня, и с ней тоже всякое страшное происходит... И ведь будет все это, будет. Нельзя такого допускать!
- Да чушь все это, - проговорил Гришка.
- Совсем не чушь, - печально возразила она. - Вот мои родители в автокатастрофе погибли, в такой странной автокатастрофе, что все, знавшие их, удивлялись, как это их под КАМАЗ занесло. И дед всегда считал - по его обмолвкам я поняла это - что в смерти моих родителей он виноват. Что каким-то образом его грехи на сына и невестку упали... До самого конца в смерти сына себя виноватил, да. И меня ждет что-то очень страшное, я чувствую это. И я не могу допустить, чтобы ты к этому прикасался, чтобы ты в мою судьбу вошел, разделил её и погиб вместе со мной. Потому что дорог ты мне. И именно потому, что ты сразу стал мне так дорог, я и говорю тебе "нет". Оставь меня. А мне позволь своей одинокой дорогой идти и деда отмаливать.
- Отмаливать? - переспросил Гришка.
- Да, отмаливать. Это моя тайна, которую, кроме священника, никто не знает, но я тебе и эту тайну открываю. Ведь дед в аду горит, что скрывать между нами. Я каждый день в церкви за его душу молюсь, и на храм подаю, и на бедных, и столько уже заупокойных молебнов заказала. Только священнику и открылась, чтобы он знал, за кого у Бога милости просит. И только с ним советуюсь, как мне искривленное выпрямить. Надо мне самой что-то делать, чтобы в мире меньше зла и несчастий становилось... Вот, я читала где-то. Сын одного из гитлеровских вождей - Геринга, по-моему - он стал миссионером, уехал в Африку, и всю жизнь прожил там, с самыми нищими, больными и голодными, врачом работал, бесплатно лечил, вот такое наложил на себя покаяние и вот так стремился немножко исправить зло, которое в мир принес его отец. И мне, значит, надо так же, приблизительно так. Нет, не уезжая никуда, но одной по жизни идти, где можно, родовой грех искупая. И никого не приближать к себе, не подставлять под удар.
И вновь молчание. Это, я так понимал, Гришка обдумывал и взвешивал.
- Я вот что тебе скажу, - проговорил он наконец. - Не знаю, зря ты так или не зря, но знаю другое: мне любые несчастья рядом с тобой дороже и лучше счастья с любой другой. Да и не будет мне счастья, если я от тебя оторвусь. Главное, что я тебе не безразличен, а там... А там, значит, я все равно тебя добьюсь, не сейчас, так через год. И все равно я рядом с тобой буду, чтобы от любых бед заслонить.
- Не надо, - ответила она. - Пойдем лучше отца твоего искать.
- Пойдем, - вздохнул он.
Я подождал, пока они с крыльца спустились да по саду пошли, все кусты и все заросшие клумбы осматривая. А там я потихоньку, пригнувшись, из-под крыльца выбрался, так же пригнувшись, по веранде скользнул, и в дом вошел.
И дверь за собой закрыв, отдышался.
Мне мысль мою надо было додумать. А мысль у меня вот какая была.
Если Татьяна не в любовные игры с Мишкой играет, а для чего-то ещё он ей нужен, то ради чего такого она к себе его привязывает?
И тут, наверно, надо от "таджички" танцевать. Очевидно, положим, что узнать про то, где труп Шиндаря скрыт, чтобы в багажник его перекинуть, Татьяна могла только от убийц Шиндаря, сама с этими убийцами расправившись. Об этом я уже говорил.
Так и узнать точное место, где "таджичка" закопана, она тоже только от убийц "таджички" могла - а значит, и убийцы "таджички" по белу свету теперь не гуляют!
Вот какая мысль мне тогда за самогонкой в голову пришла - и теперь, к двери привалясь, я пытался припомнить, что ещё из этой мысли успело вырасти.
А вырасти успело вот такое представление:
"Таджичку", конечно, по путанице убили. Шлялась она в одежках Татьяниных, в её парфюмерии - вот и приняли её ненароком за хозяйку дома. И похитили её, и стали мучить. Видимо, чтобы она отказ от дома в пользу бандитов подписала, больше не из-за чего. А потом дознались, что ошибка вышла, но поздно для "таджички": слишком многое сделалось ей известно, вот и ликвидировали её, вместе с Шиндарем, который через общение с "таджичкой" тоже лишнее знал. А заодно и Горбылкиных, через которых "таджичка" и Шиндарь часть краденого в этом доме сбывали, для допроса прихватили: не дошло ли и до них лишнего?
Разобравшись, кинулись настоящую хозяйку убивать. Но не знали, на кого нарвутся.
А она, вытряся из них все, ей нужное, отправилась на кладбище, поглядеть, действительно ли в том месте, которое они указали, землю недавно тревожили? Может, она бы просто убедилась, что, да "таджичка" вот здесь схоронена, да и ушла бы, но тут я, по Лехиной милости, подвернулся. И что ей оставалось делать, когда я труп выкопал? Только, с моей помощью, труп на другое место перепрятать.
А тут крупные бандюги своих головорезов хватились, которые исчезли куда-то. Примчались лично разобраться, решили на захоронение таджички взглянуть - может, чтобы выкопать её и лишний раз проверить, ту девку их головорезы порешили или не тут - а тут, нате вам, могила уже другая, и, явно, тот, кто могилу Аристархичу готовил, тот и таджичку куда-то прибрал. А кто могилу делал? Яков Бурцев! А подать сюды Якова Бурцева!
Выходит, они не были окончательно уверены, ту девку их быки ухайдокали или не ту. И выходит, какая-то путаница для них продолжается. А любая путаница Татьяне на руку. Чем дольше любая путаница будет тянуться, тем для неё безопасней, тем легче ей рыбку в мутной воде ловить и тем легче от бандитов избавляться, то между собой их стравливая (и с моей помощью тоже: меня надоумив подкинуть идейку, что один из бандюг - чекист, чтобы покруче бандиты между собой загрызлись), то самостоятельно уничтожая - поодиночке, в порядке поступления, так сказать.
И, выходит, если она игру ведет на то, чтобы путаницу подольше сохранять, то Мишку привязать к себе ей тоже ради этой игры надобно. Напрашивается такой вывод, хоть и не очень понятно, чем ей Мишка тут может послужить.
Да и многое другое остается неясным. Кого похоронили три месяца назад заместо "таджички"? Где эти три месяца "таджичка" обреталась, в плену у бандитов или на вольной воле? Почему бандитам этот дом так важен? И важен он из-за того, что некоторое время палачу принадлежал, вот задачка-то! И что такое страшное об этом доме никто не должен был знать - а знающих и убить не грех?
Неплохая, как видите, карусель получалась.
Спокойней, сказал я себе. Спокойней, дорогой товарищ. Основу ты правильную зацепил, а значит, и все остальное должно объяснение найти. И побыстрее - у тебя несколько секунд есть, перед тем, как в комнату войти, и за эти несколько секунд ты должен в этой круговерти уразуметь столько, чтобы, в комнате оказавшись, суметь сыну помочь.
Волновался за я Мишку, волновался. Хотя тут уже было не разобрать, за кого из сыновей стоит волноваться больше. Гришка, вишь ты, в Катерину втюрился, за которой тоже непонятно, какая смерть охотится, а Константина могут прибрать, едва меня в тюрьму спровадив, как лишнего свидетеля бандитских дел...
