Ознакомительная версия.
Она лежала без сна, вспоминая, плача, жалуясь. Пытаясь понять, что это было, пытаясь ответить себе на вопросы, на которые ответов не знала…
Она попала в ловушку, оказалась разменной монетой в грязных и непонятных играх!
– Валерия Павловна, мои обстоятельства изменились, и я смог прийти. Я не стал звонить вашему мужу. Мы с вами побеседуем вдвоем, ладно? – Оглио улыбался и держал ее за руку. Она с тревогой смотрела ему в глаза. – Валерия Павловна, – повторил он. – Дорогая Валерия Павловна, признаться, я в затруднении. Я не знаю, должен ли говорить откровенно или… – Он замялся. – Вопрос серьезный и… серьезный. – Он усмехнулся.
Валерия напряженно смотрела на психиатра. Руки она сцепила на коленях так сильно, что побелели пальцы.
– Я хочу показать вам кое-что.
Он достал из портфеля конверт и протянул ей. Валерия взяла нерешительно, облизнула мгновенно пересохшие губы. Помедлив, раскрыла конверт и достала отуда пачку черно-белых фотографий. На фотографии она, Валерия, и незнакомый мужчина на палубе корабля. Рука мужчины лежит на ее плече. Он поразительно красив. На следующей фотографии она и красавец в постели… Валерия вдруг поняла, что видела мужчину раньше… На фотографии, где они все на даче. Он режет мясо, рядом его жена с неприятно-напряженным взглядом и лицом ведьмы. Ее бросило в жар. Она засунула фотографии назад в конверт, не досмотрев, и вопросительно взглянула на Оглио.
– Валерия Павловна, – сказал он, – на фотографиях жена Андрея Николаевича со своим любовником. – Он снова взял в свои теплые ладони ее безжизненные холодные руки. – Его настоящая жена. Потому что вы не Валерия Павловна. Вы не его жена. Вы не имеете к нему ни малейшего отношения.
Он говорил медленно, словно давая ей время осознать его слова, делая ударение на отрицании. «Не, не, ни». Не жена. Не Валерия. Ни малейшего отношения.
– Вы другая, Валерия Павловна. Извините, пока я буду называть вас именно так. Вы другая физически. У вас другой психотип. Я был знаком с настоящей Валерией, не близко, правда, и утверждаю это с полной ответственностью – вы не она. О том, что вы Бражникова, вам известно от вашего мнимого мужа. Никого из тех, кто знал Валерию, он к вам и близко не подпускает. Экономка уволена, хотя она была предана вам и весьма пригодилась бы в вашем теперешнем состоянии. Один я – но я видел Валерию лишь однажды. Возможно, дважды. Не помню уже. Но и этого достаточно, чтобы понять. Она была… бесшабашная хохотунья, мотовка, шумная, радостная, любила развлечения. А вы… разве вы такая?
Она молчала. Страх заползал ей в душу.
– Человек на фотографии – ее любовник, мой близкий друг, – продолжал психиатр. – Знаете, врач, как исповедник. Я знаю об отношениях Андрея с его женой. Я знаю, что их брак был неудачным. Они находились на грани развода. Он ударил ее, когда она сказала, что уходит от него. Андрей человек вспыльчивый, с непростым характером. Мой друг работает у него. В детстве Андрей перенес тяжелую психическую травму, которая наложила отпечаток на всю его последующую жизнь. Он боготворил мать, которая его вырастила. У него нет близких друзей. Он избегает шумных компаний. Все это, разумеется, не преступление, но объясняет многое. Валерия Павловна… не нужно ничего мне рассказывать. Просто вспомните, как он держался с вами первые дни. Я уверен, он избегал вас, не знал, что говорить и как вести себя. Подумайте и ответьте – разве так ведет себя человек, с чьей женой случилось подобное несчастье? Проделать все это он мог лишь в одном случае. И я думаю, вы догадываетесь, в каком. Только будучи уверенным, что его жена не вернется. – Оглио замолчал.
Она сидела, опустив голову. Оглио положил руку ей на плечо.
– Поверьте, я отдаю себе отчет в том, что говорю. За мою долгую практику я всякого навидался. Люди, абсолютно нормальные на вид, совершают странные поступки. В силу разных причин – страха, ненависти, искаженного восприятия действительности. Я не хочу даже думать о том, что случилось с… настоящей Валерией Павловной.
Как я уже говорил, я знал ее весьма поверхностно. Нас представили друг другу в театре года два тому назад. Она была в черном вечернем платье с открытыми плечами и спиной, красиво причесанная… Необыкновенная женщина, смелая, уверенная в себе… – Он помолчал. – Я не знаю, что с ней случилось, и, даст бог, не узнаю. Я не хочу знать. Но вы… мне небезразлична ваша судьба. Я сочувствую вам, вы пережили психическую травму. Мне больно оттого, что вашим беспомощным состоянием… воспользовались. Но самое главное – что дальше? Все когда-нибудь заканчивается. Как Бражников собирается выпутываться? Он не может выдать вас за свою жену. А раз так… Я не хочу вас пугать, но думаю, что с вами произойдет что-нибудь… непоправимое. Я не знаю, что это будет… могу только догадываться. Я врач, а не сыщик. Но чем раньше вы уясните себе грозящую опасность, тем лучше.
Я оставлю вам свою визитную карточку, там телефоны. Поверьте, мне действительно небезразлична ваша судьба. Обдумайте то, что я вам сказал. Я уверен, вы примете правильное решение. Но поторопитесь… Часы тикают. Как принято теперь говорить – счетчик включен.
Оглио поднялся с дивана. Она растерянно смотрела на него. Она сразу поверила Оглио. Его слова были созвучны ее собственным мыслям. Это не ее дом. Андрей… чужой человек… Все стало на свои места. Она не Валерия. Это не она на фотографиях. Это не ее платья – дорогие, от известных дизайнеров. У нее никогда не имелось норковой шубы и бриллиантов. Андрей… Она вспомнила вчерашний день… и ночь. Она была такая счастливая. А он? Неужели притворялся? Его возбуждала тайна…
Она закрыла лицо руками. Ей стало невыносимо стыдно. Не страшно, а стыдно. Оттого, что с ней проделали такое. Оттого, что она верила… Стыдно за свое счастье. Она оказалась один на один в темной комнате с… убийцей?
Она вспомнила их первый день. Он избегал смотреть на нее… не знал, что сказать… не смог заставить себя дотронуться до нее, обнять…
«Надо отдать ему должное, – подумала она горько, – он не умеет притворяться. Видимо, возникла крайняя необходимость… в ней».
Оглио прав – времени у нее немного. Ее нельзя прятать бесконечно…
– Отто Иванович, – она посмотрела в глаза психиатру. – Вы не могли бы увезти меня отсюда? Я не знаю, куда идти. Мне просто некуда идти…
Она все еще сидела. Боялась, что упадет, если попытается встать.
Оглио раздумывал, внимательно глядя на нее.
– Можно ко мне в клинику, – сказал он наконец. – Но вы понимаете, что вам придется обратиться в правоохранительные органы. Чем скорее, тем лучше. У меня есть там связи… крутые, на самом верху, – он усмехнулся. – Сейчас многим нужны услуги психиатра. Жизнь стремительно меняется… Становится пугающе… непонятной. Наша психика не успевает адаптироваться, и всех нас по ночам мучают… призраки. Одевайтесь, Валерия Павловна. Давненько не увозил я женщин тайком, – пошутил он, подавая ей руку.
* * *
…Она стояла перед зеркалом, внимательно себя разглядывая и не узнавая. За три короткие недели она привыкла к своей новой сути. Привыкла с трудом. А сейчас ей казалось, что та жизнь, короткая и ослепительная, и была настоящей. Та жизнь закончилась и началась новая, которая на самом деле старая. Она дома. В своем настоящем доме. Бедном. В шкафу висят ее платья… небогатые. Рыжую норковую шубку, в которой она уехала из дома Андрея, Вероника затолкала в самый дальний угол, понимая, что вряд ли когда-нибудь ее наденет. Это чужая вещь. Она принадлежала настоящей Валерии Павловне, ослепительной и смелой красавице… А она… тоже была Валерией Павловной целых три недели, но фальшивой. Андрей называл ее Валерией, а в это время его жена…
– Не думать об этом! – приказала она себе. Боль, стыд и страх. И еще… ревность? К той ослепительной и красивой. Настоящей. У которой в жизни было все.
Она всматривалась в свое лицо, и оно казалось ей чужим.
– Ты Вероника, – сказала она себе. – Слышишь, ты, неудавшаяся Валерия? Ты Вероника! Повторяй за мной: «Я Вероника». Еще раз: «Я Вероника!»
И это мой мир вокруг! В моем мире «Червяк», борьба за экологию и Петюша. Он другой, но это мой мир. Ты в том мире не выжила бы. В моем мире нет блеска. Он тусклый, мой мир.
– Неправда, – перебила она себя, – он не тусклый. Просто он другой…
* * *
– Заедем ко мне на дачу, – сказал Оглио. – Я люблю работать на даче. Вокруг лес, тишина. Жена сейчас в Париже, готовит персональную выставку. Она талантливая художница. Знаете, я горжусь ее успехами, но иногда думаю, что хотел бы иметь свою маленькую жену только для себя, – он преувеличенно-печально вздохнул. – Я не вижу ее месяцами.
У Отто Ивановича был приятный голос, и фразы свои он выстраивал с очаровательной нерусскостью, культивированной, скорее всего. В нашей стране иностранцы всегда были в цене.
…Она с трудом вспоминала, что произошло дальше. Оглио подошел сзади. Она помнит свой мгновенный страх и резкое движение в сторону, которое, возможно, спасло ей жизнь. Она билась в его цепких жестких руках, стараясь вырваться, хваталась за подоконник, царапала ногтями стену. Задыхалась, слыша собственные хриплые стоны, чувствуя раздирающую боль в горле и груди…
Ознакомительная версия.
