— А уж мне-то как приятно! — воскликнул Кондаков и галантно поцеловал Нике руку.
— Хватит миловаться, — хмуро сказал ему Андрей. — Едем.
Семен хотел отмочить какую-то остроту, но наткнулся на холодный взгляд Андрея и промолчал.
Отъехав на пару кварталов от дома, Ника позвонила в милицию и сказала, что в ее квартиру забрался вор. Затем назвала точный адрес, вежливо поблагодарила дежурного и отключила телефон.
Кондаков был страшно удивлен.
— Вор? — воскликнул он. — У тебя в квартире вор?
— Это человек Костырина, — объяснил Андрей. — Того самого скина, который за мной охотится. Подробности я тебе потом расскажу.
Семен понимающе кивнул и дальнейших вопросов не задавал.
Ника попросила высадить ее на окраине города, рядом с красочным указателем «Пансионат «Белый родник».
— Здесь работает моя тетя — славная женщина, которая рада будет приютить у себя племянницу, — так сообщила Ника.
— Так, может, я тебя к самым дверям пансионата подброшу? — предложил Кондаков.
— Нет, — покачала головой Ника. — Не хочу, чтобы вашу машину видели рядом с пансионатом.
— Разумно, — согласился Семен.
Андрей в этой дискуссии не участвовал, поэтому вопрос был решен.
— Позвони мне, когда доберетесь, — попросила Ника, выбравшись из машины. — Обещаешь?
— Обещаю, — тихо откликнулся Андрей и отвернулся к окну.
Когда белый «жигуль» Семена Кондакова въехал в городок Павловск, на улице начинало смеркаться.
Деревянный дом, возле которого остановился Кондаков, был довольно старым, но, судя по внешнему виду, крепким. Потемневшие бревна стен, небольшая застекленная веранда, ставни и наличники в старо-русском стиле. Крышу венчал медный флюгер в виде петушка.
Профессор Киренко выскочил им навстречу. На нем были старые джинсы, ковбойка и меховой жилет, какие обычно носят дедушки в деревнях.
— О господи! Андрей, Семен! Как же я рад вас видеть!
Он обнял Андрея, затем отошел на шаг и внимательно осмотрел его.
— Ты как? — тревожно спросил профессор. — В порядке?
— В порядке, Николай Андреевич, — улыбаясь, кивнул Андрей. Он был очень рад видеть профессора.
— Ну пошли в дом! — Киренко засеменил к крыльцу. Андрей и Семен двинулись за ним.
У двери профессор обернулся и взволнованно спросил:
— Андрей, может, все-таки позвоним твоей матери? Она ведь наверняка волнуется!
— Не надо, — покачал головой Черкасов. — Она знает, что нужно делать. Тем более здесь я ненадолго.
— Что значит «ненадолго»? Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь!
— Спасибо, Николай Андреевич. Но я уже договорился с одним другом. Он тоже граффер.
— Кто такой? — полюбопытствовал Кондаков, испытывающий уколы ревности всякий раз, когда Андрей говорил при нем о своих друзьях-художниках. — Я его знаю?
— Знаешь. Мы с ним задний двор универа расписывали. Он…
— Друзья мои, хватит торчать на улице! — перебил его изрядно озябший Киренко. — Быстро в дом! Чай и коньяк ждут нас!
В тот же вечер, только уже совсем затемно, Семен Кондаков вернулся домой. Дорога измотала его. Хотя, если вдуматься, трескотня профессора Киренко измотала его еще больше. Чтобы унять волнение, Николай Андреевич принял на грудь пару рюмок коньяка. Алкоголь ударил профессору в голову и развязал ему язык. Он болтал без умолку. О том, что не даст Андрея в обиду, что знает способ воздать мерзавцам сполна, что у него есть охотничье ружье, а значит, тебе здесь нечего опасаться. А под конец, совсем уж войдя в раж, пытался уговорить Семена пожить на даче с Андреем «пока я не улажу все дела».
Да, профессору определенно нельзя было пить. Ну как, скажите на милость, он уладит эти дела? Возьмет ружье и перестреляет всех скинхедов? Чушь какая. Или пойдет искать правду в милицию? К генералу Костырину? Так его же самого и оприходуют. Посадят в камеру и будут бить дубинкой по почкам, пока он не расскажет, куда спрятал Андрея.
Семен высказал Николаю Андреевичу свои доводы, чем немного сбил воинственный пыл профессора. Однако в одном Киренко остался непреклонен. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы наказать бритоголовых мерзавцев! — заявил он. — Если понадобится, я до самого президента дойду!»
Благородно, конечно, но глупо. Впрочем, все это только слова, слова, слова, как говорил старина Гамлет.
Семен Кондаков был хорошим парнем. По крайней мере, так о нем думали друзьями знакомые, да и сам он склонялся к подобной самооценке. В самом деле, он никогда не отказывал в помощи. Даже во время экзаменов, когда каждый студент трясется только за свою собственную задницу. Если кто-нибудь из друзей или приятелей обращался к нему, он всегда (всегда!) помогал: кому советом, а кому — умело вынутой из кармана и переданной (с риском для собственной репутации) шпаргалкой.
В общем, Семену не за что было себя винить. Совесть его была чиста!
Да так ли это? Неужели Семен Кондаков был настолько глупым и легкомысленным человеком, что никогда не испытывал угрызений совести и чувства вины? А как же все эти бесконечные Анечки, Людочки, Ирочки, девчонки, которым он вешал на уши лапшу о любви, серьезных отношениях, браке, с единственной целью — поскорее затащить их в постель?
«Все эти Анечки, Людочки и Ирочки знали, на что идут, когда ложились со мной в постель, — мог бы возразить на это Семен. — Я никогда не искал объект для любовных услад среди невинных овечек. Я вам не какой-нибудь там Печорин!» В основном, это было верно. Но что же тогда мучило Семена Кондакова? Что жгло ему сердце? О чем он думал по вечерам, лежа в постели и глядя в потолок (если, конечно, в этот момент с ним рядом не было какой-нибудь очередной порочной красотки)?
А думал он об одном случае, который произошел два года назад и который Семен Кондаков рад был бы забыть, да вот никак не мог.
Впрочем, не так уж часто он о нем и думал. А раз так — тревожиться не о чем. Нужно спать, спать и еще раз спать.
Сказав себе это, Семен мгновенно успокоился, перевернулся на другой бок, сладко зевнул и спустя минуту-две действительно уснул. Крепким и безгрешным сном младенца. Потому что Семен Кондаков был стопроцентным оптимистом и верил только в хорошее.
На следующий день, около двух часов пополудни, Семен сидел в кафе недалеко от университета и просматривал конспект лекции по инновационным технологиям. На столе перед ним стояла и парила белым паром чашка в меру крепкого кофе.
Под кофе Семену всегда хорошо думалось, и он с головой ушел в конспект.
— Не помешаю? — произнес рядом с ним мягкий и интеллигентный мужской голос.
Кондаков проигнорировал вопрос, посчитав (и не без оснований), что к нему он не относится. Но голос повторил:
— Не помешаю?
Семен с досадой оторвался от конспекта и поднял голову. Человек между тем уже успел усесться за его столик. На вид мужчине было лет тридцать. Худощав, лыс и бородат, если можно назвать бородой бурую горстку волос на подбородке.
— Здесь масса пустых столиков, — сказал Кондаков, почему бы вам не выбрать один из них?
Мужчина улыбнулся:
— Действительно, столиков много. Но мне больше нравится ваш.
— Что ж, раз так…
Семен снял со спинки стула свою сумку и повесил ее на плечо. Затем взял конспект, чашку, блюдце и — перебрался за другой столик.
Через несколько секунд он забыл о неприятном человеке и снова погрузился в изучение конспекта. Однако тот не хотел забывать о Кондакове. Он снова уселся за его столик.
Семен оторвал взгляд от конспекта и посмотрел на незнакомца, вложив во взгляд всю ненависть, на какую только был способен.
— Какого черта? — сердито сказал он. — Что вам от меня нужно?
Незнакомец улыбнулся:
— Поговорить. Только поговорить.
— Если хотите поговорить, сходите к психотерапевту! — отрезал Семен. — Или к батюшке в церковь!
Кондаков снова собрался пересесть, но незнакомец накрыл своей ладонью его руку. Семен аж вздрогнул от неожиданности. Накатила брезгливость.
— Так, — сказал Кондаков, стараясь говорить вежливо. — Ясно. Слушай, приятель, я не по этой части, понял? Мне нравятся девушки. Очень нравятся. Так что иди ищи себе друга за другим столиком.
Он попытался вырвать свою руку из-под клешни незнакомца, но тот неожиданно крепко ухватил его за пальцы и рявкнул:
— Сядьте, Семен Александрович! Ваши конспекты никуда от вас не денутся!
Семен открыл рот.
— О… Откуда вы знаете, как меня зовут? — пробормотал он.
— От верблюда, — грубо ответил незнакомец. — Среди ваших знакомых есть верблюд?
Семен криво усмехнулся:
— Множество. Но тот верблюд, о котором вы говорите, не верблюд, а настоящая свинья. Может, назовете мне его имя? Кто вам обо мне рассказывал?
