на диван, задев при этом тотчас же недовольно вскочившего кота.
Дон треснул следователя своим пушистым хвостом и чуть ли не выпустил сноп искр из сердито засверкавших янтарным огнём глаз. Но Шура ничего этого не заметил и заявил, в упор глядя на Мирославу:
– Горевой приехал!
– Кто это?
– Игорь Владимирович Горевой – личный нотариус Лидии Ильиничны Реваковой.
– И чем же таким ужасным расстроил тебя этот несчастный Горевой?
– Горевой счастливый! Упитанный, холеный, загорелый! А несчастный я!
– Шур! Ближе к делу!
– К делу так к делу, – проворчал Наполеонов, заёрзав на диване, чем окончательно вывел кота из терпения, и тот перебрался на кресло. – Представляешь, – продолжил Наполеонов, – этот коварнейший тип сообщил мне, что Ревакова как раз накануне его отъезда аннулировала завещание в пользу Кукушкина.
– Тоже мне печаль, – усмехнулась Мирослава.
– Ещё какая! – заорал Наполеонов.
– Шур! Ты белены объелся? Чего ты так кричишь?
– Посуди сама! Кукушкин больше не наследник, и убивать Ревакову ему незачем.
– Он мог не знать, что завещание в его пользу аннулировано.
– Это могло бы утешить меня в какой-то степени, – тяжело вздохнул Наполеонов.
– Вот только ты уверен в том, что Виталий Кукушкин не знает, что он больше не наследник? – уточнила Мирослава полминуты спустя.
– Нет, не знает, – хмуро отозвался Наполеонов, – и до поры до времени я решил оставить его в счастливом неведении.
– Он мог узнать от кого-то другого.
– Не мог! – отрезал Наполеонов.
– Хорошо. Чего ты так переживаешь?
– Теперь всё должно достаться прямым наследникам. А кто наследник Реваковой?
Мирослава промолчала. Она не собиралась говорить следователю о племяннице убитой. Если он не смог вытащить информацию о ней, то это его проблемы, решила она.
Мирослава была уверена почти на сто процентов, что алиби у Арзамасовой нет. Но это вовсе не значит, что она убийца.
– Я тебя спрашиваю, где искать сына? – снова настойчиво обратился к ней Наполеонов.
– Понятия не имею, – честно ответила она и предложила: – Подожди.
– Чего?! – удивился Наполеонов.
– Если сын убил Ревакову из-за денег, то он появится, когда придёт время вступать в права наследства.
– Спасибо! Обнадёжила, – фыркнул он, как рассерженный кот.
– Давайте лучше ужинать, – предложил примирительно Морис и спросил Наполеонова: – Ты заночуешь у нас?
– Да! У меня сегодня нет сил обратно ехать в город.
– Вот и хорошо.
– Что хорошо? – вскинулся Шура. – Что у меня сил нет?
– Хорошо то, что ты останешься у нас. Поешь и выспишься!
– Ему надо валерьянки накапать, – небрежно обронила Мирослава.
– Коту своему накапайте, – обиделся Шура.
– У нашего кота нервы и без валерьянки крепкие. А ты вот-вот из штанов выпрыгнешь.
– Я к ней всей душой, – обиделся Шура, – а она то валерьянкой опоить хочет, то вообще неприличные вещи говорит.
– Вместо валерьянки мы будем пить коньяк! – решительно заявил Морис. – Мне друг недавно презентовал бутылку отличного французского коньяка.
– Я пью только армянский! – упёрся Наполеонов.
Морис бросил на Волгину взгляд, просящий о помощи.
– Ладно, будет тебе армянский, – махнула рукой Мирослава.
Выйдя из кухни, она действительно вернулась с бутылкой армянского коньяка.
– Где ты его прячешь? – загорелся Наполеонов.
– Тебе это знать совсем не обязательно, – сказала она и легонько щёлкнула друга детства по острому лисьему носу.
– Вот так вот всегда! – заявил заметно повеселевший Шура. – Коньяк я сам разолью. Несите самые большие бокалы.
Морис, проигнорировав его распоряжение, принёс сосуды для коньяка.
– Ну да, – сказал Наполеонов, но всё-таки открыл бутылку и разлил жидкость по стаканам.
Они посидели молча, каждый думал о своём.
После чего Наполеонов сказал:
– Давайте помянем римского императора Марка Аврелия. Он хоть и жил в третьем веке нашей эры, но человеком был мудрым.
– Шура!
– Что – Шура? Вот послушайте, что он сказал: «Странно! Человек возмущается злом, исходящим извне, от других, – тем, чего устранить не может, а не борется со своим собственным злом, хотя это в его власти». Ведь это как сегодня сказано! И на все времена.
– Допустим.
– И императором он был неплохим. Хотя со временем рождения и с женщинами ему не повезло.
– Шур, – сказала Мирослава, – ты к чему это всё?
– Ну как же! Марк Аврелий, будучи сыном садовода, разрешил галлам держать собственные виноградники и производить вино.
– Ага, сыном садовода, – хмыкнула Мирослава, – если не считать того, что по отцу Марк принадлежал к италийскому роду Анниев Веров, уверенных в том, что происходят они от царя Нумы Помпилия.
– Вечно ты к словам цепляешься, – проворчал Шура. – И помянуть хорошего человека никогда не мешает! – стоял на своём Наполеонов.
У детектива не было желания спорить с ним, и они промолчали.
– И опять же, о женщинах, – сказал Наполеонов и покосился на Мирославу. – Взять хотя бы жену императора Фаустину.
– И что с ней не так?
– Ну как же! – оживился Шура. – Сплетни о её любовных связях ходили по всему Риму. О них, не стесняясь, говорили матросы в портовых кабаках и актёры в театрах. Второго сына Комода, ну и имечко, – вздохнул Наполеонов, – Фаустина вообще, по слухам, родила от какого-то гладиатора.
– А ты бы не собирал слухи, – на полном серьёзе осадил его Морис.
– Шутишь?! – возмутился Шура. – У сыщиков работа такая. Слухи собирать.
– Согласна, жалко мужика, – вставила Мирослава, – но согласись, что это его проблемы. И он при желании сам бы мог с женой разобраться.
– Не всё так просто. Французский историк и исследователь Ренан назвал отношение Марка Аврелия к жене «неумолимой кротостью».
– У тебя на шее нераскрытое убийство Ревякиной висит, – безжалостно напомнила Мирослава, – а ты суёшь нос «в дела давно минувших дней».
– Тьфу ты! – вырвалось у Наполеонова, и он залпом допил свой коньяк. – Умеешь ты удовольствие испортить. У вас что, лимона нет?
– Лимон у нас есть, – ответил Морис.
– Чего же тогда я не вижу его нарезанным на столе?
– В Европе коньяк лимоном не закусывают, – кротко ответил Морис.
«Зря он Европу упомянул», – быстро промелькнуло в голове Мирославы, и она успела прикрыть ладонью уже открывающийся рот друга детства, готовящегося высказать всё, что он думает о месте и роли Европы в мире.
– Всё, всё, – проговорила Мирослава.
– Ладно, всё так всё, – неожиданно покладисто согласился друг детства. Но всё-таки не утерпел и выдал фразу, приписываемую Александру III: – «Европа может подождать, пока русский царь рыбу удит».
Морис заторопился к духовке.
– Мы можем перенестись, – предложил Шура, – в город Коньяк, который был известен с одиннадцатого века.
– Не надо никуда переноситься, – перебила его Мирослава, – давайте лучше ужинать.
– Ладно, – смилостивился Наполеонов, – давайте, если вы такие голодные.
Мирослава расхохоталась и стала помогать Морису накрывать на стол.
На следующий день утром, когда
